(Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 320; ср. с аналогичной мыслью у Бахтина). Бахтинская постановка проблемы круга понимания, как видно, лишена драматизма: сведение «чужого» к «своему» (или «целого» к «элементам») видится Бахтину просто ошибкой, обусловленной скудоумием понимающего, а не принципиальными герменевтическими причинами, – видится ошибкой, в принципе легко устранимой. Бахтин в свойственном ему феноменологическом ключе предлагает свое обычное – диалогическое решение проблемы (требование признания «личности творца»). И в сущности, «прозаический» Бахтин уповает на мистико-интуитивный талант интерпретатора, сближаясь при этом с романтической герменевтикой Шлейермахера. Никаких методологических процедур последовательного приближения к истине (в математике такого типа процедуры называются итерационными) в герменевтике Бахтина найти не удастся.
17 Нижеследующая серия фрагментов – это наброски к статье о «чужом слове», которую Бахтин готовил для журнала «Вопросы философии». Статья осталась не написанной (варианты ее заглавия: «Чужое слово как специфический предмет исследования в гуманитарных науках»; «Проблема чужого слова (чужой речи) в культуре и литературе. Из очерков по металингвистике»).
18 Как и для Бахтина, вопрос играет решающую роль в герменевтике Гадамера: понять текст, по Гадамеру, означает понять вопрос, ответом на который текст является. «Всякое знание проходит через вопрос. Спрашивать – значит выводить в открытое», раскрывать в опрашиваемом определенную перспективу (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 427). И «прозрение» не означает прямого прозрения в смысл: «Подлинная сущность прозрения заключается <…> в том, что нам приходит в голову вопрос, выталкивающий нас в сферу открытого и потому создающий возможность ответа» (там же. С. 430).
Принадлежность «смысла» реальности «между», «das Zwischen» – одно из общих мест также диалогической философии.
19 Нижеследующий фрагмент воспроизводит в основном представления бахтинской «архитектонической» концепции «нравственного бытия», разработанной в начале 20-х годов (ФП, АГ). Акцент Бахтин 70-х годов делает на понятии «я-для-себя», которое осмысливается также диалогически – через введение «не-я во мне» (быть может, под влиянием «Супер-эго» Фрейда или «врожденного Ты» Бубера). Категория внутреннего «не-я», оставшаяся у Бахтина неразработанной, является здесь новым моментом по сравнению с «архитектоникой» раннего периода творчества. Замыслив «очерки по философской антропологии», Бахтин соотнес свою «первую философию» с влиятельным на Западе направлением: «философскую антропологию» представляют М. Шел ер, Г. Плеснер, А. Гелен и ряд других мыслителей.
20 Misch G. Geschichte der Autobiographic. Leipzig; Berlin, 1907.
21 См.: Жинкин Н.И. О кодовых переводах во внутренней речи // Вопросы языкознания. 1964. № 6.
22 По свидетельству С. Бочарова (в разговоре с автором комментария), Бахтин шутливо говорил о диалектике Гегеля: «Тезис ничего не знает об антитезисе, антитезис – ничего о тезисе, а дурак синтез не знает о них обоих». Диалектический неперсонифицированный «диалог» – «диалог» абстрактных суждений – хочет сказать Бахтин, – это диалог мнимый. Иная точка зрения на соотношение диалога и диалектики представлена у Гадамера. Гадамер возводит «герменевтический феномен», для которого решающее значение имеет вопрос (см. прим. 18), к Платону: платоновский диалог – это прообраз герменевтической «беседы с текстом». Но платоновский диалог содержит в себе и изначальное понятие диалектики: диалектика Античности и Средневековья является не чем другим, как «искусством вопрошания» в искании истины. И для Гадамера, как, действительно, в случае платоновских диалогов, в герменевтическом «разговоре» на первый план выдвинут сам его предмет, истиной которого озабочены собеседники. Герменевтический «разговор» не чужд «диалектики», тогда как бытийственная модель диалога по Бахтину принципиально другая. Относительно же Гегеля Гадамер утверждает следующее: «Исконность беседы как взаимосвязанности вопроса с ответом проявляется и в таком экстремальном случае, каким является гегелевская диалектика в качестве философского метода». Гадамер признает, что диалектика по Гегелю – это «монолог мышления», однако, согласно Гадамеру, Гегель стремится вернуть свой метод к его платоновскому прообразу, «превратить логику в свершающийся язык, понятие – в сильное своим смыслом, спрашивающее и ответствующее слово» (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 434). Аргументы Гадамера не имеют веса для диалогизма Бахтина: в глазах последнего и платоновские диалоги суть в действительности монологи.
23 Бахтиным была задумана работа с таким названием, предметом которой предполагалось сопоставление собственного слова самого Достоевского с его романами.
24 Пушкин А.С. Борис Годунов («Ночь. Келья в Чудовом монастыре (1603 года)» // Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 4. М., 1960. С. 222).
25 Природа творящая и несотворенная, природа сотворенная и творящая, природа сотворенная и нетворящая (латин.) – термины богословия И.С. Эриугены, используемые Бахтиным применительно к человеческому творчеству.
26См.: HeideggerМ. Holzwege. Frankfurt am Main, 1950; HeideggerM. Unterwegs zur Sprache. Pfullingen, 1959.
27Soliloquia (лат.: одинокие беседы с самим собой) – жанр средневековой литературы, получивший название по сочинению Бл. Августина.
28 См.: Достоевский Ф.М. Преступление и наказание, ч. 2, гл. IV.
29 См.: Письмо Ф.М. Достоевского Н.Д. Фонвизиной от февраля 1854 г. //Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1985. Т. 28, кн. I. С. 175–177.
30 «Пьяненькие» – замысел романа, предшествующий «Преступлению и наказанию».
31 Из стихотворения Ф.И. Тютчева «Весна» (1838).
32«В начале было Слово…» (Ин. 1,2).
33 У Бахтина есть своеобразная философия имени и прозвища, заметки к которой были составлены в 1944 г. В этих заметках, в частности, говорится: «Имя по сущности своей глубоко положительно. <…> Назвать – утвердить на веки вечные, закрепить в бытии навсегда. <…> Вокруг имени сосредоточиваются все положительные, утверждающие, хвалебно-прославляющие формы языковой жизни»; «В противоположность имени прозвище тяготеет к бранному, к проклинающему полюсу языковой жизни. Но подлинное прозвище (как и подлинное ругательство) амбивалентно, биполярно. Но преобладает в нем развенчивающий момент. Если именем зовут и призывают, то прозвищем, скорее, прогоняют, пускают его вслед, как ругательство»; «Первофеномен поэтического слова – имя. Первофеномен слова прозаического – прозвище» (см.: Бахтин М.М. Дополнения и изменения к «Рабле». Имя и прозвище. – Указ. изд. С. 147–148).
34 Мысли последнего фрагмента развиты Бахтиным в его работе РГ, помеченной датами 1940, 1970.
35 Из статьи А. Блока «Об искусстве и критике» (1920): «Право, если бы Мопассан писал все это с чувством сатирика (если таковые бывают), он бы писал совсем иначе, он все время показывал бы, как плохо ведет себя Жорж Дюруа. Но он показывает только, как ведет себя Дюруа, а рассуждать о том, хорошо ли это или плохо, предоставляет читателям. Он-то, художник, “влюблен” в Жоржа Дюруа, как Гоголь был влюблен в Хлестакова» (БлокА. Собр. соч.: В 8 т. Т. 6. М.;Л., 1962. С. 153).
36 Последний фрагмент – заметки Бахтина к ненаписанному предисловию сборника работ разных лет, который готовился к печати автором.
Примечания к заметкам «К методологии гуманитарных наук»
МГН – последняя работа Бахтина. Она была написана в 1974 г., подготовлена для публикации В. Кожиновым, после чего текст был одобрен автором. Впервые напечатана (посмертно) под заглавием «К методологии литературоведения» в сборнике «Контекст – 1974» (М., 1975. С. 203–212). В полном виде опубликована в ЭСТ, с. 361–373.
Заметки МГН содержательно связаны с текстом (имеющим также фрагментарный характер) конца 30-х или начала 40-х годов, озаглавленным Бахтиным «К философским основам гуманитарных наук» (напечатан в ЭСТ, с. 409–411, ниже сокращенно обозначен ФОГН). В нем Бахтин поднимает проблему «вещи» и «личности», восходящую к различению «наук о природе» и «наук о духе», предпринятому в XIX веке В. Дильтеем. Если в западноевропейской традиции в Дильтее берут свой исток, с одной стороны, диалогизм М. Бубера, с другой – герменевтика XX века, как о том свидетельствует Х.-Г. Гадамер, то можно сказать, что в этом же направлении эволюционировал и Бахтин: в позднем творчестве русского мыслителя с диалогической интуицией (появившейся у него еще в 20-х годах) соединилась герменевтическая установка. Проблема «вещи» и «личности» в МГН предстает как проблема методологии гуманитарного знания. Старая тема в этом фрагментарном тексте оказывается обогащенной конкретными открытиями всего творческого пути Бахтина.
Надо отметить, что гносеологией, развивавшейся после Канта в русле позитивизма и неокантианства, Бахтин никогда специально не интересовался: похоже, он считал делом бесплодным предпринимать какие бы то ни было усилия в этой зашедшей в тупик области философии. Но если теория субъект-объектного знания им как бы никогда в расчет не принималась, то этого никоим образом нельзя сказать относительно проблемы познания человеческой индивидуальности. Проблема «чужого Я», воспринятая им от его учителя по Петербургскому университету, А.И. Введенского, присутствует в каждом бахтинском сочинении. Так, один из ключевых трудов Бахтина, трактат начала 20-х годов АГ, может быть истолкован как введение в теорию познания личности; своей вершины в бахтинской философии данная теория достигает в книге о Достоевском. В этих ранних работах был заложен фундамент бахтинской гуманитарной дисциплины. В 30-е годы в работах о романе она предстала в обличьи «металингвистики»: Бахтин тогда доскон