68 См. прим. 23.
69 Ср. прим. 58.
Примечания к I фрагменту трактата «Автор и герой в эстетической деятельности»
Существуют следующие издания данного, лишь частично сохранившегося трактата: Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности (I фрагмент) // Философия и социология науки и техники. Ежегодник 1984–1985. М., 1986. С. 138–157; Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности (основной текст) // М.М.Бахтин. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 7—180. I фрагмент трактата (без первого, лишь частично сохранившегося абзаца) был также опубликован в издании: М.М. Бахтин, Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 5—25. Текст именно в этом последнем издании использован нами; он восполнен первым абзацем сохранившегося фрагмента АГ, который мы перепечатываем из книги «Философия и социология науки и техники» (с. 138–139).
Одно из ключевых для понимания как смысла, так и генезиса философской эстетики Бахтина, данное произведение создавалось, по-видимому, в 1920–1924 гг. во время жизни автора в Витебске. Трактат завершен не был, рукопись сохранилась не полностью; заглавие работе было дано ее публикаторами. АГ является, возможно, разделом замысленного Бахтиным в 20-е годы фундаментального труда, охватывающего его «первую философию», – разделом, посвященным общей эстетике (см. план этого труда в ФП, с. 86). По своему содержанию он тесно связан, с одной стороны, с трактатом этих же лет ФП и статьей 1924 г. СМФ, с другой же – с книгой 1929 г. «Проблемы творчества Достоевского»: если эстетическая концепция этой книги своим центром имеет категорию диалога, то эстетика АГ (вместе с представлениями ФП и СМФ) являет собой «преддиалогическую» стадию бахтинского учения.
В АГ Бахтин продолжает развитие идей ФП, переводя их в новую – эстетическую плоскость. Если в ФП речь идет о нравственном «бытии-событии», «ответственном поступке», и вводится понятие «автора» – субъекта этого поступка, то в АГ под «событием» понимается «событие» художественного произведения, которое, по Бахтину, своей основой имеет взаимоотношение двух субъектов – «автора» и «героя». Формообразующее созерцание автором героя в пространстве и времени считается Бахтиным отношением собственно эстетическим; категорию эстетического, следовательно, Бахтин берет из контекста «Критики чистого разума» И. Канта (понятие «трансцендентальной эстетики»). Условием создания автором формы героя, по мысли Бахтина, является пространственная и временная «вненаходимость» автора (в отношении героя) и сопряженный с нею «избыток ви́дения»: благодаря им автор «завершает» пространственно-временные аспекты героя, создавая образ его «тела» и «души». Эстетическая деятельность в концепции Бахтина, таким образом, возведена к онтологическим факторам – к различию пространственно-временных позиций автора и героя, «преднаходимого» автором в действительности. Примечательно, что фактор творческой фантазии в прямом виде в своей эстетике Бахтин не учитывает.
Решение задачи соединения «мира культуры» и «мира жизни», выдвинутой в ФП, Бахтин продолжает и в АГ. Философский «сюжет» АГ развивается в направлении насыщения «культурной ценности» (героя) «жизнью», с чем Бахтин связывает возрастание нравственной независимости героя от автора. Различные виды взаимоотношений автора и героя (в различных «художественных целых») Бахтин располагает как бы вдоль шкалы увеличения свободы героя. Герой, сопротивляющийся «завершающей» деятельности автора, стремится к «равноправным» отношениям с последним. Эстетические отношения при этом все более приближаются к этическому идеалу с его требованием видеть в «другом» автономное «я», – видеть цель, но не средство (Кант). По Бахтину, этому идеалу точнее всего соответствует «романтический характер» – наиболее самостоятельный и инициативный, хотя и остающийся в границах «эстетического» отношения. Дальнейшая эмансипация героя ведет к «кризису авторства», расшатыванию эстетической формы; при этом отношение автора к герою, утратив собственно эстетическое качество, может сделаться этическим. Очевидно, что данный конечный вывод АГ вплотную подходит к концепции книги Бахтина о Достоевском: «диалогическая» поэтика Достоевского, как обосновывает Бахтин, своим принципом имеет не «монологическое» завершение автором героя, но предполагает предоставление герою свободы для полной актуализации его «идеи». Роман Достоевского в контексте бахтинской «первой философии» – не что иное, как искомая ею «ценность», сохраняющая одновременно ключевое качество «жизни» – незавершенную «событийность».
Стиль АГ отмечен сильной полемической тенденцией. Понятие «эстетическое» выковывается Бахтиным в споре с рядом влиятельных европейских эстетических учений. Полемика с русскими формалистами занимает в трактате особое место: в противовес формалистам, утверждавшим «поэтику» на «лингвистике», Бахтин хочет построить универсальную эстетику, укорененную в онтологии, не привязывая ее закономерностей к особенностям «материала» того или другого вида искусства. Интуиции АГ имеют фундаментальный характер для творчества Бахтина и могут быть обнаружены, в частности, в его философских фрагментах последних лет.
1 Данный абзац раскрывает понимание Бахтиным художественных пространства и времени в качестве моментов образного мира, соотнесенных в этом мире с существованием героя: пространство выступает как «кругозор» героя, время – как «течение» его «жизни». Это место трактата насыщено терминами, осознать которые можно только в контексте «первой философии» Бахтина, его учения о «бытии-событии». Бытие, действительный мир, для Бахтина есть мир «общего дела», совокупного человеческого деяния, и он возникает как суперпозиция, наложение ответственных поступков отдельных людей. Этот мир раскрывается двояко: изнутри, в качестве внутреннего мира самих поступающих, и объектно, как картина внешних их действий. Соответственно этому, учитывая «молекулярный» уровень индивидуальных сознаний, Бахтин говорит об «архитектонике действительного мира поступка» и выделяет его элементы – «я-для-себя, другой-для-меня и я-для-другого» (ФП, 86). См. также прим. 3. Кроме как об «архитектонической» организации, можно говорить о ценностном характере мира в понимании Бахтина: если бытие как таковое переживается в глубинном самоощущении личности (я-для-себя), то отношение к другому есть отношение «эмоционально-волевое», оценка, – так что «другой-для-меня», равно как и неодушевленные реалии (представление о которых практически не разработано в философии Бахтина), в ранних трактатах мыслителя соотносятся с категорией ценности. Существующая внутри архитектонической конструкции в аспекте «я», бытийствующая личность предстает в концепции Бахтина как ценностный центр, вокруг которого организуется пространство и который обусловливает ход времени, соотнося его с жизнью данной личности (ср.: ФП, 88, 89).
Моделью подобного «мира поступка», особенно удобной для исследования, является, по Бахтину, мир словесного искусства: «он и поможет нам, – пишет Бахтин, – подойти к пониманию архитектонического строения действительного мира-события» (там же, 91). Ср. своеобразное переосмысление этой важной интуиции Бахтина в романе К. Вагинова «Козлиная песнь»: «В юности моей, сопоставляя слова, я познал вселенную, и целый мир возник для меня в языке и поднялся от языка. И оказалось, что этот поднявшийся от языка мир совпал удивительным образам с действительностью» (Вагинов К. Козлиная песнь. Романы. М., 1991. С. 86). Эстетический мир таков, что «все возможное бытие и весь возможный смысл располагаются вокруг человека как центра и единственной ценности», и этот человек – герой (ФП, 91).
Идея героя как эстетической ценности восходит к философии культуры Баденской школы неокантианства, для которой ценность – одна из ведущих категорий: мир ценностей выступает в ней в качестве некоторого аналога бытия докантовской метафизики. См.: Виндельбанд В. Философия культуры и трансцендентальный идеализм // Логос. 1910. Кн. 2; Риккерт Г. Два пути теории познания // Новые идеи в философии. СПб., 1912–1914. Сб. 7; Его же. О понятии философии // Логос. 1910. Кн. 1; Его же. Ценности жизни и культурные ценности // Логос. 1912—13. Кн. 1–2; Его же.
О системе ценностей // Логос. 1914. Т. 1. Вып. 1. О связи представлений Бахтина с идеями Баденской школы см.: Grubel R. The Problem of value and evaluation in Bachtin’s writing // Russian Literature. T. XXVI. Amsterdam, 1989. P. 131–140. Николаев Н.И. М.М. Бахтин: Источники, влияния и подобия. Рукопись. С. 1–5. Вместе с тем надо учитывать то, что герой в концепции Бахтина является не только ценностью, порождаемой автором: он – субъект поступка и принадлежит сфере нравственного бытия, «жизни» в понимании Бахтина. «Ценность» бахтинской концепции тем самым избегает упрека М. Хайдеггера, обращенного к создателям различных вариантов аксиологии: «Из-за оценки чего-либо как ценности оцениваемое начинает существовать только как предмет человеческой оценки. (…) Мышление в ценностях здесь и во всем остальном – высшее святотатство, какое только возможно по отношению к бытию» (Хайдеггер М. Письмо о гуманизме ⁄ Пер. B. Бибихина (Проблема человека в западной философии. М., 1988. C. 344). Категория героя Бахтина своеобразно объединяет противостоящие в философии XIX–XX веков интуиции «ценности» и «жизни». Необходимость подобного синтеза чувствовал ведущий представитель теории ценностей Г. Риккерт, видевший большие возможности за примирением «философии жизни» с «философией ценностей»: на пути такого примирения может быть создано «всеобъемлющее мировоззрение» (Риккерт Г. Философия жизни. Пг., 1922. С. 164).
«Кругозор» — важное понятие философии Бахтина – является категорией феноменологии Э. Гуссерля (нем. Gesichtkreis). Понятие кругозора существовало и на русской философской почве, будучи использовано в качестве термина интуитивизмом Н. Лосского (ср.: «Чтобы познать предмет, нужно иметь его в сознании, т. е. достигнуть того, чтобы он вступил в кругозор сознания познающего субъекта, стал имманентен сознанию»