– Это нам известно. Что ещё имеешь сообщить нам? Чем докажешь свою преданность королю?
Гришка заколебался: говорить или не говорить про Йохана фон Хорна? Да что уж тут в бирюльки-то играть! Раз решился – так исполняй дело, не тяни! А то ещё, глядишь, прикажут связать по рукам-ногам, да отвезут сей час в Новгород!
– Ваша милость, я хотел бы передать вам с глазу на глаз!
Таубе сделал знак переводчику выйти.
– Говори.
– Стало быть, дело касается измены. Некто Йохан фон Хорн, отставной шведский капитан, состоит на тайной службе у Ордин-Нащокина. Он осведомлял его во время войны с вами, сказывал о вашем войске, снаряжении воинском и планах. – Гришка видел, как брови Таубе при этих словах подскочили вверх. Ага, наконец-то задело за живое! – Он и по сей день продолжает своё воровское дело. Встретился я с ним в Любоке и притворился, что нахожусь там в посылке по приказу царя – он мне и выдал одну великую тайну и просил передать её в Москве.
– Какую тайну? – Таубе приподнялся с кресла.
– О том, что ваш флот имеет намерение напасть на город Архангельск и взять тамошнюю торговлю под свой контроль.
У Архангельского города торговля – хлебом, пенкою, поташью, смолчюгою, шёлком сырцом, ревенем… и с приезжими иноземцы меняют на всякие товары, и продают за денги.
– Вот как?
– Из Любока сей изменник подался в Копенхаген, потом обещал вернуться в Стекольню, чтобы выведать там подробности морского похода и передать их московскому послу, который должен объявиться там к этому времени. А поскольку посол может и не признать Хорна или вместо себя послать другого человека, то в сговор они должны вступить по паролю. Фон Хорн скажет слова: «Без права на славу», а посол должен ответить: «Во славу государства российского».
– Вот это хорошее доказательство твоей преданности короне! – воскликнул Таубе. – Секретарь!
Вошёл чиновник канцелярии генерал-губернатора, поклонился и замер в ожидании приказа.
– Секретарь, выдайте сему человеку, – генерал-губернатор кивнул головой в Гришкину сторону, – приличное платье и 5 риксдалеров на расходы и распорядитесь поселить его за наш счёт в нашей гостинице.
– Не могу, ваше превосходительство.
– Что такое? Почему не можете?
– Казна пуста, ваше превосходительство. Стокгольм задерживает выплату денег.
– Чёрт возьми этого Густава Бонде28! – взвился Таубе. – Совсем из ума выжил старый дурак! Его идея фикс экономить на армии приведёт королевство к катастрофе.
Генерал-губернатор вспомнил, что в присутствии постороннего лица, да ещё иностранца, неосмотрительно позволил себе критику королевского правительства, и укротил свою вспышку гнева. Впрочем, он не очень-то жалел об этом, потому что нисколько не боялся этих стокгольмских крыс на Риддархольме29, грызущихся за власть вокруг короля, и того меньше – «шеппсбрунских дворян», возникших из грязи30.
– Хорошо. Распорядитесь выполнить сказанное за счёт моих личных средств.
– Слушаюсь, ваше превосходительство.
Чиновник вышел, а Таубе подошёл к Котошихину и сказал:
– Это пока на первое время. Потом получите больше.
Высшие военные чины Швеции получали государственное жалованье, которого хватало иногда на содержание целого пехотного полка или эскадрона кавалерии. Сюда ещё не входили «доходы», извлекаемые генералитетом из военных трофеев, поборов, контрибуций и обычного грабежа в завоёванных странах. Генерал Таубе был не из последних богачей среди шведских военных. При желании он мог бы лично содержать вверенное ему в Ингерманландии войско. Подачка Гришке Котошихину вообще ничего не стоила Таубе. Но он мыслил по государственному, и умел совмещать личные интересы с интересами Швеции.
– Премного благодарен, ваше превосходительство. – От внимания Гришки не ускользнуло, что Таубе следовало называть теперь по-шведски, что он перестал его «тыкать» и перешёл на вежливую форму обращения.
– Я сейчас же снесусь со Стокгольмом и доложу о вас королю. Вы же пока поживите здесь, в Нарве, в Ивангород не ходите и ни с кем из своих соотечественников в сношения не вступайте. Это в ваших же собственных интересах.
– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство.
– Пока всё. Есть какие-нибудь вопросы ко мне?
– Никак нет, ваше превосходительство.
– Превосходно. Сидите, ждите и не высовывайте носа. При необходимости приходите прямо ко мне. Ясно?
– Ясно.
– Да, живите пока как польский подданный Ян Селицкий.
От генерал-губернатора Котошихин выходил с бьющимся от радости сердцем. Его мытарства заканчивались, впереди появилась долгожданная определённость. Скребло лишь на душе, что за всё пришлось заплатить ещё одной подлостью, выдав шведам верного слугу московского царя.
Определённость была, но она омрачалась долгим ожиданием официального ответа из Стокгольма. Долгим с точки зрения Котошихина, а на самом деле быстрее решить его вопрос было никак не возможно: пока корабль из Нарвы дойдёт до Стокгольма, пока дождётся ответа на запрос Таубе да проделает обратный путь до Нарвы. Сухопутный путь через Финляндию тоже не был короче, и он использовался лишь в экстренных случаях, когда под рукой не было судна.
Гришка скучал, томился, спускал потихоньку выданные Таубе деньги и ждал. Так прошла одна неделя, другая, пока, наконец, из Стокгольма не прибыл гонец с письмом от шведского канцлера и опекуна короля.
«Поелику до сведения нашего дошло, что Григорий Котошихин, хорошо знающий русское государство и служивший Великому князю и изъявляющий готовность сделать нам разные полезные сообщения, то мы, всемилостивейше жалуем этому русскому двести риксдалеров серебром и повелеваем послать их с Адольфом Эберсом, знакомым с ним», – шифром уведомлял канцлер и главный опекун малолетнего короля граф Магнус Габриэль Делагарди ингерманландского генерал-губернатора. Канцлер рекомендовал Таубе письмо его Котошихину не зачитывать, а огласить только некоторые выдержки из него.
По этому случаю Гришку вызвали в генерал-губернаторскую канцелярию и торжественно «зачитали» письмо канцлера графа Магнуса, составленное от имени короля:
– Повелеваем вам удостоверить Григория Котошихина в нашей монаршей милости. Признаём за благо принять его в нашу службу, на каковый конец и послали ему с Адольфом Эберсом 200 риксдалеров, на каковые пусть и приедет он сюда к нам.
Таубе поздравил Гришку с окончанием дела и добавил:
– Теперь вам надо только дождаться херра комиссариуса Эберса. Он вас будет сопровождать до Стокгольма.
Гришка летел в гостиницу на крыльях верноподданности и любви к Швеции. По этому случаю он заказал себе в таверне хороший ужин с пивом и впервые за всё это время быстро и крепко заснул.
На следующее утро, опохмелившись, Гришка без всякой цели разгуливал по городу и лицом к лицу столкнулся с Овчинниковым.
– Ты куда задевался, пропащая душа? – закричал купец, бросаясь ему навстречу.
– Тут я покамест – куда же я денусь, – степенно отвечал Котошихин.
– Ну, как твои дела? – поинтересовался Овчинников. – Я гляжу, ты приоделся…
– Жду, – соврал Котошихин, – Таубе послал запрос в Стекольню.
– А на что же ты живёшь?
– Они взяли меня пока на казённый кошт, – скромно ответил Гришка. Он не хотел говорить Кузьме Афанасьевичу о своих успехах – глядишь, тот потребует благодарности за своё посредничество, а Гришка был пока не при деньгах. Вот приедет Эберс, привезёт монеты, тогда можно и погулять.
– Ну и это не плохо, – прокомментировал Овчинников. – С паршивой овцы хоть шерсти клок. – Он помолчал, а потом сказал, как бы невзначай: – Дошёл до меня слух, что в Стекольню едет царский гонец Михайло Прокофьев. Он непременно у нас должон остановку сделать.
Котошихин аж посерел от этой новости. Овчинников, заметив, как изменился в лице Котошихин, добавил:
– Москва навроде не довольна тем, как проходит возврат беглецов с захваченных свеями земель, вот и везёт гонец царскую грамоту ихнему королю. Чтобы король, значит, своей властью поспособствовал возврату наших людишек в родные пенаты.
Поскольку Гришка всё молчал, купец поинтересовался:
– Ты случайно не знаком с гонцом-то? Он ведь из ваших, посольских, тоже будет.
– Знаком. Был.
– Так ты приходи на гостиный двор, поговори с ним. Может, он по старой дружбе и скажет что полезное. Обещали, он завтра или послезавтра объявится.
– Приду.
Любопытно было разузнать, что там в Москве про него думают. Мишка Прокофьев, конечно, не самый лучший его приятель для такого дела, но всё-таки.
И нарушив указание генерал-губернатора, Котошихин отправился на следующий день в Ивангород. По тому оживлению, которое царило на гостином дворе, Котошихин понял, что царский гонец уже прибыл. По двору бегали слуги, открывали погреба и носили съестные припасы в харчевню.
Гришка сунулся, было, на крыльцо, но дорогу ему преградил челядник гонца:
– Никого не велено пускать.
– Скажи, по важному делу пришёл знакомец купца Овчинникова.
Челядник смерил Котошихина недоверчивым взглядом и ушёл. Вернулся он вместе с Кузьмой Афанасьевичем.
– Не желает принимать тебя царский гонец, – строго сказал купец. Он отвёл Гришку в сторону и зашептал на ухо: – Приказное начальство разгневано твоим побегом и тебя разыскивают в Польше. Прокофьев-то намекнул мне в разговоре, что сын Ордин-Нащокина нашёлся-де в Польше и собирается, мол, вернуться домой. Царь его собирается помиловать и сослать в наказание в отцовскую деревеньку с глаз долой. Вот такие новости.
– Ну, спасибо и на этом. – Гришка собрался уходить, но Овчинников схватил его за рукав и, оглядываясь на крыльцо, торопливо сообщил: – Гонец хочет донести о тебе в Новгород воеводе Ромодановскому, так что тебе лучше нигде не показываться. Понял?