– Ага, – вспомнив эстонцев, согласился я.
– Я уже предвкушаю заголовки в местной прессе, – сказал Корнел мечтательно. – «Молдавский кинематограф совершил рывок в мировой», «Звезда Голливуда снимает кино в Кишиневе», «Голливуд, Болли вуд, Молдавуд»! «. Молдавия. Хреновы Нью-Васюки.
– Аферист, – сказал я, смеясь.
– Конечно, без отката не обойдется, потому что молдаване не только славолюбивы, – сказал молдаванин Колин, – но и жадны. Но это ерунда.
– Так мы и заработаем на хлеб насущный, – сказал Корнел, – на пропаренную гречку и на еще одну поездку в Гоа…
– Наркоман сраный, – восхищенно сказал я. – А я-то здесь при чем?
– Ему нужно будет показать тебя, чтобы он не подумал, будто в этом обезьяннике сраном нет людей, которые не в состоянии пары страниц нормального текста написать, – сказал он.
– Чтобы это все не совсем уж на аферу было похоже.
– И потом, мне нужен сценарий. Конечно, за деньги.
– Но главным образом, от тебя требуется просто общение, – развел руками этот запоздавший родиться хиппи.
– Он талант, ты талант, общайтесь! – сложил он руки на груди.
– Положим, я-то Действительно талант, – сказал я.
– Вот и отлично, – сказал он миролюбиво. – Так и покажи это.
– Вот и покажу, – сказал я.
– Будешь изображать всю блядь молдавскую литературу, – сказал он.
– Я и есть вся молдавская литература, – сказал я.
– Молдаван сраный, – сказал он смеясь, – ну и расскажи мне после этого, что вы не одержимы собой.
Возразить было нечего. Он меня уделал.
ххх
Встреча была назначена в том же кафе. Прям посреди парка Пушкина, чей бюст недавно какие-то пидарасы выкрасили в цвета румынского флага. Правда, только наполовину. Видимо, не успели, или передумали.
Трахнутая страна…
В кафе, несмотря на ранний час, было много народу. Все знакомые хари. Куча кретинов из местных газет и телеканалов. Репортерши с микрофонами, которые – репортерши – вот-вот обоссутся от восторга. И в углу сам Кустурица. А рядом Корнел. Остальные держались от них чуть поодаль. Мне сказали, что мэтр ждет меня и завтрак.
Я подошел и хлопнулся рядом.
Как и все югославы, Кустурица оказался небритым, неряшливым, крупным мужчиной, который играл в брутальность. Бандерас для бедных, подумал я. Еще я подумал о том, что он всех уже, и себя прежде всего, задолбал солнцем, вином, и цыганами. С другой стороны, вспомнил я, мои темы тоже не отличаются разнообразием. Так что я просто присел рядом с ним, поздоровался и взял пива. Не люблю, когда на меня давят. Особенно, когда давят те, кто давить не собираются. Он, конечно, сразу же начал выпендриваться. Попросил стопарик местного самогона.
– Мне сказал этот чувак, что ты великий местный писатель, – сказал он, указав на Корнела.
– Херня, – сказал я, – он просто рассчитывает получить с меня сценарий даром.
– Да и потом, слово «местный» здесь лишнее, – добавил я.
– Я просто великий писатель, – блеснул я перед ним.
Он взглянул на меня задумчиво, и я подумал, что, как и все восточноевроепйские интеллектуалы – что само по себе смешно – он чересчур длинно стрижется. Он тяпнул. Я выпил. Репортеры, глядя на режиссера, восторженно шептались и смотрели на меня с ненавистью.
– Есть идеи, парень? – спросил он.
– Конечно, – сказал я.
– Валяй, – сказал он.
– Цыгане, – сказал я, – целый табор цыган.
– Дальше, – сказал он.
– Пусть цыгане ловят кошку, весь фильм, – сказал я. – И поймают, в конце концов. И пусть кто-то из них трахнет кошку.
– И? – спросил он.
– А та – коня, – сказал я.
– И пусть все это время на них падают лепестки подсолнухов, – сказал я.
– Уже было, в «Красоте по-американски», – сказал он. – Только с розами.
– По хер, – сказал я, – я только и делаю, что занимаюсь художественным цитированием.
– Воруешь, попросту говоря, – сказал он.
– Зато, как видишь, не исписался как некоторые, – сказал я.
Он посмотрел на меня мрачно и попросил еще выпить.
– Ты в курсе, что я застрелил на дуэли одного сербского долбоеба? – спросил он.
– Да мне глубоко по херу, – сказал я, – что там у вас в Средней Азии случилось сто лет назад.
– Дурак, – сказал он, – мы, югославы, живем в Европе.
– Сам-то себе веришь? – спросил я.
– Ладно, – сказал он. – Кошка трахает коня, а сверху листья подсолнечника. И?
– Ну, и пусть в это время играет музыка Бреговича, – сказал я.
– Он тут очень популярен, – пояснил я, – а если что популярно, то лучше это задействовать.
– Например, – пояснил я для сравнения, – я в каждом рассказе пишу словосочетание «траханные пидарасы», а так как в Молдавии такой – каждый второй, то мои тексты пользуются определенным общественным резонансом.
– Брегович не пойдет, – сказал он.
– Почему? – удивился я.
– С Бреговичем я давно поссорился, – мрачно сказал Кустурица.
– А я и не знал, – удивился я.
– Молдаване, – встрял Корнел. – Носят шмотки по моде двухтысячного и не знают, что Кустурица поссорился с Бреговичем. Поле непаханное.
– Мне жаль, мэтр, – сказал я.
– Ничего, – сказал Кустурица. – Кстати, правда, что москвичи сняли тут кино про цыган?
– Ага, – сказал я, и стал пить самогон, какая на хер разница, если с утра не задалось поработать, весь день не получится.
– И как? – спросил он.
– Херня, – сказал я.
– Думаешь, у меня получится лучше? – спросил он.
– Нет, – сказал я.
– Почему у них не получилось, как думаешь? – спросил он.
– Температура крови у них не та, – подумав, ответил я.
– А какая у тебя температура крови? – спросил он.
– Сейчас узнаем, – сказал я.
Взял вилку со скатерти и распорол кожу на руке. Наплыла кровь. Кто-то охнул. Какая-то блядёшка с государственного канала.
– Уберите на хер всех отсюда, – сказал Корнел охране.
– Ты правда хороший писатель? – спросил Кустурица.
– Я не знаю, – сказал я устало. – Я работаю…
Мы начали завтракать.
ххх
– Вот так я это сделал, – сказал он.
И показал, как пристрелил на дуэли того серба. Или хорвата. Я уже и не помню, у них, югославов, подвидов больше, чем у какого-нибудь популярного вида мха. Выглядело впечатляюще. Кустурица – большой, мрачный, – стоял метрах в двадцати от памятника Штефану Великому, и на господаре показывал, как пристрелил соперника. В руке у режиссера был пистолет. Незаряженный, как он сказал.
– Пиф-паф, – сказал он.
– Блядь, – сказал Корнел.
– Бум, – сказал Кустурица.
И, почему-то, выстрелил. Кусочек от короны Штефана откололся и упал вниз. Слава Богу, в центре города всегда шумно, да и стемнело уже.
– Уходим, – сказал я.
– Куда? – спросил он.
– Пошли на крышу парламента залезем, – сказал я.
– У вас что, – удивился он, – можно залезть на крышу парламента любому прохожему?
– С недавних пор да, – сказал я.
– Какие-то пидарасы сожгли недавно у нас здание парламента, – объяснил Корнел, позвякивая пакетом с бутылками. – И теперь здание стоит брошенное, сри не хочу…
– У нас это где? – спросил Кустурица.
– У нас это в Молдавии, – сказал я, – азиат ты балканский.
– Не дуйся, – сказал Кустурица, – ты правда гений, кошка ебет коня…
– А то, – сказал я.
– Может, я заради этого и с Бреговичем помирюсь.. – сказал он задумчиво.
Мы подошли к пустому, разгромленному во время каких-то митингов зданию, и пошли наверх по лестнице. Вид с крыши открывался замечательный.
– Слушайте, – сказал Кустурица, отлив, – а чего его сожгли? Ну парламент этот херов?
– Хер знает, – сказал Корнел, снова закуривая, – я как раз был на Гоа.
– Хер знает, – сказал я, – я как раз был на шашлыках.
– Наверное, День Вина был очередной, – предположил Корнел, – это праздник у нас такой.
– Все напиваются, рыгают, и громят все вокруг, – пояснил я.
– Клевый праздник, – сказал Кустурица.
– Приезжай, – скаазали мы хором.
Он снова вытащил пистолет и стал стрелять по голубяям. Из десяти попал в десять. Пух и перья только и кружились.
– Паф, паф, – говорил он, а голуби так и взрывались.
Я малость протрезвел и подумал, что зря с ним выебывался.
ххх
Пили мы два дня, а потом Кустурица уехал.
Кино сняли за три месяца, и даже устроили его торжественный показ в местном кинотеатре.
Постелили длинный красный ковер. На показ собрались все сливки молдавского общества.
Конечно, в майках от двухтысячного года.
Кустурица, само собой, на премьере не был. Фильм длился сорок три минуты, снят был херово, свет плясал, камера дрожала, монтаж был говно. Местные газеты, обосравшиеся от самого факта появления здесь режиссера с мировым именем, написали, что это Шедевр. Государство выкупило это говно за полтора миллиона бюджетных евро, потому что в заставке три раза был показан портрет президента, и вообще было много звиздежа про государственность, наследие, традиции и прочую херню. Я получил кое-что за сценарий. Колин сразу же умотал куда-то в Турцию, на самый длинный пляж Европы, трахать австралиек, встречать рассвет у моря, и закидываться с испанцами. Отколовшийся зубец короны памятника Штефану так и не подлатали. На премьере я не был, ездил на шашлыки. Когда вернулся, и стоял, пахнущий дымом, в прихожей, раздался звонок. По определителю я увидел, что звонят из Югославии.
– Привет, – он, конечно, был выпивши,
– Привет, – сказал я, тоже, конечно, выпивши.
– Что делаешь? – спросил он.
– На шашлыки вот ездил, – сказал я.
– А вообще? – спросил он.
– Рассказы всякие пишу, – сказал я.
– А, литература, – сказал он.
– Нет, времяпровождение, – сказал я.
– Знаешь, прочитал я твою книжку, и вот что скажу, – сказал он.
– Сам ты исписался, – сказал я.
– Не, наоборот, – сказал он, – мне очень понравилось, еще пиши.
– Хорошо, что я тебя не пристрелил тогда, – сказал он.