Но «русский Ришелье» не стал дожидаться мирного докончания и вскоре после приёма Эберса уехал в Москву. Царь требовал Ордын-Нащокина для урегулирования отношений с Польшей и Украиной.
Котошихина после заключения Кардисского мира поверстали новым жалованьем и денежной премией. Служебное положение подъячего значительно укрепилось. В некотором роде он стал экспертом по свейским делам и вскоре был отозван в Москву и определён на службу в Посольский приказ. Скоро ему доверили ответственную и почётную миссию представлять царя Алексея Михайловича в самостоятельной заграничной поездке.
Стекольня
К королевскому величеству Свейскому посылаются великие послы, околничие…
а с ними товарищи думные дворяне, или столники средних родов, да дьяки…
А в гонцех посылаются стряпчие, дьяки, жильцы, подьячие и начальные люди.
Г. Котошихин
Рано утром, когда рассвет едва забрезжил за кормой, корабль перестало так сильно качать, а когда обессилевший от морской болезни Котошихин дотянулся подбородком к круглому оконцу, то увидел, что бескрайнее море кончилось, и судно вошло в большую протоку – то ли залив, то ли реку. Прямо на Гришку глядели своими зловещими жерлами пушки грозной крепости.
– Это – Мэларен, а там – Ваксхольмская крепость, предназначенная сторожить подходы к Стокгольму, – объяснил Гришке шкипер Страндберг. – Теперь до столицы рукой подать. Вот сейчас за поворотом и сам город покажется.
Солнце уже поднялось над кромкой горизонта и послало свои первые лучи на шведскую землю. Природа словно ждала этого сигнала и сразу ожила: в кустах защебетали пташки, на правых пологих берегах Мэларена показались стада коров и овец, на левом крутом берегу тоже чувствовалось пробуждение какой-то жизни. Котошихин стоял на мостике рядом с капитаном Страндбергом и жадно всматривался вперёд. Вот показался изгиб, Мэларен под углом уходил вправо, и из-за кустов ольхи выплыл пролёт моста, соединявшего Город с Южной слободой – Сёдермальмом, а за ним – набережная с лесом корабельных мачт, а за набережной стеной поднимался сам город – ровные ряды больших каменных островерхих крытых черепицей домов, увенчанных двумя-тремя церковными шпилями. Стокгольм рос и расширялся, с правой стороны взору Котошихина открывались постройки города ремесленников Норрмальма, ставшего теперь частью столицы. Здесь отливались пушки для королевского войска, строились корабли, размещались солдатские и матросские казармы, а во дворцах жили и работали правительственные чиновники.
Чуден наш мир, ох как чуден и многолик! По территории Москва была огромной – намного больше шведской столицы, но Стокгольм был другим городом, совсем не похожим на Москву. И травка, и деревья, и воздух вроде тот же самый, ан нет – всё в нём иное. Жизнь в городе бурлила и била ключом, он весь был пронизан делом и подчинялся только делу, в то время как белокаменная оставляла впечатление ленивого и спящего бездельника, просыпавшегося каждое утро с немытой рожей. Понятное дело, Швеция стала великой европейской державой, шведские короли перекраивали карту Европы, страна втягивалась в крупные исторические события, и Стокгольм должен был соответствовать тому статусу, который Швеция приобрела за последние пятьдесят лет. Он тоже будто проснулся от провинциальной спячки и теперь спешил наверстать упущенное. Иностранные путешественники сравнивали его кто с Венецией, кто и с Константинополем.
Котошихин плыл в Швецию с царским поручением – он был послан к королю Карлу ХI с ратификационной грамотой, утверждавшей вымученный в долгих родах Кардисский мир. Пока велись завершающие мирные переговоры, король Карл Х неожиданно помре, не дожив и до сорока лет, и его место заступил малолетний сын. Нынешнему королю Карлу ХI исполнилось недавно всего пять лет, и за его несовершеннолетием страной управляло опекунское правительство во главе с всесильным канцлером Магнусом Габриэлем Делагарди.
В начале августа Котошихин с переводчиком и тремя челядниками выехали верхом из Москвы, через десять дней добрались до Ревеля, потом сели на попутный корабль, два дня и две ночи плыли по безбрежному морю, и вот теперь прямёхонько прибыли в Стекольню! Голова у всех ещё кружилась от морской качки и сумбурных путевых впечатлений. Особое удивление у Котошихина вызвала способность судна ориентироваться в безбрежном море.
– Ничего удивительного, – пояснил, улыбаясь, бородатый шкипер. – Есть такой навигационный прибор – компас называется. Он показывает стрелкой на север, а уж от неё, от стрелки-то, берётся нужный курс.
Шкипер Страндберг оказался человеком разговорчивым и любопытным. Он работал на шведскую торговую фирму и перевозил товары между Стокгольмом и Ревелем. Всю дорогу они с Гришкой беседовали о жизни, он интересовался тем, как живут русские, а Котошихин, естественно, расспрашивал его про шведов. Шкипер втихомолку ругал Карла Х за то, что тот постоянно лез в войну с соседями, вместо того чтобы развивать с ними торговлю.
– Война потребовала больших средств, а Швеция – страна маленькая, вот и придумали наши короли содержать армию за счёт завоёванных земель. Но и этого было недостаточно для покрытия военных расходов, и тогда прибегли к изъятию у дворян и помещиков земель и имущества. Редукция называется.
Котошихину было в диковинку слушать, как подданный поносит своего суверена – было жутко и интересно. Видать, не только подданным царя было туго – свеи вон тоже жалуются.
– И ты не страшишься вот так-то поносить своего короля? – удивился Гришка.
– Почему же – боюсь. Но ты же не донесёшь на меня? – Страндберг пытливо посмотрел на Котошихина.
– Как можно! – возмутился тот. – Ты же ко мне с доверием…
На набережной Норрмальма, куда шкипер направлял корабль, уже можно было различить фигурки отдельных людей. Котошихин собрал всех своих спутников на палубу и готовился сойти на берег. Он придирчиво осмотрел громоздкий багаж, в котором лежали подарки для шведов – королю, министрам и прочим чиновникам, попрощался с капитаном и в который раз повторил в памяти данные ему в Посольском приказе инструкции: чести и достоинства государя великого не терять, никаких обещаний никому не давать, а только внимательно выслушивать шведов и крепко всё запоминать, без ведомости приглядывать за своими помощниками, чтобы не баловали, интересоваться всем новым и необычным, а по возвращении домой – во всех подробностях отчитаться о поездке.
– В Стекольне не приходилось бывать, но мыслю, что и там, как везде поминки любят. Не подмажешь – не поедешь! – говорил ему Ордын-Нащокин, напутствуя перед дальней дорогой.
На корабле давно уже убрали паруса, и судно медленно скользило по водной глади, приближаясь к норрмальмскому берегу. С мостика раздалась команда шкипера, и в воды Мэларена с носа и на корме пошли два тяжёлых якоря. Свободной стоянки у стенки набережной не оказалось, поэтому корабль оставался пока на рейде в ожидании своей очереди. Матросы уже спускали на шкотах шлюпку, предназначенную для высадки на берег русских дипломатов. Переводчик и трое слуг с опаской спустились по очереди в шлюпку, перенесли туда багаж, весивший чуть ли не целый берковец, и только потом по зыбкому верёвочному трапу корабль покинул Котошихин. Грести было недолго, шлюпка ткнулась носом о деревянную стенку спуска, один из матросов выпрыгнул на берег и закрепил конец верёвки о железную тумбу. Русское посольство по ступенькам полезло наверх. Набережная оглушила их криком и гамом разношёрстной толпы, состоящей из моряков, солдат, купцов, грузчиков и прочего разного люда. Даже по сравнению с Москвой поразило обилие нищих и пьяных.
Неподалёку стоял выделявшийся богатой одеждой господин, в котором Котошихин признал своего знакомца по Дерпту и Ревелю комиссара Адольфа Эберса. Он стоял и дожидался, когда русская делегация выгрузится на берег. Приветливо улыбаясь и всем своим видом излучая радость по поводу прибытия русских гостей, швед шёл к ним навстречу, словно старый знакомый. Впрочем, он выполнил все условности протокола, ответил церемонным поклоном на поклон Котошихина, осведомился о превратностях пути и о здоровье членов делегации и только после всех протокольных церемоний перешёл на дружеский тон.
Русских ждали две кареты: в одну Эберс пригласил Котошихина с толмачом, а в другой, более просторной, разместились слуги с багажом. Беседу переводил переводчик, назвавшийся Баркхусеном. В представлениях Москвы, главный человек посольства не мог опускаться до владения иностранным языком и переговоры со шведами должен был вести через переводчика. Чтобы подчеркнуть дружественный настрой по отношению к Стокгольму, сыскали для этих целей человека, знавшего шведский язык. Впрочем, Котошихин ещё раньше выяснил для себя, что шведы в большинстве своём говорили по-немецки, да и шведский язык был близок к немецкому, поэтому, слушая шведскую речь, он узнавал достаточно много знакомых слов и часто догадывался, о чём шла речь.
Кареты совсем недалеко отъехали от набережной и остановились у небольшого двухэтажного дома, специально выстроенного для размещения членов иностранных миссий. Там им на втором этаже выделили несколько комнат.
– Отдыхайте, приводите себя в порядок, а завтра я за вами заеду и покажу город, – сказал Эберс.
– А когда же мы будем представлены канцлеру Делагарди? – поинтересовался Котошихин.
– О, граф очень и очень занят, он сейчас в отъезде и принять вас не сможет, – объяснил Эберс. – Нужно ждать.
Ждать было не привыкать – это было уделом всех посольств в то время, так что Котошихин не очень удивился такому раскладу и даже порадовался, что получше узнает шведскую столицу и шведов. К моменту прибытия русского гонца в Стокгольм шведское правительство было занято серьёзной проблемой, ставящей под угрозу не только завоевания предыдущего короля, но и само существование королевства. Старый противник Швеции – Дания – оправилась от поражения, нанесённого ей Карлом Х. Король Фредрик III собрал сильное войско и опять стал угрожать шведам. Датский король освободился от обременительного влияния своей аристократии и сделал опору на низшие сословия. Шведским властям такое развитие событий казалось опасным, призрак революции по типу той, что совершил в Англии Кромвель, мерещился дворянско-монархическому правлению Делагарди, приобретая всё более реальные угрожающие формы и очертания. Южная провинция Сконе, только что отнятая у Дании, того гляди должна была, не успев «ошведиться», снова отпасть и вернуться в лоно датской короны. Делагарди маневрировал, интриговал, собирал силы и изо всех сил оттягивал решающее военное столкновение с датчанами.