23 Бахтин здесь присоединяется к двум положениям Когена: во-первых, Коген, конципировавший в своей философии лишь доступную для научного опыта сферу, заявлял, что эта бытийственная область порождается самим мышлением (ср., напр., из «Логики чистого знания»: «Только сама мысль может произвести то, что должно полагаться за бытие». – Цит. по: Кн. Евгений Трубецкой. Метафизические предположения познания. М., 1917. Ч. II, гл. VII. С. 223); во-вторых, Коген считал социум общением нравственных субъектов, причем утверждал (в «Этике чистой воли»), что суть отношений в обществе – в «созидании Другого, а через него и созидания Я» (см.: Савальский В.А. Основы философии права в научном идеализме. Указ. изд. С. 299).
24 О завершающей, эстетической функции памяти Бахтин рассуждает в АГ (см. с. 147). Поскольку же, по Когену (с которым Бахтин здесь солидарен, см. предыдущее примечание), познающий сам порождает свой предмет, «формула Платона» о познании – припоминании человеком «занебесной сферы», мира идей, где его душа пребывала до рождения («Федр», 248А—251А), метафизична, более того, мифологична и неуместна в глазах автора СМФ.
25 Можно здесь заключить, что «действительность», отождествляемая Бахтиным с «содержанием», есть «действительность» философии Когена, создаваемая познавательной деятельностью и этическим общением, являющаяся всегдашним «заданием» (ср. прим. 23). Ср. в связи с этим: «“Эстетическое” Коген понимает как своего рода надстройку над другими идеологиями, над действительностью познания и поступка. Действительность, таким образом, входит в искусство уже как познанная и этически оцененная. Однако эта действительность познания и этической оценки является для Когена, как для последовательнейшего идеалиста, “последней действительностью”. Реального бытия, определяющего познание и этическую оценку, Коген не знает» (ФМЛ. С. 30). Из этой примечательной цитаты вытекают по меньшей мере два важных следствия: 1) подтверждение того, что «действительность» СМФ есть «действительность» по Когену; 2) различие позиции Бахтина и Медведева в вопросе о «содержании». Второе следствие, очевидно, имеет прямое отношение к проблеме авторства ФМЛ: вне сомнения, во всяком случае, двойственный характер этого авторства.
26 Ср.: «…Бывают произведения, замысленные, выношенные и рожденные в чисто литературном мире» и т. д. (АГ. С. 270). Как в АГ, так и в данном месте СМФ, Бахтин полемически ориентирован на идеи Ю. Тынянова, выраженные в статье «Литературный факт».
27 «Остранение» — термин русских формалистов (прежде всего, В. Шкловского, – см. его статью «Искусство как прием»), указывающий в первую очередь на особенности поэтического языка, делающие его отличным от языка бытового.
28 Понятие «вчувствования» в его приложении к эстетике подробно рассмотрено Бахтиным в АГ. См. прим. 11, 84 к АГ. Из данного места СМФ следует, что «вчувствование» в глазах Бахтина принадлежит области этически-жизненной. Ср. бахтинское примечание I на с. 307 СМФ.
29 Задача построения «социологической поэтики» (центральной категорией которой является понятие «социальной оценки») выдвинута в «спорных текстах», помеченных именами авторов «бахтинского круга» – П.Н. Медведева и В.Н. Волошинова.
30 Ин. I, I.
31 Бахтин имеет здесь в виду усвоение русскими символистами мысли А. Потебни о том, что слово языка по природе поэтично и «внутренней формой» его является художественный образ, а иногда миф.
32 Ср. у Христиансена: «Главное в музыке – это неслышимое, в пластическом искусстве – невидимое и неосязаемое. Чувственное выступает носителем нечувственного» (Христиансен Б. Философия искусства. Указ. изд. С. 109). Говоря о преодолении чувственного момента в эстетическом восприятии, Христиансен на языке своей рецептивной эстетики высказывает мысль, родственную бахтинской – заявляет о технической (в смысле Бахтина же) роли материала для «эстетического объекта».
33 Бахтин здесь произвольно пересказывает идеи В.М. Жирмунского из статьи «Задачи поэтики», суть которых может быть сведена к следующему положению: «В музыке и живописи чувственный образ закреплен эстетически, в поэзии он является субъективным добавлением воспринимающего к смыслу воспринимаемых им слов». (Жирмунский В.М. Задачи поэтики //Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 20.)
34 В слово «теоретическое» здесь вложен тот смысл, который оно имеет в ФП: теоретическим там назван мир готового знания, не интересный для бахтинской «философии поступка», ориентированной на незавершенность и этическую событийность. В данном месте СМФ Бахтин хочет сказать, что стремление выделить из произведения его тематику, отчетливо определив ее, не принимает в расчет событийной природы эстетического объекта, «теоретизуя» тем самым его.
35 Ср. прим. 10.
36 Примечательно, что в эстетике молодого Бахтина отсутствует понятие самостоятельной позиции воспринимающего: «читатель» в акте восприятия сливается с «автором-творцом». Напротив, в «спорных текстах» – статьях под именем В.Н. Волошинова – реципиент отделен от автора. Ср.: «Всякое действительно произнесенное <…> слово есть выражение и продукт социального взаимодействия трех: говорящего (автора), слушателя (читателя) и того, о ком (или о чем) говорят (героя)». – Волоишнов В. Слово в жизни и слово в поэзии. – Указ. изд. С. 255–256.
37 Здесь – ключевая для Бахтина интуиция вхождения в произведение самого бытия (разумеется, понятого достаточно специфически, в когеновском духе), исключающая, отметим, момент творческой фантазии автора в сфере собственно содержания (ср. ниже у Бахтина). В связи с ролью формы ср. о ее «парализующем» действии: «Проблема эстетики и заключается в том, чтобы объяснить, как можно так парализовать мир» (БП. С. 234).
38 Стоит здесь отметить, что «вещь», вместе с метафизической «субстанцией» или «сущностью», настойчиво изгоняются Бахтиным из «первой философии». Чисто философский ли это (софистический по природе) трюк, или за этим стоит некое мировоззренческое убеждение? Чрезвычайно мало фактов в творчестве Бахтина могут пролить свет на решение этой важной проблемы бахтиноведения. Можно, однако, вспомнить об одной записи Л.В. Пумпянского, слушателя бахтинских философских лекций 20-х годов. В ней Пумпянский упоминает о «нравственной реальности» (т. е. этическом «событии бытия» ФП) как не только о «совершеннейшей», но и о «единственной»: это бытие, которое «было до грехопадения, перешло в невидимое состояние благодаря ему, становится всё очевиднее с середины исторического процесса и воцарится снова с окончанием его». Эта запись дает основание к предположению: быть может, Бахтин мыслил так, что этическое «бытие-событие», духовное бытие, «предшествует метафизически всякому иному бытию», в частности, бытию вещному (см.: БП. С. 227–228). Вполне возможно, впрочем, что собственно «метафизические» оттенки этих представлений принадлежат Пумпянскому.
39 Конечно, вводимое здесь Бахтиным понятие «слово» выходит далеко за пределы слова «лингвистического»: бахтинское слово-высказывание личностно и конкретно-событийно, будучи принадлежащим к определенной жизненной ситуации. Позже учение о таком «слове» Бахтин назовет «металингвистикой» (в Д). Философские интуиции Бахтина, связанные с категорией «слова», выраженные уже в этом, одном из первых ее развернутых определений, найдут развитие в его последующих трудах (Д, работы о романе 30—40-х годов, Р, «Проблема речевых жанров»); их же несложно обнаружить и в «спорных» текстах, помеченных именем В.Н. Волошинова. В связи с зарождением категории «слова» в бахтинских воззрениях см. прим. 34, 35, 36 к ФП (слово как поступок).
40 Во II части своей «Философии искусства» Б. Христиансен также говорит о содержании, как о «что» произведения, называя форму его – «как» (см. указ. изд. С. 58 и далее).
41 Имеется в виду познание-процесс по Когену.
42 Стоит здесь упомянуть о принципиально ином в философском отношении взгляде русской мысли на роль звука для поэзии: имеется в виду убежденность П. Флоренского в осмысленности и чисто «акустического» плана произведения. Для выяснения смысла отдельных звуков при анализе поэтических текстов Флоренский прибегал к методам каббалы. См.: Священник Павел Флоренский. Имена. М., 1993. С. 18 и далее.
43 Охарактеризованные здесь «отношения» «активного» автора и «пассивного» героя соответствуют представлениям АГ, касающимся проблемы создания «телесной» и «душевной» формы героя. Герой же в его активности, сопротивлении авторскому «завершению», представлен в главе «Смысловое целое героя» АГ и в книге о Достоевском: речь в них идет о выходе произведения за пределы эстетического, в собственном смысле слова, в этическое «бытие-событие».
Примечания к заметкам «Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа»
Заметки писались в 1959–1961 гг.; впервые опубликованы в журнале «Вопросы литературы» (1976, № 10) под заглавием «Проблема текста». Напечатаны в ЭСТ, с. 281–307, второе книжное издание – ЛКС, с. 473–500.
Если в О ставится вопрос о возможности понимания чужой культуры; если в заметках МГН ведется обсуждение знания гуманитарного в его отличии от естественно-научного, – то комплекс фрагментов ПТ ориентирован на разработку теории интерпретации текста. Очевидно, что в ПТ обнаруживается определенная грань все той же проблемы позднего Бахтина – проблемы гуманитарного мышления, – а именно грань собственно герменевтическая. «Классическая дисциплина, занимающаяся искусством понимания текстов, – это герменевтика», – пишет немецкий мыслитель, не только восстановивший историю герменевтики, но и приведший к самосознанию эту линию в философии (см.: