С поля, окруженный привольными цветами, махал актер. А я тем временем, опять став пылко совестливым юношей, уже в школе и, конечно, на первом курсе восхищенный свободной мыслью ранних философов, искал определения тому, что понимают под духом, фантомом, призраком и родственными явлениями, и – признаюсь, несколько педантично – кое-что записывал. Даже проснувшись, я не мог понять, в чем тут дело, как легко пишется, если не сидеть, если писать не на бумаге, не буквами.
Он с веселым любопытством заглянул мне через плечо. А если так: иностранец приезжает в город?
Это было мне знакомо.
Главное, чтобы история началась в обычный для нас день.
Верно, но что-то не так. Видимое заслоняет невидимое.
Как четные числа заслоняют нечетные, как веер закрывает лицо.
Кинозвезда женского пола, крупная величина, в интервью: «Я красива, только когда меня никто не видит».
В вагончике по соседству некто, держа в одной руке револьвер, а в другой сценарий, все читает одну и ту же фразу: «Я знаю, почему люблю тебя!» Но он не знает, как ее сказать. У него пока нет чувства интонации, чувства, как выяснится в конце, неправды. Он знает сюжет. Ему неважно, любить или быть любимым. Лучше всего, по его мнению, фраза звучит, если произносить ее очень медленно и при этом смотреть на пистолет, поскольку любит он именно его.
Я перестал удивляться.
Какое красивое платье у невесты! Черная-пречерная кошка на крыше припаркованного автомобиля. Старик для меня загадка, Голливуду это неинтересно, подают кофе.
Закончим историю там, где она началась, в кафе на маленькой, раньше тихой улочке, где я когда-то – как же давно! – в самом деле часто просиживал целыми днями. То, что оно стало более знаменитым, чем было уже вначале, по-моему, не пошло ему на пользу. Табачный дым развеялся, а с ним и люди искусства. Трудно обращаться к официантам старомодным, но повсюду еще обычным «господин официант». Они из того поколения, которое, как заметил однажды Суворин, ни разу не держало в зубах соломинку из соломы. Он вообще вряд ли принимает пищу, все указывает на это. Да, кофе, разумеется, и стакан воды, но без сахара, прибор на серебряном подносе – сервировано как основное блюдо.
Теперь требуется полнейшая сосредоточенность, иными словами, все строго по порядку. Как-нибудь день да пройдет!
Кофе тоненькой струйкой налили в предварительно подогретую чашку, и так же, понемногу, он его пьет. Складывает губы, как флейтист, когда играет, только слышимый нами звук не звучит, а свистит, негромко, даже не неприятно, вдох, вдох самой чуточки воздуха.
Язык, сложенный им в форме ложечки, принимает первую каплю, втягивает ее… Счастье, насколько при этом можно быть счастливым.