И тут, судя по опросам, Обама не знает равных.
Чем хуже дела у Америки, тем лучше они у Обамы. В это трудно поверить, но в стране все показатели падают, кроме президентского рейтинга. Один он и растет. Сегодня 70% американцев дрожат за свое рабочее место, 40% отказались от дорогих покупок, 10% — от необходимых, 30% — от тех и других. При этом все больше становится тех, кто считает, что Обама ведет Америку в правильном направлении. В январе, когда это путешествие только начиналось, таких было 15%, сегодня — 40%. Объективно говоря, экономика все хуже. Число безработных стало двузначным (в процентах), биржа — в горячке, финансисты — в панике, производство — в обмороке, Детройт — на грани банкротства, банки — тоже. Но субъективно положение постепенно и верно меняется не к худшему, а к лучшему. В январе так думали 7% опрошенных, сегодня — 20%.
Заполнить пропасть между объективным и субъективным должна программа стимулов, на которую Обама обещал такую сумму, что нулей не напасешься. Одни считают это спасительным решением, другие — губительным, третьи — что мы никогда не узнаем, какое из этих двух суждений верно. В конце концов, самые именитые историки до сих пор спорят, помог или помешал Франклин Рузвельт стране справиться с Великой депрессией.
Больше надежды не на дела Обамы, а на него самого. Этот президент — цветущий плод демократического произвола. Захотели и выбрали — несмотря на мусульманское имя, экзотическое детство, цвет кожи и африканских родственников. Он был чужим, а стал своим. Как, собственно, все в Америке. Слившись с ней, Обама воплощает судьбу и удачу Нового Света.
Во время первого европейского вояжа Обамы серьезные газеты упирали на международные отношения, бульварные — упивались главным. На обложке вульгарной «Нью-Йорк Пост» из всех приемов и встреч читателям достался один снимок: Елизавета, Мишель, Обама. И заголовок: «Royalty!», что переводится — «И мы не хуже».
Королей в Америке, конечно, нет, но корона — хоть и невидимая — осталась. Ее отливают из грез, украшают иллюзиями и венчают идеалом. Она нематериальна, как сон и мысль, но ведь все лучшее в нашей жизни стоит на обмане. Культура — отвлекающий маневр, цивилизация — эскалация лицемерия, политика — проекция себя на другого и всех на одного.
Source URL: http://www.novayagazeta.ru/politics/45412.html
* * *
Соблазн Кассандры - Общество - Новая Газета
Общество / Выпуск № 37 от 10 Апреля 2009 г.
Кризис опасен тем, что провоцирует спекуляции, особенно — философские. Не в силах справиться с сегодняшним днем, мы готовы принести в жертву завтрашний, чтобы попасть во вчерашний
10.04.2009
<img src="http://www.novayagazeta.ru/views_counter/?id=45469&class=NovayaGazeta::Content::Article" width="0" height="0">
Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю…
Пушкин
Мне повезло, скажу не шутя, вырасти в ту редкую и знаменательную эпоху, когда многим казалось, что мир меняется — от плохого к лучшему, или хотя бы к сносному.
Когда я поступил в первый класс, меня причислили к «нынешнему поколению», которое доживет до коммунизма и бесплатного мороженого. И тут же, в качестве аванса, Гагарина запустили в космос, а Сталина вынесли из мавзолея. К восьмому классу я, правда, усомнился в неизбежности прогресса, потому что встретил на Карпатах направлявшиеся в Прагу танки, но и они меня не исправили. Я по-прежнему отношусь со скепсисом к скептикам, подозревая в них шарлатанов. Мизантроп — выгодная профессия. В определенном и невеселом смысле он всегда оказывается прав, зная, как все мы, чем это кончится. Но именно беспроигрышность этой ситуации меня смущает.
Осуждать обратную сторону проще, чем хвалить лицевую. Опуская другого, мы поднимаем себя. Зная это, Генрих Белль, считая негативные рецензии бесполезной игрой амбиций, оценивал критиков по тому, кого они хвалят, а не ругают. (Впечатленный таким принципом, я уже лет 20 лет пишу только о тех книгах, которые мне нравятся.)
Важно еще и то обстоятельство, что предсказывать беду надежнее. Если она обойдет стороной, то на радостях мы о ней забудем. Поэтому те, кто всегда ждет худшего, выигрывают дважды. Когда они попадают в точку, мы благодарны им за предусмотрительность, если промахиваются — довольны тем, что обошлось. Никто не стал бы попрекать Кассандру, окажись она не права.
Один мой приятель-диссидент сидел в Коми с сектантами, всегда готовыми к концу света. Когда он не наступал и очередной роковой день проходил незамеченным, строгий лагерный этикет требовал, чтобы об этом не вспоминали. В Нью-Йорке такое случилось, когда умер любавический ребе Шнеерсон, которого в Бруклине считали мессией. В ожидании последнего из всех судных дней евреи не спали, не ели и три дня не показывались на службе, а когда все-таки явились, то только коллега-пятидесятница не сумела сдержаться:
— Ваш из гроба не встал, — сказала она, — а наш еще как.
— Это еще как посмотреть, — ответил ей хасид, потирая красные глаза.
Я не знаю, что он имел в виду, но у склепа раввина до сих пор горит свет и дежурят евреи.
Конец света и впрямь слишком важное событие, чтобы его пропустить, не примазавшись. Поэтому история полна несбывшимися пророчествами, но кто сейчас, например, вспоминает, с каким ужасом мир боялся новогодней ночи 2001-го, обещавшей свести с ума компьютеры, людей и (сам читал) домашних животных.
Еще хорошо, что у нас короткая память, а то, сколько я ни живу в Америке, столько она стоит на краю пропасти. Вглядываясь в прошлое, я вижу в нем лишь один тихий период — тот, когда страна следила за сексуальными эскападами своего президента. Славные были времена, если у сената не было других забот, кроме как решать, является ли оральный секс настоящим и заслужил ли за него Клинтон отставку.
Эйфория, однако, была недолгой, и с 11 сентября Америка живет в беспрестанной «экзистенциальной тревоге», что в Новом Свете — в отличие от Старого — подразумевает не отчаяние космического одиночества, а обычный страх конца.
Пока я не привык, меня это беспокоило, но потом перестало, потому что каждый раз угроза менялась. Сперва в те месяцы, когда руины «близнецов» еще дымились и мы не открывали окон при южном ветре, смертельной опасностью считались террористы. Потом, поскольку Усаму не нашли, их задвинули на задворки общественного мнения и стали бояться атомной бомбы Хусейна. Когда и ее не нашли, угрозой — и надолго — оказалась просто война в Ираке. День за днем нам объясняли, что от ее исхода зависит мир, покой и исход президентских выборов. Но тут подорожал бензин, и война скрылась за кулисами газет.
Еще прошлым летом до сих пор не повешенные экономисты предсказывали, что зимой баррель нефти будет стоить двести долларов. Топливный кризис обещал разорить Запад и спасти планету. Боясь, что заправить машину бензином будет не дешевле, чем шампанским, я почти купил электрический автомобиль, но тут нефтяной рынок рухнул, и все принялись ждать депрессии, пугая ею друг друга.
Опыт научил меня, что спасение от этой череды кошмаров в том, что следующий вымещает предыдущий, ибо природа массовой информации не терпит конкуренции. Если сегодня мир катится в экологическую пропасть, то террористы должны ждать своей очереди до завтра. Если Россия встает с колен, то про Иран забудут, пока она не вернется обратно. Если производство падает, то мы не умрем от ожирения. Если пришла «Катрина», то нет цунами. Если плохо, то сейчас. Наше сознание вмещает одну катастрофу за раз, потому что перед многочисленными бедами оно немеет, и мы можем махнуть на средства массовой информации рукой, чего они никак не могут себе позволить.
Стоять на краю бездны полезно и боязно. Опасность обостряет ощущения и пробуждает от дремы повседневности. Придя в себя, мы становимся восприимчивыми к проповеди — какой бы она ни была. Поэтому нынешнему кризису — тотальному и глобальному — нет цены: он позволяет каждому осудить чужие грехи и наметить свои пути к спасению. Одни ищут его в экологической беспорочности, другие — в обыкновенной, одни призывают к нестяжательству, другие соблазняют распродажей, одни рассчитывают на власть, другие на жадность. Пути различны, но цель одна: воспользоваться руинами для возведения дворца своей истины. Как Страшный суд, кризис обнуляет жизнь, давая пророкам надежду начать ее как следует.
Когда кончится кризис, спрашивают все, но каждый получает ответ по своей вере. Инвесторы надеются, что в следующем году, Обама — в этом, и только из московской газеты я узнал, что — никогда.