Причины катастрофы раскрывает вставной, с точки зрения К., но центральный для истории Деревни эпизод с Амалией. Она отвергла притязания Замка на свою честь и оскорбила посланца, принесшего ей благую весть. Отказавшись от связи с Замком, Амалия отвергла долю Девы Марии, не приняла ее мученическую судьбу, не подчинилась высшему замыслу Замка о Деревне и тем остановила божественную историю, лишив ее ключевого события. Страшным наказанием Амалии стало молчание Замка и месть сельчан, оставшихся без благодати.
К., озабоченный своей торговлей с Замком, не может оценить трагедию мира, упустившего шанс спасения. Но Кафка, остро ощущая глубину нашего падения, считал его расплатой за не принесенную жертву.
«Наверное, мы, — говорил он, — самоубийственные мысли, рождающиеся в голове Бога».
Можно ли узнать от Кафки о Боге больше, чем мы знали до того, как его прочли?
Конечно! Но не потому, что Кафка множит богословские гипотезы, меняет устоявшиеся трактовки, обновляет теологический язык и дает вечному актуальные имена и клички. Главное у Кафки — провокация истины. Он вопрошает ее, надеясь вырвать у мира столько правды, сколько тот способен ему раскрыть.
«Вы мир гладите, — сказал он молодому писателю, — вместо того чтобы хватать его».
Как все честные авторы, Кафка писал только о том, чего не знал, чтобы узнать — столько, сколько удастся углядеть и набросать. «Я так хотел бы уметь рисовать, — говорил он своему юному поклоннику. — Я все время это делаю, но получаются какие-то иероглифы, которые потом и сам не могу расшифровать».
Кафка обрисовывал свои видения, перенося их и в прозу. Физическая наглядность проявляется в каждом движении его героев — правдивы в них только жесты, противостоящие общей неопределенности смысла. Это потому, что Кафка торопился схватить, а не понять увиденное, что ставит предел аллегории. Кафка поддается толкованию, но лишь до той границы, за которой слово, ситуация, картинка или персонаж замыкаются и противоречат себе, как это часто бывает в жизни и всегда в снах. В них — рецепт. Не поскупившись здоровьем, Кафка наладил трубопровод из подсознания к бумаге. «Следует писать, — говорил он, — продвигаясь во тьму, как в туннеле». И читать его надо так, как он писал, — ночью, когда «сном объят лишь поверхностный слой моего существа», когда «яркие сны не дают мне заснуть». Притчи Кафки — его «яркие сны», и если впустить их в тот зазор, где реальность истончается до марли, они прорастают в обход сознания.
Про Бога нельзя написать, но можно прочитать — чтобы научиться формулировать вопросы. Скажем: «Есть ли Бог?» — это дневной вопрос, ответ на который меняет меньше, чем мы думаем или боимся. Но ночью, в самый темный час, нас огорошивают другие вопросы: чего, собственно, мы хотим от Бога? И, что еще страшнее, чего Он хочет от нас?
Source URL: http://www.novayagazeta.ru/arts/1955.html
* * *
New subscriptions: BBC - Magazine, Libération. Subscribe today at
sendtoreader.com/subscriptions
!
Fri, May 17th, 2013, via SendToReader