Кто не являлся б кем-то из троих.
Третий поэт.
Но угодить столь разным вкусам тут,
Наверное, неблагодарный труд?
Первый поэт.
Есть пункт, который всем ласкает слух.
Второй поэт.
Какой же?
Первый поэт.
Непристойность. Как у шлюх,
Наряд – приманка, так и эпилог…
Третий поэт (возмущенно).
Молчите, сэр! Иначе, видит бог,
Уйду тотчас. Не допущу, собрат,
Порочащих прекрасный пол тирад.
Да я и на Парнас бы не пошел,
Когда б ругать пришлось мне слабый пол!
Первый поэт.
Вы слишком деликатны – словно щит,
Их скромность веер прочно защитит.
Четвертый поэт.
Ну, что ж, начнем.
Третий поэт.
Но мы забыли суть:
Нам надо остроумием блеснуть.
Первый поэт.
Старо, старо! В цене с недавних пор
На нашей сцене всякий скучный вздор.
Входит автор.
Автор.
Эй, господа! Собравшийся народ
Ждет завершенья – эпилога ждет.
Поэты (вместе).
Он не готов.
Автор.
Ах, вот как! Он тогда
Исполнен кошкой будет без труда.
(Зовет.)
Кис-кис!
Входит кошка.
Первый поэт.
Позор! Поэт бесчестен тот,
Что не уйдет, когда приходит кот.
Поэты уходят.
Кошка.
Мяв-мяв!
Автор.
Бедняжка, не топорщь усы,
Капризны моды шаткие весы:
Там будут кошки, где царили псы.
Входит актриса.
Актриса.
Брысь! Мистер Лаклесс, вас я не пойму;
Вам эта кошка мерзкая к чему?
Кошка убегает.
Автор.
Какой кошмар! Что делать мне теперь?
Прогнала кошку эта баба-зверь!
Погублен я, и эпилога нет.
Актриса.
С ума сошли вы! Что это за бред?
Автор.
С ума сошел? Скажу, откинув спесь:
Я так безумен, как и Лондон весь.
Актриса.
Чтоб кошка эпилог произнесла!…
Автор.
Не говорить – играть она могла!
Актриса.
Ах, пантомима!
Автор.
Почему бы нет?
Вы ж видели Персеев, Андромед [81];
И там, и здесь безгласною игрой
Бывает прерван драмы плавный строй;
Ведь вежливый свой сдерживает крик —
Сверхвежлив тот, кто просто безъязык.
Актриса.
А это кто?
Входит кошка в обличье женщины.
Автор.
Не знаю, кто она.
Кошка.
Я – женщина, хоть кошкой рождена.
Поворачивается лицом к зрителям.
Мой вид – такое ж чудо и секрет,
Как появленье кроликов на свет [82];
Что если кошки будут нас держать,
Как кроликов, – кормить и ублажать,
И так же просто есть и смаковать,
Как нам сейчас друг друга целовать?
Кричит сэр Плюм: «От этаких затей
Кошачьих нам не избежать когтей!»
Не беспокойтесь, право, – коготки
Подстрижены и очень коротки.
Но что за шум? Кричат, вопят мужья:
«Хватает дома этого зверья!»
Да, превращенье ясно всем мужьям —
Ведь много сходства с кошками у дам.
Любовник так молил, гласит рассказ,
Что кошка стала девой как-то раз.
Кто из мужей увидит чудо в том,
Что будет у него жена с хвостом,
Сумевшая на место леди сесть.
Ведь леди-то – все кошечки, как есть.
Медовый месяц заверша, супруг
Совсем не удивится, если вдруг
Взамен давно привычного «Bon jour» [83]
Услышит утром нежное «мур-мур».
Кто будет плакать, что ему нужна
Не эта вот, а прежняя жена?
Быть может, боги вдруг сообразят
И всех мужей в котов преобразят;
И сходства избежит тогда с женой
Лишь парою рогов супруг иной.
И Хенли наш докажет без труда,
Что род людской кошачьим был всегда.
Эпилог к возобновленному «Авторскому фарсу», прочитанный миссис Клайв [84]
Бывает так, что дом радушный – тот,
Где вы встречали ласку и почет,
Где в чаше грусть топили, а кругом
Царили смех и радость, – этот дом
Наследником никчемным разорен,
И обнищал и обезлюдел он;
Со вздохом на него глядит сосед,
Припомнив то, чего уж нынче нет.
Так выглядит театр несчастный наш;
Здесь радостный царил ажиотаж,
И весь бомонд, толпой сходясь сюда,
Доволен был и весел был всегда.
Здесь Олдфилд [85] очаровывала зал,
Бут [86] был всесилен и Уилкс [87] блистал;
Здесь трели выводил певец-кастрат,
И, тужась, трюки делал акробат,
А ложи заполняющая знать
И не пыталась свой восторг сдержать.
Увы, как изменилось все у нас!
В театре плакать хочется сейчас;
И в ложах пусто – знати нет как нет,
Лишь завсегдатай – франт или поэт.
Где времена, когда к нам, гомоня,
Толпа ломилась с середины дня?
Теперь – удача, если хоть один
Почтенный обыватель, мещанин,
Любитель невзыскательных острот,
Часам к семи случайно забредет,
Наш автор сострадательный не прочь
Тем, кто в беде, пером своим помочь:
Мы вам предложим то, что прежде зал
Горячих удостаивал похвал;
Но то, к чему вы были так добры,
Перекроил наш автор с той поры.
Хвалы предвзятой здесь от вас не ждут —
Пусть будет только беспристрастным суд!
Освищете – смолчим; но ведь не грех
Сатире честной верить в свой успех;
К тому ж возможно ль, чтобы нас могли
Топить, когда и так мы на мели?!
КОММЕНТАРИИ
Первая постановка была осуществлена на сцене Малого Хеймаркетского театра 30 марта 1730 г., пьеса шла во многих театрах Англии. Новый вариант пьесы, в котором автор усилил сатирическую направленность фарса, был поставлен в Друри-Лейн 15 января 1734 г. В XVIII в. прозаические пьесы нередко сопровождались прологами и эпилогами, сочиненными поэтами. Филдинг, самолично писавший все стихотворные части своих пьес, неоднократно пародировал этот обычай.