Набрал номер, она сразу подняла трубку. На миг подумалось: она сидит и ждет моего звонка, о господи, какой же я дурак, идиот, болван, дитя малое, когда же наконец меня Ланской уволит, Ярослав Диомидович лишит допуска, Лиза выгонит, а мама проклянет?
– Сотникова, привет. Это Леша Перегудов.
– Спасибо, узнала.
– Как ты вообще?
– Нормально. Замуж вышла.
– О! Поздравляю. Кто он? Как зовут?
– Неважно. Хороший человек. Журналист. Из «Московской правды».
– Ого! Это прекрасно, – сказал Алексей. – Слушай, Сотникова, тут такая беда. Мишка Татарников умер.
Сотникова ничего не ответила. Алексей подул в трубку, потом спросил:
– Эй, эй, ты слушаешь? Ты где?
– Тут я, – сказала Сотникова. – Когда похороны?
– Позавчера были.
– Что ж ты, сука, не позвонил?
– Я думал, ты знаешь.
– А чего сейчас звонишь?
– Думал, что ты там будешь, а тебя не было.
– Индюк думал! От чего он умер?
– От наркоты и водки. Вернее, от их отсутствия на дальнем полигоне. Повесился, бедняга. Жалко, конечно. Послушай, Сотникова, я вот одного понять не могу…
– Счастливый! – засмеялась она. – Только одного понять не может. Я вот ни хера не понимаю вообще…
– Сотникова, скажи честно, Мишка к тебе подкатывался? Вот, например, когда вы с ним ко мне на дачу ехали, а мы с евойной девушкой Дунаевой вас дожидались. Подкатывался? Обнимался? За ручку брал? Сулил златые горы?
– Нет, не обнимался, – сказала Сотникова. – Он мой телефон взял, чтоб созвониться, вот именно в этот день, когда мы к тебе ехали. Потом позванивал. Мы с ним иногда очень долго разговаривали. По часу, по два. Так, ни о чем. Просто болтали. Если честно, то почти каждый день. Мне это нравилось. Наверное, это была измена. В каком-то вот таком большом смысле. Так что да, Леша, я тебе изменяла с Мишкой. Доволен?
– Счастлив! – сказал Алексей. Даже не сказал, а рявкнул.
Сотникова замолчала.
– Эй! Ты здесь? – опять спросил Алексей.
– Здесь, – сипло сказала Сотникова.
– Не плачь, – сказал он. – Бедная моя Сотникова. Ты, наверное, думаешь: «Ах, если бы не этот Леша Перегудов! Ах, если бы я была с Мишкой! Если бы я поехала с ним летом в Ялту! Стала бы его девушкой, а потом его женой. Он бы не умер! Я бы его спасла! Я бы его сняла с иглы. Он бы у меня бросил пить. Он бы у меня стал ученым, не хуже этого подлого Леши Перегудова». Не надо, Сотникова. Не мучайся. Ничего бы не вышло. От водки и наркоты не лечатся. Это раз и навсегда. Это приговор. Не трави себе душу!
– Заткнись, – сказала Сотникова, но трубку не бросила.
– Нет, ты уж меня выслушай. Не в наркоте дело, если серьезно. Он был обречен с самого детства. Потому что был как будто аристократом. Очень гордился своим дедушкой, своей особой компанией. Избранные! Все сплошь дети академиков, генералов и министров. Советская аристократия. Но это фуфло, Сотникова. У нас совсем другая страна. Аристократов отменили в семнадцатом году. Перестреляли или выгнали в Париж, там они шоферами работали. А советские аристократы – это совсем не то. Это какой-то балаган. Особенно их дети. Выродки. И я выродок, Сотникова моя дорогая. Держись от нас подальше. Где мы – там какая-то дрянь. Комедия, водка и ранняя смерть. Вот кто у твоего мужа мама с папой? Инженеры? Врачи? Доценты? Или рабочий класс? Это прекрасно. Это то, что надо. Запомни, Сотникова: если ученый – не выше профессора, если военный – не выше полковника. Сотникова, ты меня поняла? Эй, ты меня слышишь?
– Да, – сказала она.
– Сотникова, давай повидаемся.
– Не надо. Не хочу изменять мужу. И тебе не советую изменять жене. Ты ее любишь? Вам хорошо? Вот и отлично.
– Да ты что, дура? Я же в смысле просто поговорить, пообщаться.
– Это ты дурак, – наконец она повесила трубку.
Алексей растерянно послушал короткие гудки, а потом сказал: «Ну и пошла она!»
– Ну и пошла она на… – Юля коротко выматерилась, выдохнула, развела руки и откинулась на диванную спинку. Прикрыла глаза – устала диктовать.
– Так что же, он подлец? – спросил Игнат.
– Нет, что ты, – сказала Юля. – Он просто умеет чувствовать свою подлость. И это в наше время уже немало. Я устала от этого куска. Я сейчас просто сдохну. Но пускай я сдохну, но я закончу… Поехали дальше!
Надо было плюнуть на все, – думал Алексей. Бросить МИРЭА и пойти на филфак или истфак МГУ, или просто в Областной педагогический имени Крупской. Был такой. Назывался МОПИ. «Попал в МОПИ – сиди и не вопи». Так Сотникова говорила, она сама была из МОПИ. Ну и чего плохого? Пошла же дочка великой антеннщицы Генриетты Михайловны Карасевич не по маминым стопам, а в Строгановское училище, и ничего, и все прекрасно, будет художница, да она уже художница! Он, конечно, не художник, таланта нету. Ну и что? Стать простым советским гуманитарием. Зарабатывать сто двадцать в месяц, изучать русскую поэзию начала ХХ века, и никакого тебе бортового радиоэлектронного оборудования. Ничего, как-нибудь, зато никаких допусков, испытаний, ободранных локтей, бессонницы, нервов, ранней лысины. Никакого академика Ланского, та еще сволочь, и Бажанова тоже, и лучезарного стукача Базиленко, никого… Хотя черт его знает. Наверное, среди благородных гуманитариев тоже полно сволочей и гадов.
Хлудов меж тем развязывал тесемки на оранжевой папке.
– Погоди! – закричал Игнат. – Стоп!
– Чего тебе? – разозлилась Юля. – Зачем ты меня перебил?
– Погоди! Значит, вот это вот все вот, дай посчитать… Господи! Значит, вот это вот все, шестьдесят четыре тысячи знаков, полтора печатных листа, страниц тридцать – значит, это все он вспоминает и воображает, пока товарищ Хлудов развязывает тесемки на оранжевой папке? Что за прустятина?
– Прустятина! – захохотала Юля. – Ура! Класс! Прустятина! Анекдот вспомнила. Чисто советский, времен дефицита. Муж рассказывал. Интеллигент пришел за водкой, а там у прилавка мужики толпятся, он на цыпочки встает и видит: на полке бутылка, а на ней написано: «Водка хлорфенилацетатная». Он мужиков спрашивает: «Товарищи, простите, что это такое, водка хлорфенилацетатная?» А они говорят: «Ты что! Вкуснятина, блин!» Прустятина, блин! Перерыв, перерыв, физкультминутка… – Она повалилась на диван, подняла ноги, сделала сначала «березку», потом «ножницы», потом «велосипед». Стянула джинсы. – Я совсем бессовестная, да? Ну и пусть. Давай скорей. Только не надо раздеваться совсем. Я хочу вот так. Вот так. Так…
– Ну да, – сказала она через пятнадцать минут. – Именно так. Именно пока генерал Хлудов развязывает тесемки на папке, а Алексей с испугом ждет, когда же ему что-то предъявят. Именно эти пять или десять секунд. А что такого? Бывает сон, который если подробно описать, нужно страниц сто или двести, а снится он полсекунды. Научный факт.
– А как думаешь, обыкновенный читатель поймет, что к чему?
– Наплевать. Я для себя пишу.
– Погоди. Ты ведь хочешь написать не просто роман, а именно чтобы бестселлер. Ты уж не презирай обыкновенного читателя. Он же будет с книгой на кассе стоять…
– Не надо меня поучать. Готов? Поехали.
Итак, Хлудов меж тем развязывал тесемки на оранжевой папке.
«Милый мальчик, ты так весел», – подумал, а может, и прошептал Алексей.
– А? – Хлудов поднял на него глаза. – Да. Вот.
Он раскрыл папку. Вытащил фотографию и протянул Алексею.
Это было увеличенное фото того самого листка, который он в пятницу 14 сентября изорвал в клочки и выбросил в канаву на газоне. Листок был склеен из двенадцати кусочков. Три на четыре. Наверху написано Falcon Hotel Farnborough. И почерком Базиленко: «Бажанов Л.В. Tom Lynn Bar and Grill. 16.07.84 вечер. Двое англичан. Joseph Matthews and Rex Albee. Те же, что в Бурже он имел с которыми контакт 2 раза». Вот такая, извините, стилистика.
– Вытащили из канавы? – спросил Алексей, виновато улыбаясь. Хлудов кивнул. – Но я, кажется, даже огляделся и никого не заметил…
– Нет, вам не кажется, – ответно улыбнулся Хлудов. – Вы действительно огляделись и никого не заметили… Вы спросите: зачем все это? Но поймите же и нас, в конце концов. Сами поглядите. Начальник важного секретного КБ берет свою служебную машину, садится и едет примерно в тот район, где находится суперсекретное Управление, которым руководит Ярослав Диомидович, генерал-полковник Смоляк.
– Руководил, – поправил Алексей неизвестно зачем.
– Да, да, царствие небесное, – покивал Хлудов. – Огромная утрата. Да, ну и вот. Едет примерно в тот район, потом вдруг за два квартала останавливает машину, выходит, заворачивает за угол и звонит из автомата. Кому? Смоляку. По всем номерам.
– По двум номерам, – опять придрался Алексей.
– По двум номерам, – опять покивал Хлудов. – По прямому и в приемную. Узнаёт, что Смоляк скоропостижно скончался. Выходит, выбрасывает монетку на асфальт – очевидно, автомат ее не съел…
– Именно, – сказал Алексей.
– Наверное, ему не хочется оставлять в кармане именно эту монетку после того, что он услышал по телефону. Это психологически понятно. Люди суеверны, особенно те, кто связан с авиацией…
– Я не летчик.
– Но вы же делаете оборудование для самолетов! В некотором большом смысле вы тоже летчик, да, да. Впрочем, неважно. Итак, начальник секретного КБ, выбросив двушку на асфальт, вынимает из бумажника какую-то малую бумажку, рвет ее на мелкие кусочки и кидает в канаву. Алексей Сергеевич! Дорогой вы наш! Тут уж, как говорится, сам бог велел посмотреть, что там такое… Ну и что же там такое?
– Там все написано. Контакты Бажанова в Фарнборо. Это было первое наше там участие. Июль этого года. Очевидно, кто-то, кто с ним познакомился еще в Бурже, примчался к нему в Фарнборо. Зачем? – и он бдительно нахмурился.
– Да, да, – сказал Хлудов. – Но это мы проверили. Тут у товарища Бажанова все в порядке, у нас нет претензий и вопросов по этим контактам.