политических отношений, механизмов и практик»[215].
Например, второй секретарь постоянного представителя России при ООН Станислав Алексаев переадресовал все украинские обвинения в том, что Россия участвует в военном конфликте на Донбассе, назад, заявив, что гибридную войну ведет именно Украина. И добавил, что главной целью всех гибридных войн является смена политических режимов[216]. И такая ложь могла бы отчасти сработать, если бы в конкретной ситуации с Украиной этой лжи не помешало трагическое стечение обстоятельств. «Использование украинской армией тяжелого вооружения на территории повстанцев привело к большому количеству жертв среди гражданского населения. И если бы не трагедия с самолетом МН-17, якобы сбитым сепаратистами Донбасса, международное сообщество, вероятно, концентрировало бы свое внимание на ведении войны Киевом»[217], а не на действиях России, которая провоцировала, координировала и обеспечивала активность ДНР и ЛНР.
Как и в холодной войне XX века, внешне все эти трагические события в Грузии и Украине выглядят как попытка сатисфакции за разрушение СССР, новые имперские амбиции и борьба за сферы военно-политического и экономического влияния. По крайней мере, именно такова была пропагандистская риторика в российских СМИ. В результате сложилось впечатление о новой внешней экспансии и некой внешнеполитической зацикленности российского руководства в ущерб внутренней политике. Однако думается, что причины всей этой неумеренной активности изначально были сугубо внутренними. Причем эти внутренние причины сочетают в себе как внутриполитический, так и внутриэкономический аспект.
В чем же они состоят? На самом деле эти причины очень четко сформулированы самыми разными специалистами, поэтому нам остается их только процитировать. Так, руководитель отдела Европы и главный редактор русской редакции Deutsche Welle Инго Маннтойфель характеризует эти причины следующим образом: «Конфликт на Украине и вокруг нее — это следствие и порождение глубинного развития событий в самой России. Начало третьего президентского периода Путина в 2011–2012 годах ознаменовалось бурными протестами немногочисленного среднего класса в больших городах страны. Правление Путина утрачивало легитимность. На это Кремль ответил разворотом в сторону русско-национальных и православных ценностей. В ходе конфликта на Украине эта антизападная риторика приобрела пугающе патологические черты. Однако с ее помощью Путину удалось поднять свой пошатнувшийся в 2012 году рейтинг до заоблачных 80 процентов»[218].
Его мысль развивают писатель Виктор Ерофеев и аналитик американского Центра военно-морского анализа (CNA) Майкл Кофман. Ерофеев уверен, что при сложившемся развитии событий на Киевском майдане было необходимо «блокировать европейский вектор развития Украины и ни в коем случае не допустить в ней политических и экономических реформ. И это не столько геополитические великодержавные амбиции, хотя и они тоже присутствуют, но прежде всего страх перед тем, что пример успешного развития Украины на европейском пути окажется слишком притягательным для российского общества»[219]. Майкл Кофман: «Заручившись поддержкой олигархов восточных районов Украины, Россия пыталась мобилизовать общественный протест и повлиять на украинскую внутреннюю политику. Москва хотела запугать украинское правительство и добиться федерализации, что не позволило бы Украине вестернизироваться и привело бы к политическому разделению страны по границам регионов. Россия торопилась и экономила на всем»[220].
Завершает анализ внутриполитической логики действий российской власти известный экономист и социолог профессор Владислав Иноземцев: «Владимир Путин откровенно и четко сказал, что он был инициатором отторжения Крыма от Украины. Его решения были в течение нескольких часов формально институционализированы карманным парламентом. Более того, они были поддержаны подавляющим большинством населения. Это стало исходным пунктом — фактически Россия приняла на себя коллективную ответственность за действия своего первого лица. Очень скоро не только у страны, но даже у “парламента” перестали спрашивать согласия на те или иные шаги — например, на участие войск в войне в Донбассе, результатом которой стали значительные потери среди мирных жителей, причем не только Украины. Чтобы освободиться от международной изоляции, власть начала авантюру в Сирии, которая не обеспечила желанного диалога»[221].
Внутриэкономические причины являются гармоничным продолжением внутриполитических и представляются следующими. «Поскольку Россия — это своего рода “фиктивное государство”, и оно не может предоставить гражданам качественные сервисы, то его сильной стороной являются ритуалы, “оборонительные” войны и символические победы»[222]. А «военное напряжение освобождает как власть, так и народ от дорогостоящей принадлежности к единой человеческой цивилизации. Для власть имущих, отгородившихся от Запада, нахождение за новой занавеской холодной войны (хотя война не такая уж и холодная!) выгодно: она лучше всего скрывает хроническое отставание экономики и провал модернизации. Мобилизация снимает ответственность с власти за все беды. И во всем виноват Запад. А кому не нравится — границы пока что открыты. Пусть туда и стекает протестное движение!»[223]
Мы находимся в состоянии войны со всем миром. Мы для этого ее устроили. Чтобы оправдать авторитарное правление. А не наоборот[224]. То есть это война с целью концентрации власти в условиях активизировавшейся оппозиции и усиливающейся политической конкуренции при снижении экономической конкурентоспособности страны. Нужно было переориентировать электорат на образ врага и консолидировать его вокруг спасителя Отечества. Логика известная: в кольце врагов сильнее дружат с самими собой, а все, что людей не добивает, делает их еще более сильными недобитками[225]. В общем-то, типичное поведение в условиях имитационного политического режима, действия которого направлены на несменяемость власти. Только недальновидное. Забыли сами себе задать вопрос, оправдывает ли имитационная цель применяемые средства. А еще забыли подумать о том, что опасно играть в солдатиков в стране, где каждый взрослый от тридцати сходу и наизусть подхватит главную советскую антивоенную песню «Пусть всегда будет солнце». Нам, конечно, тогда тоже навязывали образ врага. Но при этом растили убежденными пацифистами.
Да, во внутренней политике война дала кратковременный двухлетний эффект. В отличие от политики внешней, которая резко и оглушительно провалилась. Впрочем, и во внутренней политике все больше нарастает призыв: «Против беды, против войны встанем за наших мальчишек». Председатель Объединенного комитета ветеранов ВДВ, ГРУ, Спецназа, Флота и Морской пехоты России Михаил Вистицкий совершенно точно обозначил проблему на своей странице в социальных сетях: «Почему мы все время воюем не на своей земле? Почему нас в Польше, в Финляндии, в Венгрии, в Чехии и Словакии, в Германии, в Латвии, в Литве, в Эстонии, в Афганистане, в Приднестровье, в Чечне, в Грузии, а теперь и в Украине называют оккупантами? А? Задумайтесь хоть немного! Кто-нибудь из вас был в составе войск, когда местные жители тебе в лицо кричат: “Убирайтесь отсюда, оккупанты!”?»[226] А тем временем в частные хозяйства Калужской области начали рассылать уведомления под грифом «Секретно» о том, что в военное время они должны будут поставлять свою продукцию для государственных нужд[227]. В стране, официально не находящейся в состоянии войны...
Глава 17Имитационные политические режимы и коррупция
Эту главу можно начать с двух парадоксальных, казалось бы, утверждений, а потом попытаться доказать их право на существование.
Первое утверждение: уравнение коррупции, выведенное классиком антикоррупционных исследований американским экономистом профессором Робертом Клитгаардом: Коррупция = Монополия + Свобода действий — Подотчетность[228] — есть формула авторитарной власти.
Второе утверждение: конституционные трансформации многих стран — бывших республик СССР могут быть охарактеризованы как имеющие заведомо коррупционный характер.
Попробуем разобраться.
Российский ученый-государствовед Станислав Шевердяев в своей работе «Конституционное право и коррупция: введение в проблему» констатирует, что вплоть до последнего времени вопросы противодействия коррупции и проблемы конституционного права изучались изолированно друг от друга. Хотя в последние годы был накоплен огромный массив знаний, позволяющих выявлять глубинные причины коррупционной болезни, которые, как выясняется, во многом обусловлены недостатками государственного строительства[229]. «Несмотря на то, что современные политологические и экономические исследования о проблемах коррупции, — пишет он, — а также общий курс международной антикоррупционной повестки явно указывают на необходимость анализа глубинных причин коррупции, которые могут скрываться в особенностях государственной организации разных стран, конституционно-правовая наука до последнего времени стояла в стороне от этой проблематики».
К сожалению, все обстоит именно так. Не только в России, но и в других странах юристы при проверке своих выводов практически не используют тот огромный багаж знаний, который накоплен за последние полвека в области борьбы с коррупцией. Хотя, похоже, именно антикоррупционный взгляд на многие правовые вопросы является самой лучшей оптикой, позволяющей государствоведению разглядеть неувиденное и понять непознанное. В свою очередь, выводы юристов, сделанные с учетом антикоррупционной теории, тоже могли бы усилить и уточнить ее. Невероятно ценны антикоррупционные знания для процесса познания сути и смыслов современных политических режимов. И особенно режимов имитационных. Примененный в этом процессе инструментарий и угол зрения антикоррупционных исследований можно, пожалуй, сравнить с последним взмахом резца мастера, после которого глыба мрамора превращается в законченное и выпукло-цельное произведение — в «Пиету». Это прекрасно видно на примере анализа современных конституционных трансформаций ряда постсоветских государств.