Но Эмилия всё-таки забеспокоилась о его содержимом, опасливо поглядывая на соседний столик и чуя близкую расплату. Там появилась бутылка виски, вазочка с чёрной икрой и мясо в ассортименте. А что на горячее и десерт?
Банкет постепенно разогревался. Томка сновала между столами, как переходящий приз: от нашего стола — к вашему столу и обратно.
Эмилия уже видела в розовом цвете не только будущее, но и настоящее — однова живём!
Эх, раз! Ещё раз!
Годы — кони резвые!
Однова всего живём,
Но зато — нетрезвые!
На столе бутыль стоит,
Рядом кружка пива!
Эх! Никто не запретит
Людям жить красиво!
Эх, раз! Только раз!
Но зато красиво!
— Я сбегаю! — шепнул Кирюша папочке. — Подержи чемоданчик!
— Я с тобой! Неси сам! — привстал Влекомов.
Папа с сыночком направились в дальний конец зала, откуда гипнотизирующе смотрела пара глаз — два нуля.
— Эй, Женька! Ты читать там собрался?! — весело заорала Томагавк, заметив в руках Влекомова книги. — Я приду и тебя вытащу — в штанах или без штанов!
— Томка, ты шампанское с виски пьёшь?! — грозно окликнула её Елена.
— He-а! Только виски! А шампанским мы запиваем! — доложила Томка.
Спортивное ржание сопроводило её доклад.
— Облегчиться, что ли? — задал риторический вопрос Игорь и встал.
Бычок зашевелился. Игорь ладонью показал — сиди! «Один управится», — понял бычок.
Перед входом в мужской отсек Игорь извлёк из кармана и натянул профессиональный головной убор — шапочку с прорезями.
Расчёт оказался верным — вышедший первым Влекомов застыл на месте, решая, что ему делать: удивиться или испугаться. Не успев избрать линию поведения, получил в лоб и был вышвырнут в дамскую комнату.
Кирюша бросился на помощь папе, нарвался на кулак мастера спорта по боям без правил и совести и моментально лишился как чемоданчика, так и чувств.
Игорь кинулся назад, засовывая чемоданчик за пояс брюк. Ему показалось, что он летит в зеркало — на него надвигалось собственное отражение, в такой же шапочке и куртке.
Отражение не стало задумываться над вопросом идентификации встречной личности — подняло кулак с зажатым ножом и звездануло Игоря между глаз. Не лезвием, а рукояткой. То есть — гуманно.
Игорь слёг — сперва на пол фойе, затем, с помощью отражения — в кабинку, через час — в больницу.
Отражение прихватило чемоданчик и, засунув его примерно туда, куда мечтал засунуть Игорь, неспешно удалилось.
Из дамской комнаты в этот момент донеслось любимое женское восклицание:
— Хам! Что вы себе позволяете?! — Небольшая пауза… и: — Женя! Это ты?!
— Люба! Это ты?! — надтреснутый голос Влекомова. — Что ты здесь делаешь?
— Я — понятно что! Носик пудрю! А ты?! Тебе — напротив! Я надеялась тебя увидеть, но в Питере, а не в дамском туалете!
— Я сам не ожидал себя здесь увидеть! А мне не мерещится?
— Ладно уж! Давай я тебя поцелую!
Звук поцелуя в туалете перекрыл посторонние звуки.
18Наследник Матильды
Как раз после развода с Эмилией на почве обозначившихся выше лба новообразований и размена квартиры Влекомов приземлился на Правом берегу Невы в кооперативном доме, построенном Мариинским театром для своих служителей муз, в том числе Терпсихоры.
Место, огульно именуемое Весёлым Посёлком в память о цыганских таборах, обитавших некогда поблизости, считалось непрестижным. От центра далековато, метро ещё нет, добираться до станции «Площадь Александра Невского» — в переполненных, как сельдяная бочка, и примерно таких же ароматных автобусах. Если ноги не отдавят, можно будет тронутую Жизель неплохо изобразить.
Словом, служители муз активно меняли свои достаточно удобные квартиры на жилища поближе к храму своих муз.
Четырнадцатиэтажный дом гордо возвышался над низкорослыми соседями, демонстрируя самомнение своих жителей. На груди своей он нёс мемориальную доску в честь тёти знаменитого дирижёра Мравинского, пламенной революционерки, соавтора теории «стакана воды» в межполовых отношениях. Улица звалась её именем.
В десяти метрах от окон квартиры начинался большой пустырь, заросший кустарником, в котором по весне голосили соловьи, ошалевшие от любви, как нормальные люди.
В своём четырёхквартирном отсеке его квартира одна обладала дефицитным удобством — телефоном. А потому Влекомов быстро познакомился со своими соседями — потребность выходить на связь актуальна всегда, как и потребность вступать в связь.
Вот и Люба, балерина Мариинского, стала активной пользовательницей телефонного аппарата. Вскоре и ей стали звонить по влекомовскому номеру — он не возражал. И бегал в 13-ю квартиру, вызывал её.
Не совсем был ясен Влекомову Любин матримониальный статус. Иногда дверь открывал рослый симпатичный парень, ухмыльнувшись, звал:
— Тебя к телефону!
Потом уж выяснилось — пара находилась в процессе развода. Муж большую часть времени, включая ночное, проводил вне дома — видно, ночлег ему был обеспечен.
У Любы часто собиралась компания — подруга Галя и иностранные студенты Университета. Наиболее частые посетители — индус Сингх (полное имя запомнить не удалось), председатель Совета иностранных студентов ЛГУ, и Пламен, болгарин, сын дипломата. Пламен был влюблён в Любу до обожания, до «стеклянных» глаз. Он этого и не скрывал, да и не смог бы скрыть.
Люба иногда задерживалась у Влекомова на чашку чая (без кавычек), и вскоре он был в курсе её дел. А дела оказались неважные.
В Мариинку недавно пришёл новый главный балетмейстер, Олег Виноградов, и стал перетаскивать за собой когорту своих бывших подчинённых из Михайловского театра. А для этого кадры Мариинки переводил на годичные контракты.
Через год контракт не возобновлялся. Всё по закону.
Галка согласилась на контракт. Люба отказалась — и вскоре была уволена.
— Эх, дура я! — как-то посетовала она. — Уехала из Перми, где танцевала после Вагановского! Там бы сейчас уже заслуженной артисткой была! А я замуж выскочила, в Мариинский перешла, Ника с собой привезла. А здесь всё начинай сначала! Пока небольшие сольные партии получила. «Испанский танец» в «Лебедином» знаешь? А Николай мне изменил. Между прочим — с Галкой! Застукала я их.
— Его изгнала, а с ней подружилась ещё крепче? — недоверчиво съязвил Влекомов.
— А что с неё взять? — неопределённо ответила Люба. — Мы с Вагановского дружим. Знаешь, она в кордебалете, при её росте, в задней линии стоит. А когда-то на неё сам Баланчин глаз положил! Приехал к нам в Вагановское, нас, выпускной класс, ему показали. Посмотрел — и на Галку указывает: «Эту девочку я покупаю!»
Галка для балерины тех лет была девушкой нестандартной — рост за 180 см и — как тростиночка тоненькая. Что-то интересное для своих замыслов Баланчин в ней увидел.
А театр — это такая клоака! Вот меня не взяли на гастроли в Англию — кто-то из конкурентов донёс, что я хочу там остаться. До того я не очень над этим задумывалась, а сейчас — не задумалась бы!
Для Любы начались поиски работы. При уникальной профессии — и поиски уникальные. Попробовала устроиться в Ленконцерт, к Лурье. Нашла партнёра, такого же безработного солиста балета.
Эда уволили за два года до пенсии, в тридцать семь лет. А у него — жена-учительница и двое детей. Он звонил Любе на влекомовский номер и говорил просительно-жалобно, как подросток, впервые попавший в милицию. Однажды приехал к Любе, и Влекомов был поражён ещё больше. Высокий, статный, красивый парень — почти копия Аскольда Макарова, премьера Мариинки 60-х. Безработный пенсионер без пенсии.
Любу, похоже, удивляло, что Влекомов безразличен к её чарам. Она немного заблуждалась — ему она казалась весьма привлекательной, но в руках себя держал — не лезть же в эту кобелиную стаю, что вращалась вокруг неё.
Девушку задело. Однажды, в выходной, зашла к нему и предложила:
— Давай, в кино сходим!
Влекомов замялся:
— Ко мне тут должны приехать…
— А! Поняла! — И гордо развернула стопы в обратном направлении.
Влекомов испытал неловкость.
Через неделю, в непогоду, зашла и снова предложила:
— В кино со мной так и не соберёшься?
— Давай я лучше в магазин сбегаю! — ответил он, предвидя неизбежный ход событий.
Так оно свершилось — и понеслось!
— Мы показывали Лурье номер «Ромео и Джульетта». Я танцевала и представляла тебя! — призналась Люба.
— Прошёл номер?
— Лурье сказал, в Ленконцерте сейчас такие номера не востребованы!
— Наверное, я тебя не слишком вдохновил! — взгрустнул Влекомов.
В итоге она согласилась работать в одной из первых подтанцовочных групп какого-то ВИА.
Постепенно Люба стала делиться с ним своими профессиональными секретами и творческими замыслами:
— Мне сегодня надо к двум часам на переговорный в 65-е отделение связи на Невском! За границу звонить! Моему хорошему знакомому. В Париж! Я хочу уехать отсюда!
— Ты об этом будешь говорить?
— Нет, не я буду говорить — другой человек! Я буду рядом сидеть!
— И что хочешь высидеть?
— Мне должны сообщить имя человека, который приедет сюда и женится на мне. Фиктивно. И я с ним уеду в Париж!
Вернулась с переговоров окрылённая:
— Заходи часов в шесть! Галка ещё придёт! — и не удержалась: — Его звать Жан-Жак Тибо! А я буду мадам Тибо!
Влекомов привычно собрался в магазин. Вот что его удивляло в искусстве балета — это способность воздушных созданий пить наравне с лучшими по этой части представителями худшей половины человечества.
Наполненные рюмки от них ничто не спасало — ни утренняя репетиция, ни вечерний спектакль.
Высоченная тоненькая Галка поглощала их равнодушно, как ваза аналогичного размера — всё поместится!
Вечером Влекомов явился не только с бутылкой — и со стихами. Которые и возгласил после пары тостов: