Руководитель киевской группы Куринько, невысокий и шустрый, быстро договорился с ним о разработке системы автоматического экспресс-анализа состава крови.
Оборонка стала интересоваться не только тем, как пускать кровь, но и как лечить.
Через полгода Куринько приехал принимать работу. Показ прошёл нормально.
На утро следующего дня назначили подписание официальных бумаг после введения мелких корректировок в программы.
Влекомов уже вернулся домой, когда в девятом часу вечера позвонил начальник лаборатории Шерстобитов Саша, кстати, сосед по только что возведённой даче. Потом, переезжая на более престижный Карельский перешеек, он продал её Эмилии и Влекомову. В ней Эмилия сейчас и благоденствовала.
— Слушай, Женя, у нас тут всё сгорело! Хотели сегодня внести поправки, задержались — и всё разладилось! Не работает! Уже два часа возимся! А Куринько во сколько завтра уезжает?
— Днём. Киевским поездом. Слушай, вы не паникуйте! Если установка вообще не фурычит — значит, неисправность из самых простых! Хуже — когда барахлит какой-нибудь блочок, нестабильно работает. Двигайте по домам, лучше завтра раньше приходите и проверяйте всё последовательно. Я буду к восьми.
Куринько пришёл в девять. Работа кипела, но результата пока не было.
— Я его к себе заберу, а вы пока продолжайте! — шепнул Влекомов Сашке Шерстобитову. И увёл Куринько в свой кабинет.
Там открыл сейф и извлёк бутылку коньяка:
— Ребятам ещё полчасика нужно, — пояснил заказчику. — И мы терять время не будем! — добавил, доставая рюмки. — Да, хотел тебя спросить — ты киевлянин по рождению?
— Нет, я родился на хуторке, в ста километрах от Киева! — качнул головой гость.
— Жаль! Я — киевлянин. Но всё равно — земляки! За это надо выпить!
— Добре! — согласился Куринько.
Сказано — сделано!
— А где твой хуторок располагался? — пытался уточнить Влекомов.
Куринько помялся, сомневаясь в ориентации новоявленного киевлянина в районах и сёлах Киевской области. Выбрал наиболее известный железнодорожный узел — возможно, собеседник через него на юг ездил:
— К западу от Фастова!
— В сторону Попельни?
— Да! — удивился Куринько. — Знаешь её? Немного не доезжая.
— Кожанка?
— Между Кожанкой и Попельней. Там такая маленькая станция…
— Блок-пост Чернявка! — выпалил Влекомов.
Куринько вытаращил глаза:
— Ты его знаешь?! Откуда?!
— Там же рядом село Романовка! Я в нём жил после войны и учился в романовской школе!
— И я романовскую школу заканчивал! — Куринько был на грани шока.
— А лекаршу Герту знал?
— Исакову? Гертруду?! Ещё бы! Она меня спасла!
— Так то моя тётка, жена маминого брата! — Влекомов сам был потрясён не менее гостя. Они стояли и смотрели друг на друга заворожённо, как туристы на Сикстинскую Мадонну Рафаэля. Рука Влекомова потянулась к бутылке.
— Готово! Идёмте смотреть! — сунулся в дверь Шерстобитов.
— Стой! — отмахнулся Влекомов. — Нет, иди сюда, третьим будешь! Тесен мир!
С Куринько завязались работы на два года. Было создано даже совместное предприятие «Фотоном» и «Арсеналом» по разработке медицинского оборудования. Генеральный Семёнов, прочитав проект устава СП, высказал сомнение:
— Дело идёт к распаду Союза! Обособятся республики!
— Ну не такие же идиоты республиканские правители, чтобы экономические связи рушить! — пылко воскликнул Влекомов. И ошибся — именно такие оказались.
Но тогда Семёнов подписал документы.
— Гертрудой тётку звали? — переспросил Патока. — Немка?
— Не знаю! Говорила, что полька. Немецкий комендант в 1941-м остановился в больнице. Может, ему она другое сказала. А мне в 70-м году показала вырезку из районной газеты с заметкой и фотографией — её разыскал лётчик, сбитый над Попельней. Она его, раненого, прятала и лечила во время оккупации!
— Героическая тётка! — кивнул Патока.
— Не только! — загорелся Влекомов и неожиданно завёл речь об ином. — Скажи, как ты думаешь, сколько человек между тобою и Пушкиным? Ну, ты знаешь кого-то, кто знает ещё кого-то и так далее, а последний в этой цепочке лично знал Александра Сергеевича Пушкина. Которого знают все.
— Ну ты хватил! Пушкина! Двести лет прошло! Человек… десять, не меньше!
— А я тебе точно скажу: всего четверо! — стукнул кулаком по колену Влекомов.
— Иди ты! — отмахнулся Витька. — Четверо! От меня до Пушкина! В двадцать первом веке! Докажи!
— Слушай сюда, как говорит кое-кто кое-где! В 1913 году проходило празднование 300-летия династии Романовых. Помнишь?
— Не помню, но знаю! — уточнил Патока.
— Моя будущая тётушка Герта тогда училась в младшем классе киевской гимназии. И ей поручили прочитать стишок государю и государыне на их встрече с гимназистами в Киевском цирке. Не только поручили, но и подучили немного.
Стишок заканчивался словами «И за то тебя люблю я, мама милая моя». С этими словами Герта и бросилась в объятия императрицы Александры Фёдоровны. Императрица умилилась и вручила ей две бонбоньерки с конфетами, а не одну, как другим. Государь погладил по головке.
Так вот, тётушка в «пушкинской» цепочке третья: она была обласкана Николаем Вторым, который знал канцлера князя Горчакова, учившегося в Царскосельском лицее вместе с Пушкиным.
Между мной и Пушкиным трое: тётя, государь Николай II и князь Горчаков. Между Пушкиным и тобой ещё — я, четвёртый. Вот такая теснота во времени!
— Ну ты завернул! — покрутил головой Патока. — Не догадался ты на бутылку поспорить — выиграл бы! А я теперь с мужиками буду спорить! Кто тебя знает — пятый! Кто не знает — шестой! Ох, попьём, чувствую! Я с тобой делиться буду!
— Спасибо! Только фокус твой быстро распространится, перестанет доход приносить! — охладил его Влекомов.
— Ничего! Если быстро сработать — полмагазина скупим! И ещё на работе контингент имеется! — Перспективы явно вдохновляли его, и будущее рисовалось в радужных красках. Была бы возможность — и с Пушкиным поделился излишками спиртного.
— Что там у нас новенького? — перевёл разговор Влекомов. — Я две недели связи не имел.
— Особенного — ничего, — пожал плечами Патока. — Сосед твой, Юрка Антрекот, приехал с какой-то пожилой женщиной, сестрой её называет, и с несколькими приятелями, кавказцами. Как бы опять не влип!
Влекомов задумчиво покивал головой. Юрка его не сильно заботил.
— Нет, тебя точно — мировые заботы одолевают! — заметил Патока.
— Чего о мире заботиться — его красота спасёт! — отговорился Влекомов.
— Как бы не так! — неожиданно резко возразил Виктор. — Она его только погубить может!
— А классик утверждал иное! — напомнил Влекомов.
— Красивые слова! Как и о слезинке ребёнка, которой не стоит всё богатство мира!
— Ты не согласен с Достоевским? — удивился Влекомов.
— А ты подумал, прежде чем согласиться с ним? — парировал Виктор. — О красоте вообще бессмысленно говорить — понятия о ней у людей разные. Если иметь в виду конкретно женскую красоту — вспомни Елену Прекрасную!
Её красота погубила Трою! — Патока коротко взмахнул кулаком, словно пригвоздил легкомысленную красотку.
— А что она могла?! — вздохнул Влекомов. — Это мужская похоть бед натворила!
— Значит, красота не спасительна, а провокационна! — заключил Виктор. — И вообще, сила женщины — не в красоте!
— А в чём? — заинтересовался Влекомов. — Не в уме же!
— В женственности! — торжественно провозгласил Патока. — Женственность — непобедимая сила!
Он не заметил, что возвысил голос. На него с интересом уставилось несколько пар дамских глаз широкого возрастного и цветового диапазона. Некоторые даже в очках, иные — на вывернутых шеях.
Под этими взглядами он выходил на «100-м километре». Некоторые из них сопровождали его по пути к «Политеху».
На глазах Влекомова рождался новый секс-символ.
Идеи тоже могут быть сексуальны.
Разгрузившись у себя на веранде, он недолго размышлял о поводе заглянуть к Эмилии — она нашла его раньше. Возникла на крыльце и позвала:
— Идём, у меня ужин готов!
Волшебные слова «обед» и «ужин» оказывают магическое влияние на мужчин. Практически зомбируют их. Влекомов молча взял привезённые закуски и автоматически прихватил начавшую остывать в морозильном заточении бутылочку.
Лёгкое напряжение витало за столом — Влекомов допускал появление Лёни в новом статусе, понижающем статус самого Влекомова.
Не дожидаясь сакраментального явления, спросил:
— Ну что, решилась в одну упряжь с Лёней стать?
— Какую упряжь? — изобразила недоумение экс-супруга.
— Супружескую или сожительскую! Как тебе удобней!
— Вечно ты со своими подковырками — вздохнула она. — Отказала я ему! — И добавила: — Грань мы не переходили.
— Ограничились гранёными стаканами, — прокомментировал Влекомов и подумал: «Ну что за язык у меня! Пошлые шутки сыплются, как слюнявые брызги из беззубого рта!» А вслух быстро предложил, пресекая нежелательную реакцию Эмилии: — Давай ещё по одной!
— Кто это бродит по Юркиному участку? — спросил он через пару минут благословенной тишины, кивая на окно.
Эмилия повернулась к окну и дала комментарий:
— Юрка приехал с какой-то бабулей и троицей кавказцев. Бабуля у него живёт, а они на неделе уезжали, сегодня снова приехали.
— Ах, да! Патока говорил, она — сестра Юркина!
— Его не поймёшь! Мне сказал, он у неё в городе живёт, и кавказцы там же снимают жильё под офис своей фирмы. А его назначили замом по безопасности.
— То есть Юрка живёт в офисе фирмы, расположенном в квартире бабули?
— Так получается.
— Не завещана ли эта квартира добрым людям с юга? — спросил Влекомов, глядя в небо.
— Откуда мне знать?! — ворчливо ответила Эмилия на вопрос, обращённый к багровому закату. И добавила извиняющимся тоном: — В воскресенье с утра мне Лёня должен пол на веранде поправить.
— Решение половых вопросов в данной плоскости я могу только приветствовать! — витиевато ответил Влекомов и отправился спать в свою избушку.