слушать американское радио с ним и Данни, чтоб познакомиться с новейшими ритмами эпохи. Во время снегопада в конце февраля они впервые услышали Элвиса Пресли. Этот покачивающийся усмехающийся голос донесся до них из тумана, с небес, подобно тому, как другой голос когда-то донесся до другого человека на другой горе. Самый «крутой» из собравшихся – Балли Плательщик, на несколько секунд перестал жевать свою жвачку и раскрыл рот над косматым фьордом, услышав «Харт брейк хотел». Балли немного знал английский и по дороге с горы вниз объяснил младшим мальчикам, что означает этот текст. Мол, у них в Америке трудно отпроситься из армии в отпуск. Мальчишки никогда не видели идола на фото или в кино, но после этого непроизвольно начали ходить по улицам другой походкой – и все это благодаря Гриму, ведь у него было радио, у него был Элвис, ему принадлежала вся эта эпоха. Его уважали. Когда мальчишки Сессы из Среднего жилища незадолго до торраблоута украли старый громоздкий радиоприемник из Зеленого дома, это вызвало в городке такой народный гнев, что Балли даже не успел постучаться к ним в дом, как они уже вынесли ему это радио, повесив голову.
– Никому нельзя наступать на голубые замшелые туфли[140] Грима из Зеленого дома, поняли? – сказал провинциальный «крутой парень» и мотнул головой, откидывая волосы назад и вбок, но осторожно: не факт, что брильянтин удержит всю эту копну. А потом маленький Сонни взял радиоприемник, и они проехали эти тринадцать метров до Зеленого дома на шестиметровом синем, как море, «Олдсмобиле» 1946 года выпуска.
По такому случаю и в качестве компенсации за моральный ущерб маленького радиоведущего поставили на почетное место в программе этого торраблоута: сразу после банкета. Гримси противился, но его удалось уломать. Видимо, его друг Данни убедил всех в его талантах. Ведь он видел, как он превратился в радио. «Грим Хроульвссон, Радио-Бой» – так было написано в программе. По-английски это звучало лучше. Торраблоут проводился во Фьёрдовском лабазе, и сейчас главный повод для беспокойства был – хорошо ли будет ловиться сигнал. Они привыкли подниматься в горы, чтоб послушать радио, но радист Скули, отец Данни, сказал им, что чем больше народу соберется в доме, тем сигнал будет ловиться лучше. «Это из-за магнитного поля. В нас всех содержится никель». Помещение заполнилось, и первые пробы прошли удачно. Почти все жители городка, кроме Элли Немого, Йоуханны-старухи, Гейри Бонапарта, Турид и фермеров-барачников с Косы разместились за тремя рядами длинных столов, покрытых белой скатертью и протянувшихся от сцены в зал. Торраблоут. Обжорство в исландском народном стиле в английском солдатском бараке. Тот единственный в году вечер, когда мы, исландцы, наконец позволяли себе слопать самое вкусное, что есть у барана: голову и яички. Это было необычно – но мы были единственным в мире народом, еще способным оценить мясные сокровища – ягнячьи глаза и бараньи тестикулы. В маленьком клубе выставили на столы двести вареных овечьих голов, распиленных надвое: по одному глазу, пол-языка и двадцать зубов на одну персону. Бараньих яичек было меньше, и их нарезали на тонкие круглые ломтики. Конечно же, возможность заглянуть в их таинственный мир была весьма познавательной.
Я сидел у сцены напротив Эмиля и его невесты Аусты Эйнардсдоттир Мёллер, телеграфистки. Это была русоволосая женщина в несимпатичных очках и с симпатичным смехом. Порой удивляешься тому, что веселым людям приходится выносить у себя дома. Эйвис сидела за соседним столом чуть дальше в зале с подругами – Синим платьем и Зеленым пальто. Если смотреть отсюда, она была восхитительной молодой женщиной: салфетка скрывала ее беременность. Грим, разумеется, буквально обмочил штаны в задней комнате за сценой, где оркестр Свавара Сигмюндарсона коротал время за сигаретой и обменивался сальными шуточками. Они придумывали новое слово для того, чем тайком занимались по всей стране, но что еще не успел прибрать к рукам родной язык: феллацио. Это были опрятные времена. «В глотку залить» – было самым неприличным, что им пришло на ум.
Я улыбнулся сам себе, и вдруг мне захотелось домой полистать словарь непристойностей: есть ли у моего поэта какие-нибудь интересные синонимы для «в глотку залить». Эмиль зацепился языком со старым мохнатоносым уловщиком, а мне было неохота разговаривать с Аустой. Рядом со мной сидел банковский служащий, который ел овечью голову так аккуратно, что я не отважился вступить с ним в беседу. Но, к счастью, подошел черед развлекательной программы. В ней что-то явно поменялось, потому что на сцену пригласили Баурда. Он, паршивец эдакий, наверняка сам туда пролез: сразу с места в карьер начал с какой-то явно предвыборной речи, пустился перечислять все то прогрессивное и передовое, что его партия собирается сделать для данной четверти страны в грядущие годы.
– А в первую очередь необходимо назвать строительство плотины на реке Ледниковой-в-Долине у горы Каурахньюк[141], ведь для нас, жителей Восточных фьордов, не секрет, что уже через несколько лет нам грозит нехватка электричества в свете постоянного роста рынка труда в наших фьордах, и тут уж не помогут старые дедовские способы вроде экономии отопления или выключения уличных фонарей по ночам, как предлагают некоторые, кто никогда не видел, как черны зимние ночи у нас во Фьёрде, – кто сам подобен чайке и прилетает к нам только летом.
Публика поняла, на кого он намекает, и засмеялась сытым расхлябанным смехом. Юный агроном говорил как настоящий восточнофьордовец, сейчас он полностью искоренил свой северный выговор и завоевал внимание зала. Публика закончила обгладывать овечьи черепа, положила их на тарелки, и теперь у всех было одинаковое выражение: все сидели как стадо овец и слушали своего умного пастыря. Чем дольше длилась речь, тем больше народу задало себе вопрос про себя, не из будущего ли этот человек. Всем понравилось, что́ он говорит – а он говорил то, что, как он знал, точно понравится публике. Здесь их интересы совпадали. Этот баран-вожак прежде всего думает о собственной выгоде, а стадо пусть радуется этому.
Я наблюдал за Эйвис, она дважды бросала взгляд на сцену, но в основном держала его на пустой тарелке перед собой. О чем она думала? Кажется, я знаю: она думала о том, как бы с ним поквитаться. Ему дважды удавалось вызвать ее из магазина к себе в контору, буквально затащить наверх по лестнице, ухватив железной хваткой за локоть, и после этого бурно и многословно излагать ей правила и законы, по которым живет исландское общество. Во-первых, несовершеннолетние девушки не должны заманивать мужчин себе между ног, «…и если хоть раз заикнешься о том, чтоб меня за это обвинить, то тебе в этом городе век не вековать. Это понятно?»
– Век вековать?
– Да. У Турид спроси, что это означает, и я уверен, что впредь ты больше ничего не натворишь. Как тебе вообще в голову взбрело так поступить? Я просто… я иногда этих женщин вообще не понимаю. Я… который… я-то думал, тебе хотя бы лет семнадцать, но чтоб четырнадцать! Это… а теперь ты еще беременна… Еще черт-зараза-беременна!
Он попытался умерить громкость своего голоса. Ведь он знал, что за переборкой сидим мы с Эмилем – четыре уха. Я для виду постучал на печатной машинке, чтобы он решил, будто мы не слушаем. Эмиль вытаращил на меня глаза.
– И главное, никому не сказала! И мне не сказала… пока не стало слишком поздно. Это все можно было бы убрать по-тихому, Эйвис, я бы все устроил, а ты никому… ты только никому не говори, что отец – я. Это понятно? Поняла? Никому! Вообще никому! Только подумай, какие это может иметь последствия – постарайся об этом подумать. Если ты проболтаешься – то мне не жить, совсем не жить. Карьера. Работа. Все мои надежды… просто за окошко полетят… и все, и конец… Ты поняла? Ни-ко-му ни слова!
– Да.
– А чей же это будет ребенок?
– О чем ты?
– Кто будет за отца?
– Да? Ну… не знаю… Я просто скажу, что сама не знаю…
– Нет, так дело не пойдет… Нет. Я кого-нибудь найду, я должен… Я кого-нибудь подыщу, ты не беспокойся, а когда ребенок родится, мы его в столицу отправим.
– В столицу?
– Да. Несовершеннолетним нельзя рожать детей, а уж растить – тем более. В столице есть специальное учреждение, которое ими занимается; это дело обычное. И многие девушки… не переживай, там о детях хорошо заботятся. Там все по последним требованиям здоровья и гигиены… а ты не можешь… в смысле, тебе же всего четырнадцать, тебе в школу ходить надо, и работать надо, наверно, ты селедку разделываешь, а я… я… вот черт, хлопот-то с этим сколько выходит… мы все устроим, и будет все отлично, обещаю, я обо всем позабочусь… так вот, единственное, что от тебя потребуется, – это родить, а обо всем прочем позабочусь я.
– Но я…
– Эйвис! Послушай меня! Ты не понимаешь, что ты мне сделала? Что ты мне делаешь сейчас вот этим вот? Мне крышка, если ты… Эйвис, прошу тебя… Никому не говори.
– Нет, но в столицу?..
– Да; ты и сама поймешь, что другого выхода нет, и… да, таковы правила, таков закон. Если несовершеннолетняя девушка родит ребенка, то обществу вменяется в обязанность обеспечить этому ребенку пропитание и вырастить его… это называется «государственное страхование», folkesikring, og dette er…[142] это когда один не справляется, а все остальные шевелят пальцем, чтоб помочь. И множество вот таких вот пальцев складывается в одну большую руку помощи, понимаешь? Вот так в скандинавских странах устроено общество. Страдание одного – ответственность всех. Поэтому в обществе будущего никому не надо будет жертвовать собой, никому не надо жертвовать собой во имя ближнего, потому что эта жертва распределяется на всех поровну, и каждый создает свою ячейку в той сетке безопасности, каковой является государственное страхование.
Эйвис снова посмотрела на него: в своем коричневом шерстяном костюме, зеленой рубашке и красном галстуке он стоял на сцене во Фьёрдовском лабазе и произносил свою первую предвыборную речь. Центрист с норвежским образованием заговорил как самый настоящий социал-демократ. Из зала выкрикнул один консерватор: «А этот человек в программе заявлен?!» Двое подвыпивших социалистов в противоположном углу подхватили, а опрятно одетый демократ, сидящий у сцены, спросил зал, не пора ли пригласить на сцену «радиомальчика»? Это предложение было встречено бурными аплодисментами, которые Баурду с помощью уловок удалось отнести на свой счет, он поклонился и поблагодарил слушателей за внимание.