Собезначальный Отцу, Сын дает нам Свою предвечную славу. И мы с горечью смотрим на то, как люди решились променять ее на низкие преходящие ценности. Что останавливает нас поверить в наше высочайшее призвание? Малодушие? Или тленность нашего земного существа, которую мы живем повседневно: способно ли оно вместить невыразимо грандиозную и святую вечность? Да, — категорически свидетельствует Тот, Кто создал нас. Он воспринял Им же сотворенную форму нашего бытия, чтобы во плоти, как человек, явить нам совершенство Отца — совершенство, к которому мы призваны.
«Дерзайте: Я победил мир» (Ин. 16, 33). Если Он победил «мир» (по-гречески «космос»), то это значит, что Он и как человек стал превыше твари, надмирным. И всякий верующий в Него, побеждающий «закон греха», действующий в нас (ср. Рим. 7, 23), становится, подобно Ему, надмирным (сверх-космическим).
«Отче, слова, которые Ты дал Мне... и славу, которую Ты дал Мне, Я дал им... Отче, которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира» (Ин. 17, 5, 8, 24).
Чтобы созерцать эту славу, необходимо и самому быть в этой славе. Чтобы понимать хотя бы отчасти: «Кто есть Сей?» (Мф. 21, 10), непременно нужно уподобиться Ему чрез пребывание в слове Его. Кто не последовал Ему с полной верой, кто не возлюбил Его и потому не соблюдал слово Его, тот да не дерзает судить о Нем, ибо нет у него никаких данных для суждения о Сыне Божием и Слове Отчем. Если в области науки или искусства, чтобы достойно оценить гений артиста или ученого, нужно быть не слишком далеко от него: то же самое и в сфере духа. Но кто построил жизнь свою на камне учения Его, как на скале (ср. Мф. 7, 24–29), тот постепенно придет к уразумению: «Кто есть Сей». Христос сказал: «Никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф. 11, 27).
Создаваемый из ничтожества, человек возводится к полноте нетварного Бытия. Бог так возлюбил человека, что отдается ему без меры, без границ. Как Бог превосходит все, что есть в космической реальности, так и человек, обоженный чрез вселение в него Духа Святого, драгоценнее всех галактик.
Источниче жизни и безсмертия,
иже всем человеком
жития предел положивый
и в Сыне Твоем собезначальнем
даровавый нам чрез воскресение
жизнь вечную и царство непреложное,
приими нас, припадающих к Тебе,
и укрепи нас
Духом Твоим Святым.
Человек воистину великая тайна. Трагедия современности, да и прошлых веков — в неспособности воспринять Христово Откровение в его истинном духе, в его подлинных измерениях. Всем нам безотлагательно нужно последовать примеру Авраама, то есть взять в руки огонь и нож, и взойти на гору, чтобы принести в жертву нашего «Исаака», то есть все самое нам дорогое, к чему мы крепко привязались. Нужда настоятельная для каждого из нас: предпочесть любовь Божию всему прочему во всем мироздании. «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а при том и самой жизни своей; тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14, 26). «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лк. 14, 33).
Апостол Павел писал коринфянам: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего... но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей... нам Бог открыл это Духом Своим; ибо Дух все проницает, и глубины Божии... мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога» (1 Кор. 2, 6–12). Именно это сознание свойственно христианину, и вне сего он не может поступать «достойно звания, в котором призван» (Еф. 4, 1). Но возможно, что кто-нибудь, не разумея подлинного содержания всего сказанного, подумает: а не приведут ли нас подобные дерзания к погибельной гордости? Решаюсь сказать — нет. И если бы апостолы, слова которых я приводил, были учителями гордости, не были бы они служителями Христа. И всякий верный последователь их никогда не забывает слов Христа: «И ты, Капернауме, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься» (Лк. 10, 15).
Чтобы яснее нарисовать картину нашего христианского пути, подобно отцам, прибегнем к методу аналогий.
Когда мы смотрим на вековое дерево, высоко к облакам возносящее свою крону, то мы знаем, что сила корней его, идущих в глубину, должна соответствовать массиву дерева. Если бы корни не проникали бы в темные недра земли, быть может, настолько же глубоко, на сколько возвышена крона; если бы масса корней и крепость их не были соответственными объему и весу видимой части дерева, то не могли бы они ни кормить дерево, ни удержать его стоящим: и малый ветер повалил бы его. Так и в духовной жизни человека. Если мы сознаем величие призвания нашего во Христе, то есть нашего избрания в предвечном Совете Божием для усыновления, и это прежде создания мира, то отсюда мы не возносимся в гордости, но действительно смиряемся. Движение вниз, во тьму кромешную, необходимо всем нам, чтобы устоять в подлинно христианском духе. Выражается оно в постоянной памяти о нашем изначальном ничтожестве, чрез самое жестокое осуждение себя за все. И чем глубже нисходит человек в своем самоосуждении, тем более возносит его Бог. «Глаголю вам... всяк возносяйся — смирится, смиряяй же себе — вознесется» (Лк. 18, 14).
«Доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его... Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мф. 11, 12, 15).
12. Литургическая молитва
Глубокая молитва дается нескоро. Наш психосоматический состав включается в эту молитву не сразу. Для священника же, совершающего Божественную литургию и хотящего жить это таинство в полноте, особенно важно превратить всю свою жизнь в молитву. Иерей, с трепетом и благоговением приготовляясь и приближаясь к служению литургии, самим содержанием этой службы вводится в Божественную сферу. Он начинает литургию с призывания страшного Имени Святой Троицы; и далее духом все время находится в движении между Богом и жизнью человечества во времени и в пространстве, между Творцом и Его творением. Он вспоминает Тайную Вечерю, Гефсиманскую молитву Христа; обвинения против Него на суде перед Пилатом, «...Крест, Гроб, тридневное Воскресение, на небеса Восхождение и одесную седение» (седение одесную Отца теперь уже как Сына Человеческого), и, наконец, «Второе и славное паки Пришествие». Литургия с проскомидией — вовлекают дух вглубь всех веков, к началу человечества, к перво-человеку Адаму. Вспоминаются трагические последствия его падения и Воплощение Бога ради спасения мира. Через священника пройдут мощные волны космической жизни. Он будет жить нужды и страдания всего человечества. Приношение сей святой жертвы любви потребует от иерея всецелого самопредания, вынуждая и сердце, и ум расширяться до беспредельности, объемлющей множество жизней и всю длительность временных веков. Так включается он в миро-искупительную жертву Самого Христа: в акте причащения он жаждет не только принять Тело и Кровь Христа, но и войти, насколько возможно, в Его Божественную Жизнь по дару благодати Святого Духа.
Голое интеллектуальное понимание таинства далеко не достаточно: все существо иерея — сердце, ум, тело — должно слиться воедино в скорбной молитве за мир. И чем острее и глубже со-страдание, тем могущественнее целительная сила его молитвы в ее воздействии на мир.
По существу, нет иной Литургической Чаши, кроме той единственной, которую принес Сам Господь перед исходом Своим на искупительную жертву. Он один есть воистину Перво-Священник. Его благоволением — литургия, будучи неповторимою, в веках повторяется. В этом повторении вечного по сущности Таинства проявляется его актуальность, неизменное присутствие в рамках истории. Неделимая литургия — дробится и непрестанно распространяется во все концы вселенной. Сионская горница дивным образом расширяется, чтобы стать доступною все новым и новым поколениям «верующих в Него» (ср. Ин. 17, 20). Чрез святое причастие Христос собирает преданных Ему в то единство, которое задано нам Творцом нашим: созданный «по образу и по подобию» — призван к единству по образу Святой Троицы:
«Отче Святый! — молился Господь, — соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы... Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино... И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня» (Ин. 17, 11, 20–23).
Согласно многовековому богословскому преданию Православной Церкви, человечество есть единое бытие во множестве ипостасей, как Бог — Единое Бытие в Трех Лицах.
Литургия в своей вечной реальности есть всегда соприсутствующая нам Пасха Господня. До пришествия Христа еврейская Пасха состояла в воспоминании исторического события — перехода чрез Чермное море Израильского народа, избавленного от египетского рабства, прототипа всех прочих рабств. Христианская же Пасха есть избавление от рабства греху и смерти; переход от частных и ограниченных положений к универсальным, божественным; восхождение от земных форм бывания к небесным, к бессмертию. И заповедано нам совершать ее в Его воспоминание (Лк. 22, 19), во Имя Его. Он — истинный центр всего мироздания — является сосредоточием нашего внимания: «Все произошло чрез Него, и без Него не начало быть ничто, что произошло» (Ин. 1, 3). В этом радикальное изменение характера нашего Пасхального торжества. Вся литургия в ее существенном содержании есть не что иное, как воспоминание о Нем, а не о каком-либо историческом факте. «Воспоминание», понимаемое как живое вхождение в сферу Духа Христа, в Его Божественном и земном измерениях.