Война во Вьетнаме оказала огромное влияние на мировоззрение американцев и породила мощное пацифистское движение молодежи. Его кульминацией стал так называемый поход на Пентагон, когда в октябре 1967 года в Вашингтон съехалось до 100 тысяч человек, протестующих против войны. Массовые протесты прошли и во время съезда Демократической партии США в Чикаго в августе 1968 года. В результате возник так называемый вьетнамский синдром (the Vietnam Syndrome) — массовый отказ американцев выступать в поддержку участия США в длительных военных кампаниях, не имеющих четких военных и политических целей и сопровождающихся значительными потерями среди американских военнослужащих.
Конкретным выражением «вьетнамского синдрома» стали антиинтервенционистские настроения, когда возросшее стремление американского народа к неучастию своей страны в военных действиях за рубежом нередко стало сопровождаться требованием вообще исключить войну из арсенала средств национальной политики как метода решения внешнеполитических кризисов. Отчасти именно благодаря распространению этих настроений по всему миру и появились документы ООН, определившие конкретные действия, которые запрещены в соответствии с Уставом организации и под которыми подписались все страны-члены.
Закрепленный в Уставе ООН запрет на вмешательство во внутренние дела государств без санкции международных организаций стал неотъемлемой частью мирных международных договоров. Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) сочла необходимым выделить его в качестве самостоятельного принципа, которым должны руководствоваться страны-участницы. В связи с этим Заключительный акт СБСЕ 1975 года содержит наиболее полную формулировку принципа территориальной целостности государств: «Государства-участники будут уважать территориальную целостность каждого из государств-участников. В соответствии с этим они будут воздерживаться от любых действий, несовместимых с целями и принципами Устава Организации Объединенных Наций, против территориальной целостности, политической независимости или единства любого государства-участника и, в частности, от любых таких действий, представляющих собой применение силы или угрозу силой. Государства-участники будут, равным образом, воздерживаться от того, чтобы превращать территорию друг друга в объект военной оккупации или других, прямых или косвенных мер применения силы в нарушение международного права или в объект приобретения с помощью таких мер или угрозы их осуществления. Никакая оккупация или приобретение такого рода не будет признаваться законной»[209].
За прошедшие с этого времени годы международные принципы сотрудничества во имя мира были многократно расширены и уточнены. Их содержание стало сердцевиной других международных договоров. В том числе Меморандума о поддержании мира и стабильности в СНГ 1995 года[210], который определил систему безопасности стран на территории бывшего СССР. Этот Меморандум, в частности, гласит, что члены Содружества обязуются не поддерживать на территории друг друга сепаратистские движения, а также сепаратистские режимы, если таковые возникнут; не устанавливать с ними политических, экономических и других связей; не допускать использования ими территорий и коммуникаций государств — участников СНГ; не оказывать им экономической, финансовой, военной и другой помощи.
Таким образом, к моменту принятия первых внеконвенционных решений об использовании вооруженных контингентов за пределами страны без санкции ООН (Грузия, Украина) Россия была связана огромным количеством многосторонних и двусторонних международных обязательств, нарушение которых грозило ей большими внешнеполитическими неприятностями, ударом по имиджу страны и ее руководства. К тому же и международное сообщество в отличие от времен холодной войны в смысловом и теоретическом плане было гораздо лучше подготовлено к реакциям на нарушение какой-либо из стран своих международных договоренностей.
Современная гибридная война есть продолжение холодной войны в новых международно-правовых условиях. Сама по себе холодная война уже в силу своего названия имела гибридный характер. Борьба происходила за раздел сфер политического и экономического влияния в мире (в том числе за число сторонников при голосовании в ООН). Стороны в этой борьбе не вступали в «горячий» военный конфликт и в прямом смысле не присваивали чужих территорий. Они противостояли друг другу путем военной или экономической, кадровой поддержки тех или иных политических режимов и наращивали вооружение, изматывая экономики друг друга. Зачастую это противостояние порождало новые авторитарные режимы, о чем уже говорилось в первом разделе этой книги. В начале 60-х годов прошлого века политика многих правительств оценивалась в контексте противостояния двух военно-политических блоков, ассоциируемых с СССР и США. На волне борьбы с левыми организациями в Греции, Бразилии, Аргентине, Индонезии, Чили, на Филиппинах к власти пришли военные диктатуры и установились авторитарные режимы. Большинство из этих переворотов поддерживались одной из противостоящих в холодной войне сторон.
Остановленное международно-правовыми процессами и распадом СССР, это противостояние, его стратегии и тактики остались в головах постсоветского генералитета и пришедших к власти политических элит. Более того, распад СССР стал трактоваться ими как поражение в холодной войне, а внешняя политика Горбачева и Ельцина — как предательство национальных интересов. Поэтому в совершенно новых внешнеполитических условиях они продолжают руководствоваться советским принципом «мирного сосуществования», который, за редкими исключениями, отрицается современной наукой международного права. Отрицается потому, что, во-первых, его юридическое содержание носит неопределенный характер, а во-вторых, в советской трактовке «мирного сосуществования» делается упор не на сотрудничество во имя мира, а на борьбу между государствами двух систем. Содержательные смыслы сосуществования и сотрудничества совершенно разные. Именно сотрудничество, а не просто «сосуществование» является главным содержанием современной ценности мира, и именно по степени сотрудничества измеряется уровень этой ценности.
Вспоминая булгаковского профессора Преображенского, можно сказать, что война, как и разруха, — в головах. Причины войн могут быть самыми разными. Но основой войн нового поколения является непонимание и неосвоение политическими элитами ценностей мира и принципа мирного сотрудничества в их современной международной трактовке. Другой вопрос, что в практику гибридных войн была привнесена крайне опасная, встревожившая все мировое сообщество новелла — одному из государств в результате такой войны удалось методом правдоподобного отрицания, апеллирующего к имитированным демократическим и правовым процедурам[211], напрямую присоединить (аннексировать) часть другого государства. Так что имитационный политический режим и гибридная война — явления взаимосвязанные и взаимозависимые.
Специалисты в области войн считают, что основные положения концепции гибридной войны нового поколения основаны на советских наработках в области теории рефлексивного управления и состоят из пяти основных элементов: «1) политического давления — через агентов влияния, пропаганду, информационные операции и компрометирование местных властей; 2) опосредованного влияния — через организацию кибератак, нарушения работы транспортной инфраструктуры, подготовку и вооружение повстанцев; 3) военной интервенции — через демонстративное выдвижение своих войск к границам, организацию добровольческих общевойсковых формирований, объединение усилий повстанческих группировок с частями российской армии; 4) принудительного сдерживания — через агрессивное патрулирование воздушных границ, переброску систем тактического ядерного оружия, маневры войсками в масштабах театра военных действий или континента; 5) договорных манипуляций — через жонглирование договоренностями о прекращении огня, внесение раздора в лагерь западных стран с помощью экономических рычагов»[212]. Все эти позиции сформулированы в наделавшей много шума статье начальника Генерального штаба России Валерия Герасимова, который считает, что «в XXI веке прослеживается тенденция стирания различий между состоянием войны и мира. Войны уже не объявляются, а начавшись — идут не по привычному нам шаблону»[213]. То есть, по сути, все та же холодная война.
Поэтому, как говорится, «что умеем, то и применяем». Когда те самые, не овладевшие современным багажом знаний, учившиеся по устаревшим советским учебникам элиты оказались в тупиковой внутриполитической ситуации, они не изобрели ничего лучшего, нежели попробовать решить эту ситуацию через войну. Но открытая война в силу международных обязательств была невозможна. Поэтому пришлось имитировать соблюдение этих обязательств, прикрываясь «политической ложью, которая стала нормой общественно-политической жизни России и основным инструментом реализации политических интересов субъектами власти»[214].
Неслучайно занимающиеся российскими политическими элитами ученые характеризуют их состояние как лиминальное — «пороговое», или переходное между двумя стадиями развития, как группу с неопределенными политическими ценностями, что в конечном счете определяет пограничное состояние всего российского политического пространства и политического режима, который существует в условиях отсутствия нормативно-ценностной системы регуляции политических отношений и практик. «Замкнувшись на самой себе, своих целях и интересах, политическая элита “застыла” в своем пограничном состоянии, определяя лиминальный (пограничный) характер института власти в России с уклоном в сторону архаизации