Вам честью поклянутся,
Что, как птенцом яйцо полно,
Так полон я занудства.
Судья и клерк вам подтвердят,
Как должно, с видом важным,
Что был я их нудней стократ
Оратором присяжным.
Юрист под белым париком
И господа служитель,
Политик с длинным языком,
С Граб-стрита сочинитель,
Памфлеты пишущий Зоил —
Я был непонят каждым
В те времена, когда я был
Оратором присяжным.
Придворный, врущий без конца,
Но чтимый в высшем свете,
Кокетка, для хлыща-глупца
Раскинувшая сети,
Болтун из секты и дрянной
Поэт с пером продажным —
Кто наравне из них со мной —
Оратором присяжным?!
Входит Панч.
Панч (Лаклессу). Эй, послушай!
Лаклесс. В чем дело, Панч?
Панч. Это кто такой?
Лаклесс. Это оратор, дружище Панч.
Панч. Оратор? Это что еще за птица?
Лаклесс. Оратор – ну, это… как тебе сказать… человек, с которым никто не решается спорить.
Панч. Да ну? А вот мне он нипочем! Волоки сюда вторую бочку! Сейчас мы откроем диспут, я не я! (Оратору.) Я есьм магглтонец.
Оратор. А я нет.
Панч. Тогда мы с тобой разных убеждений.
Оратор. Я знаю – ты и все твое племя готовы сжить меня со свету! Но я не перестану опровергать твое учение, как делал это доныне. Пока я способен дышать, вы будете слышать мой голос. И надеюсь, у меня хватит дыхания, чтобы сдуть вас с лица земли!
Панч. Вот шуму-то будет!…
Оратор. Знайте, сэр!…
Панч. Нет, вы лучше послушайте меня, сэр!
Ахинея. Слушайте, слушайте!…
Панч.
Уловками вам не спасти головы,
Оратор, оратор, засыпались вы;
С Панчем не сладите так неумело,
Спорьте всерьез – или кончено дело!
Хэй, хо!
Уловками вам не спасти головы,
Оратор, оратор, засыпались вы.
Оратор.
Чем спорить – давайте-ка лучше попляшем,
Положим конец препирательствам нашим.
Ти, то!
Танцуют.
Ахинея. Все напрасно. Я останусь девственницей! (Синьору Опера.) А вы, достославный синьор, примите сей венок и носите его во славу Ахинеи!
Лаклесс. Итак, милостивые государи, синьор Опера избран архипоэтом богини Ахинеи.
Дон Трагедио.
Что ж, Ахинея выбрала: итак,
Поющий будет награжден червяк.
(Выхватывает меч.)
Ахинея. О да.
Дон Трагедио.
Отлично! Пусть решит турнир суровый —
Кому из нас к лицу венок лавровый!
Миссис Чтиво.
О, смерть его приблизить не спеши,
Ведь пенье снимет боль твоей души;
Но коль тебя не тронет нежный глас,
Сама «аминь» произнесу тотчас.
Дон Трагедио.
Что ж, я готов послушать пенье, но
Отходной станет для него оно.
Синьор Опера.
О ты, дикарь, злодей тупой,
Как лебедь, я спою, конец встречая свой,
Да, смерть свою
Я воспою
С поникшей головой.
Ужасней ты пиратов всех,
Кого морских сирен прельщает звонкий смех,
Влечет, зовет
В глубины вод
Головорезов тех.
С большой дороги ты бандит;
Но все же предо мной никто не устоит:
Орфей-герой
Своей игрой
И дьявола смирит.
Дон Трагедио. Я не могу сделать этого. (Вкладывает меч в ножны.)
К костям, мне кажется, прилипла плоть моя;
Жива ли плоть или из камня я?
Мсье Пантомим мечется по сцене и указывает себе на голову.
Ахинея. Чего хочет этот молчальник?
Книготорговец. Он указывает себе на голову – тоже, видно, претендует на венок.
Ахинея. Милый юноша!
Миссис Чтиво. О, мой любимый, как мне выразить смятение моей души?!
Синьор Опера. Я уверен, что чувствую его, если только любовь способна даровать нам взаимопонимание. Я тоже исполнен страха.
Миссис Чтиво. Поцелуй же меня!
Впустую ждут король и герой,
Безответно меня любя,
Зазря дары воздвигнут горой —
Я создана для тебя.
Хотела бы век
Среди ласк и нег
На груди твоей пребывать я!
Синьор Опера.
О, как страстно буду тебя целовать,
Когда к нам на ложе сойдет благодать
И падем друг другу в объятья!
Ахинея. «И падем друг другу в объятья!» Но ах, что за шум я слышу?!
Лаклесс. А теперь, милостивые государи, перед вами появится вестник.
Входит вестник.
Вестник.
Постой, богиня, не спеши вручать свой приз,
Всесильный дух торопится к нам вниз.
Он за тебя сражался много лет
И за тобой в сужденьях шел вослед,
Лавровый сыну своему вручит венок
С тем, чтобы здесь другим он увенчаться мог [73].
Ахинея.
Решенье я не изменю – оно закон;
Но наш театр пускай возглавит он.
Лаклесс. Вслед за ним появляется граф Образин из Оперного театра в Хеймаркете [74].
Входит граф Образин. Вестник уходит.
Ахинея.
Сюда, увы, о всемогущий граф,
Явились вы, изрядно опоздав.
Граф Образин.
Я бескорыстен, ибо не таков,
Чтобы возглавить бардов-дураков.
Мне звезды предсказали жребий мой:
Стать в Англии любых утех главой.
И вам помочь я в маскарадах рад
С условием: синьор – лауреат.
Дон Трагедио.
Где ваша речь? Готова?
Граф Образин.
Что там речь!
Коли из дури можно толк извлечь,
Дать титул Ахинее и ему —
Вот роль, какую я себе возьму.
Ахинея.
Клянусь Аидом – принят договор:
Увенчан будет лаврами синьор.
Миссис Чтиво.
Долой других ловцов наград!
Синьор, ты наш лауреат.
Светлейшей Ахинеи трон
Тобою будет защищен.
Ты ей отныне будешь мил,
Твой нежный глас ее пленил;
Шекспир и вы,
Конгрив, увы,
Ваш бой с глупцами зряшным был.
Твоя лишь сладостная власть
Заставит всех смиренно пасть;
Смотри на них – они пьяны,
Видений радужных полны:
Пока поешь ты, муж жене
Готов довериться вполне.
А финансист,
Авантюрист,
От страха не дрожит, как лист.
Входит Харон.
Лаклесс. Что такое, Харон? Ведь твой выход позже.
Харон. Да будет вам, сударь!… Беда! Мы пропали! Там за дверями сэр Джон Хватайих, а с ним констебль.
Входят сэр Джон и констебль.
Констебль. Это вы постановщик кукольного представления?
Лаклесс. Да, сударь, я.
Констебль. Тогда, сударь, прошу следовать за нами. У меня приказ о вашем аресте.
Лаклесс. Но за что?
Сэр Джон. За нападки на Скудоумие, черт возьми!
Констебль. Влиятельное лицо не желают, чтоб про них играли пасквили на театре.
Лаклесс. Но в чем суть ваших обвинений, господа?
Сэр Джон. А в том, что вы нападаете на Скудоумие, тогда как весь город его почитает.
Лаклесс. Вот чертовщина! Слушайте, пусть этот малый обождет немного: закончится танец, и я к вашим услугам. Мистер констебль, прошу вас, потерпите, пока они будут танцевать, а уж там я ваш.
Сэр Джон. Нет, черт возьми, вы это бросьте! Вам не удастся подкупить должностное лицо! Не будет никакого танца!
Миссис Чтиво. По какому праву этот субъект прерывает наше представление?!
Ты что-то свиреп,
А вышло тебе б
У «Розы» со мной повстречаться [75],
Тебя бы, свинью,
На корм воронью
Пристроили в петлю б качаться!
Пусть конский навоз
Забьет тебе нос
И грязь, что разлита в округе,
Заполнит твой рот
И глотку зальет
Тебе, проходимцу-пьянчуге!
Лаклесс. Успокойтесь, сударыня, прошу вас.
Сэр Джон (про себя). А она прехорошенькая! Если я возьму ее в служанки, это будет всего лишь актом милосердия.
Констебль. Ничего не скажешь – хорошенькая! Если этак обходятся с должностными лицами, то пусть сам черт нанимается в констебли! Да знаете ли вы, сударыня, кто мы такие?
Миссис Чтиво. Вы мошенник, сударь!
Констебль. К вашему сведению, сударыня, днем я справляю должность констебля, а ночью – мирового судьи.
Миссис Чтиво. Днем вы ястреб, сударь, а ночью – сова!
Констебль.
Такую брань стерпеть не в силах я!
Констебль ведь тут и мировой судья.
Я думаю, что вы смирили б гнев,
Недельку в Брайдуэлле [76] посидев;
Коноплю бы пощипали,
А уж ежели бы
Хоть разок под плеть попали —
Стали б вежливы.
Вы струсили? Ну что ж, могу помочь:
Гинею в лапу – и дуйте прочь!
Миссис Чтиво. Ах, сэр Джон, вы, очевидно, здесь за старшего. Так вот: если уж вы запрещаете наш спектакль, разрешите хоть станцевать!
С Джонни нашим
Славно спляшем,
Будут пляски до утра;
Брось притворство
И упорство,
Ноги поразмять пора.