– Ты теперь химик?
– Я сумасшедший, – сказал он, отвернувшись. – Но тут второй вопрос. Откуда у простого сельского учителя из Тульской губернии фамилия Ланской? Такая дворянская, даже, наверное, графская фамилия. Второй муж Натальи Николаевны Гончаровой, например, был генерал Ланской. Ничего не понятно…
Лиза, не выпуская изо рта сигарету, поднялась с кресла.
– Но дело не в этом. – Алексей встал перед ней и не пускал ее пройти к двери. – Артур Иваныч Ланской, если хочешь знать, был блестящий разработчик, неплохой теоретик и никудышный стратег. Сейчас так нельзя. Ланской хотел скорей-скорей выдать работоспособную систему. Хоть как-то на что-то пригодную. А что эта система устаревала еще до запуска в серию, ему подумать было как-то недосуг. Потому что он дело делал! Все свои золотые мозги извел на это «скорей-скорей». Вот. А я считаю, лучше немножко задержаться на старте, но уж зато потом… – Он осекся, посмотрел на Лизу и вдруг грубо выдернул у нее из губ горящую сигарету: – Может, хватит дымить? Гляди, вся уже продымилась, – и замял сигарету в пепельнице.
– Женись на молоденькой, – сказала Лиза. – На свеженькой. На новенькой. А я десять лет жизни отдала всей этой летучей гадости, – она повернулась, схватила с полки модель самолета, – которая и летать-то как следует не может. По твоей милости!
Размахнулась, чтоб бросить самолетик на пол.
– Не смей! – Алексей схватил ее за руку, она попыталась вырваться.
Полминуты, наверное, они стояли, сцепившись, он хотел отнять у нее самолет, а она – все-таки бросить его на пол. Потом она уступила, отдала самолет и спросила негромко и серьезно:
– Послушай, Алеша. Ты действительно, ты на самом деле, на полном серьезе считаешь себя большим ученым и крупным организатором? Только честно. Умоляю. Мне это нужно знать. Правда нужно.
Алексей поставил самолет на место и пожал плечами:
– Иначе просто нельзя работать.
– Ты самовлюбленный, надутый индюк! – закричала Лиза. Она подошла к нему вплотную, приблизила лицо. – Мне противно на тебя смотреть. Особенно смотреть и знать, что ты и сейчас думаешь о чем-то другом. Смотришь, как всегда, сквозь человека. Ну о чем ты думаешь, о чем? – Она наступала на него. – О дворянских предках академика Ланского? О миленькой дочурочке Генриетты Михайловны? О своих решетках? Ну признайся же! – Она его совсем прижала к стенке, схватив обеими руками за рубашку.
– Это тебе надо крепко подумать, как жить дальше, – сказал он.
– Ты что, угрожаешь? – Она разжала руки, отшагнула назад.
– Ой, ну что ты. Я предлагаю подумать.
– Ах так? – И она рванула к двери. – Ну, всего хорошего!
– Погоди! – Алексей догнал ее и схватил за руку. – Постой!
– Пусти! – Она вырвалась и дала ему пощечину.
– Да нет же! – Алексей снова схватил ее. – Нет! Думаешь, ты будешь убегать, я буду тебя хватать, ты будешь выдираться, а я опять буду хватать тебя за ручки, как все годы?! Нет!
– Что тебе надо? – Лиза тяжело дышала, Алексей все держал ее за руку.
– Ничего. – Алексей отпустил ее и сел в кресло. Лиза выбежала из комнаты. – Ничего, ничего, ничего! – крикнул ей вслед.
– Какое счастье! – крикнула Лиза из-за двери. – Спасибо.
Ночью они лежали рядом, не прикасаясь друг к другу.
Алексей лежал на спине, смотрел на тени веток на потолке – квартира была на третьем этаже, фонарь был близко – и вдруг с испугом подумал, что он не помнит, что там за окном. Неужели он никогда не смотрел в окно? Странно. Встал, подошел к окну. Ничего особенного. Двор. Штук шесть или восемь машин. Почти все окна погашены.
– Как я устала, – сказала Юля. – Какая тяжелая сцена.
– Она от него ушла все-таки? – спросил Игнат.
– А ты бы от него ушел? – спросила в ответ Юля.
– Я не женщина. Откуда я знаю!
– Но ты попробуй. Включи воображение. Раскидай варианты.
– Она его любит? Или нет?
– Я же сказала: включи воображение. И вообще идиотский вопрос. Ах да, ты ведь юный и неженатый… Ты же не знаешь, как это бывает.
– Извини. Во-первых, знаю. Был женат на третьем курсе. К пятому развелся. А во-вторых, я тут не работаю в области любви и брака, семьи и секса. Я тебя консультирую по книге. Сюжет, фабула, композиция. Стиль, язык. Характеры, типы, персонажи. Чем отличается характер от типа? Знаешь? А я знаю. Это так древние критики различали героев Эсхила и Софокла. Тип – от древнегреческого слова «типто», что значит выбивать, вычеканивать на металле. А характер от слова «харатто» – выцарапывать. То есть типы – это нечто монументальное, мощное, без подробностей. Как у Эсхила: Прометей, например. Или Орест, Электра. А характер – это что-то зыбкое, рваное. Типа царь Эдип, Антигона. Ну и, конечно, у Еврипида – Федра, например. В общем, – засмеялся он, – тип – это типическое, а характер – характерное. Типа общее и частное. Ясно?
– Блеск. Умница. Я с вас балдею, молодой человек. Сколько тебе за консультацию? – Она встала с кресла, подошла поближе, нагнулась и вдруг поцеловала Игната. В губы, но не сильно, едва прикоснувшись к ним своими губами.
У него в ответ защекотало в спине, за ушами и еще там, внизу.
Но он не снял руки с клавиатуры.
– Нисколько. У нас ведь оплата не поштучная, а повременная.
– Ладно. – Юля выпрямилась. – Ну а ты сам как считаешь, она его любит?
– Если да, то как-то по-странному. С другой стороны, «не странен кто ж?»
– Как думаешь, она хорошо трахается? А он? Им хорошо в этом смысле?
– Очень, – сказал Игнат. – Я это прямо вижу.
– Прямо видишь, как они трахаются? Только давай обойдемся без этого. Без рискованных описаний, а то закатают в пластик и поставят «восемнадцать плюс», а это мне не надо.
– «Восемнадцать плюс» и пластик – это если матом, – уточнил Игнат. – Как там пишут – «содержит нецензурную брань». При чем тут «брань»? Какие козлы! Брань – это же ругань, когда говорят: «Пошел ты на художника учиться! Чудило грёбаное, долбозвон злокусачий!» А когда просто матерные слова, это не брань, а лексика. Нецензурная лексика, вот так и надо писать. Да, так о чем мы? О том, что им хорошо в койке. Он с ней, если хочешь знать, из-за этого жил и женился на ней из-за этого. Очень захотел. Можем описать их секс во всех подробностях, но только без «нецензурной брани», и в пластик не закатают. Я думаю, у тебя получится.
– А как же мокрый носик? – возразила Юля. – Ты же сам говорил, как он увидел где-то у метро девочку, темненькую, с тусклыми волосами, робкую, и с мокрым носиком.
– Даже еще хуже, – согласился Игнат и начал развивать тему. – Перегородочка носа всегда у нее такая, красноватая и с раздражением. Она это место мажет кремом. От этого кажется, что у нее все время насморк. И еще там все время вскакивает прыщик. Она его мажет то йодом, то пастой Лассара. Йодом, когда выходит на улицу, а пастой Лассара – белой такой! – дома. Но и это еще не все, – с упоением продолжал Игнат. – У нее такая невротическая навязчивая привычка – все время трогать нос, то есть не нос, ты понимаешь, а вот это место, где перегородка соединяется вот с этим, ну, надгубьем. Она или трогает нос, или изо всех сил старается его не трогать.
– А это вообще можно вылечить, вот чтобы совсем? – спросила Юля.
– Сейчас можно. Сейчас есть разные мощные лекарства от аллергии. А тогда был один себе димедрол. Или пипольфен. И от него была сонливость. И еще сейчас есть разная психотерапия. А тогда не было ничего такого.
– Значит, она все время теребит нос? – заинтересовалась Юля. – Или, скосив глаза, смотрит на него, старается заглянуть под низ? – Она засмеялась.
– Не теребит, а промокает платочком. У нее все время с собой маленький чистейший, белейший платочек. Даже не в кармане, а засунут за браслет часов. У нее красивые и дорогие швейцарские часы, старые, старый дамский золотой «Ролекс» на тонком плетеном золотом браслете, подарок свекрови на первую годовщину свадьбы, когда у них еще были хорошие отношения. Свекровь, Римма Александровна, передарила ей часы, которые ей муж, министр Перегудов, подарил тоже вот на первую годовщину свадьбы. В сорок девятом году. Римма Александровна очень гордилась собой, что сделала вот такой подарок. Она вообще-то скуповата… Ты записывай, записывай! – сказал Игнат. – А то я все забуду.
– Сейчас. – Юля раскрыла свой макбук. – Пишу: нос, прыщ – это уже записано. Римма, часы… Наверное, лучше записывать на диктофон.
– Сама смотри. Я бы все-таки рукой. В смысле – на комп.
– Устала! – сказала Юля. – Развесели меня. Но чур, словами! Расскажи совершенно отдельную историю. И это у нас будет вставная новелла.
– Хорошо, – сказал Игнат. – У нас в институте, где я недолго работал, в одном, так сказать, гуманитарном НИИ, интересный случай был. То есть мне рассказывали.
– Вот представь себе, – рассказывал Игнат. – Жила-была одна девушка, очень заметная, из какой-то вполне обеспеченной и даже, можно сказать, влиятельной семьи. Двадцать семь лет. Высокая такая. Каблуки, прическа, косметика, часы-кольца. И сама красивая. Правда, были проблемы. Ноги длинные, но чуть-чуть кривоватые. И грудь больше, чем надо, и пузико выпирает, а попа, наоборот, меньше нормы. Но все ничего, это все как-то маскировалось сапогами, платьем, посадкой и повадкой. Если сидела, то ногу на ногу, если стояла, то вот так, в пятой позиции.
– В третьей, – поправила Юля.
– Хорошо, хорошо. Да. Ну и они в буфете сидели, была своя компания, человек пять девок и один мужик. Два столика сдвигали, как раз вшестером. Девки такие были, подруги этой красавицы. Тоже ничего, хотя не такие блестящие. А мужик – тут особый разговор. Парень лет тридцати с хвостиком. Женатый. Ребенок есть. Живут в каком-то Сукино-Выкино, панельный дом, двухкомнатная квартира. Это он сам рассказывал. Потому что он в этой компании был как подружка. Даже как служанка. Девки усядутся, он им кофе тащит, берет у стойки, запоминает, кому с молоком, кому черный, кому двойной. Плюс еще булочки запоминает! Всем ведь разные булочки: кому с маком, кому с корицей. Они, конечно, ему деньги дают, он потом сдачу раздает, а они, представляешь себе – я сам слышал, я за соседним столиком был! – они иногда ему говорят: «Сдачи не надо!» Как бы шутя. А он тоже как бы шутя отвечает: «Спасибочки-с, ваше благородие!» – и как бы шутя сдачу прячет в карман. Странно, да? Но он очень бедный был, это было ви