Вадик, студент четвёртого курса, перешёл тогда на заочное отделение Петербургского финансово-экономического института (имени Чубайса, как его в будущем наверняка назовут).
Генерал приставил к нему «дядьку» (аки к Петруше Гринёву) — отставного полковника Мухортяна, своего давнего сослуживца и консультанта.
Мухортян и стал первым заместителем молодого президента нового банка «Потёмкинский», точнее — первым вице-президентом.
Уставной капитал банка равнялся стоимости всего десяти танков (по цене металлолома). Такое было возможно в начале девяностых.
Предстояло найти приличное помещение. Банк — это вам не ларёк ширпотребовский. И операционный зал, и хранилище, и системы охраны — всё должно соответствовать нормам, определяемым Центральным банком России.
Вадик вспомнил: на улице Радищева, недалеко от консульства Испании, куда он ездил визу оформлять, выстроились здания бывших казарм Преображенского полка.
Сейчас там какая-то ВПКашная контора обретается, нищая, как постреволюционный аристократ — наверняка. И среди длинной шеренги этих казарм, распихав их, обособленно красовалось аккуратное, изящное зданьице — штаб, что ли, этого самого лейб-гвардии полка. Очень миленькое, а если сделать небольшую пластическую операцию — вообще будет прелесть.
Настропалил Мухортяна. Мухортян увидел зданьице — и сам воспламенился. Выяснил: в качестве обнищавшего аристократа выступает НИИ «Фотон». Вышел на директора. Директор оказался соображающий, деловой, гибкий, как Владимир Ильич. Очень быстро от лозунгов «Социалистическая собственность священна» и «Береги народное добро пуще зеницы ока» перешёл к более доступным: «Социалистическая собственность — не священная корова, а дойная. Более того — говядина!» и «Храни народное добро на личном счёте, лучше — на валютном».
Короче, за домик на улице Радищева директор получил, помимо разового, но весомого вознаграждения, домик на Карельском перешейке и пенсию в 1000 долларов ежемесячно. Да — также место в банке для дочки. Погодя немного, дочка обрела в банке мужа, вице-президента «Потёмкинского». Нет, зять, конечно, не Мухортян, другой, из институтских друзей Вадика. Да и дело это с дочкой уже их личное.
Не подумайте, бога ради, что директор действовал без ведома столичных властей. Но там — отдельная бухгалтерия.
Зданьице отгородили, присовокупив часть двора — стоянки для иномарок нужны, отреставрировали, оборудовали как положено — и зажили.
Но аппетит не пропал, не умерился даже. Напротив — бурно развивался. Казармы-то длиннющие! Производство же «фотоновское» непрерывно сокращалось, люди увольнялись, свободные площади расширялись и не использовались. Смотреть — сердце кровью обливалось! Бесхозяйственность!
Нет, кое-что «Фотон» в аренду сдавал, но со всякими ограничениями — то из соображений секретности, то из непонятных «высших». К примеру, арендная плата небольшая, потому что весомая, но не обозначенная часть её передавалась в конвертах непосредственно в руки… нет, в лапы руководству. Или правильнее — на лапу?
В любом случае — нехорошо это, неправильно! Ведь если бы «Фотон» подремонтировал свои помещения, арендную плату вдвое можно было бы повысить! А у «Фотона» — ни денег, ни мозгов! В смысле — хозяйственных извилин.
Институт голодает, зарплату сотрудникам не платит, за воду, электричество и прочие энергоносители тоже платить не в состоянии.
И никто ему кредит не даёт. Кроме благородного «Потёмкинского»! Условия погашения?
Ерундовые! Так сказать, мелким шрифтом писанные. Или вообще в письменном виде не упомянутые. Мы же люди благородные. И свои.
Помаленьку-потихоньку Вадик с Мухортяном прибрали к рукам «Фотон» с его новым директором и прочими матценностями. Нет, угрожающий ВПКашный профиль «Фотона» их не интересовал. А вот площади и землица — вещи перспективные, привлекательные.
И ещё выяснилось: у «Фотона» есть прекрасное здание на Чёрной речке. Используемое так же бесхозяйственно, как и все прочие. Пора было активнее корректировать ситуацию.
И вот она была скорректирована…
— Ты что, заснул? — услышал Влекомов неделикатный окрик Эмилии и поспешно ухватился за бутылку — в доказательство своего бодрствования.
— Да налито давно уже! — остановила его Эмилия. — Тост двигай!
— За тебя! — выкрикнул Влекомов.
— И тебе не хворать! — отозвалась она, опрокидывая рюмочку.
— Ты всё-таки играешь в эти игры? — спросил Влекомов, слегка осоловевший от вкусной еды и обильного питья, прихваченного, по обычаю, с собою. Отвалившись от стола, он протянул руку к телевизионной программке и под ней обнаружил знакомый разноцветный конверт со знакомой до боли надписью: «Поздравляем! Вы — победитель! Запросите 300 000 рублей!»
Эмилия застенчиво улыбнулась:
— Повезло! Я и не думала!
— И не думай! — желчно поддержал её Влекомов. — За какие заслуги? Ты что у них покупала? На какую сумму?
— Да я немного, — промямлила Эмилия под его строгим взглядом. — Я только два раза. Мне захотелось кастрюли для макарон. В них что угодно можно варить, а в крышках — дырочки для сливания воды. И крышки не сваливаются при сливе. Удобно! — Она восстанавливала душевное равновесие и даже входила в хозяйственный экстаз.
— Покажи! — потребовал Влекомов.
— Что показать? — уточнила Эмилия.
— Меня интересуют твои прелести, в смысле — прелестные кастрюли, — пьяно пошутил Влекомов, крутя в руках конверт. — Наводчики!
— Кастрюли посылкой идут. А почему наводчики? — всполошилась Эмилия.
— Все, кто видел твой конверт — и на почте, и по пути в квартиру, и гости, — почти все подумают, что ты скоро разбогатеешь, — снисходительно пояснил он. — И кто-то захочет поохотиться на такую куркулиху.
— Ну тебя! Каркаешь! — рассердилась Эмилия. — Поохотиться! Я со страха помру!
— Разбогатеть — большой риск! — мрачно изрёк Влекомов. — Можешь спросить у Абрамовича!
— Вечно ты умеешь испортить настроение! — произнесла Эмилия после паузы.
— Я могу его исправить! — пообещал он. — Ты никогда не получишь приза! И это может тебя спасти! Но если хочешь оплачивать безбедное существование своих возможных благодетелей, делай это с открытыми глазами! Или хочется питать иллюзии? А вдруг повезёт?
— Ну да! — заскучала Эмилия. — Где я денег напасусь? С пенсии, что ли?
— А что — если позволяет размер, — продолжил было ехидничать Влекомов, да самому надоело. — Хочешь, проведём одну маленькую проверку? — предложил он, подтягивая к себе телефон.
— Куда ты собрался звонить? — насторожилась Эмилия.
— В Москву, куда же! — шокировал её Влекомов. — Не беспокойся, я по своей карте позвоню! А ну-ка, достань их письмо, там должен быть номер телефончика!
Эмилия, не прекращая кудахтать, исполнила его просьбу. — Здравствуйте! — услышала она вскоре непривычно вежливый голос Влекомова. — Мне сообщили, что я стал победителем акции и имею право запросить триста тысяч рублей…
Он прервал гладко стелившуюся речь — похоже, ему отвечали.
— А зачем мне делать заказ? — продолжил Влекомов. — Давайте заключим соглашение. Я жертвую вашей фирме половину призовой суммы, а вы сразу высылаете мне вторую половину!
Пауза.
— Ах, финал не скоро, процедура утверждена! Значит, не согласны? А как позвонить руководству? Телефона не даёте? Понял! Спасибо!
— Соображаешь? — повернулся он к Эмилии, дав отбой. — Им вроде должно быть выгодно — я отдаю им половину приза! А они не согласны! Значит, рассчитывают получить больше с тысяч «победителей».
— Что это ты моими деньгами распоряжаешься! — возмутилась в ответ экс-супруга.
— Эх! — крякнул Влекомов. — Давай ещё по одной!
— Давай! — последовал незамедлительный ответ.
Влекомов, как истинный Овен, упрямо пытался снова что-то объяснить, но Эмилия только вздыхала и томно поглядывала на ещё не опорожнённую бутылку.
6
Прошу прощения — я снова о весне. Не юноша — ну что она далася мне? Тем более я, как и любой мыслитель, скользить и падать в лужи не любитель.
Снег тает, скукоживается, а торжествующая грязь, смыв слои белого пушистого грима, подставляется солнечным лучам: я первая загорела!
Весеннее обострение охватило «Фотон» — он готовился к юбилею. Не генерального директора, не главного инженера, не 80-летнего инженера Федотова — к своему собственному, полувековому! То есть к празднику своей «элиты» (без этого словца нынче и в нужник не сходить) — генерального директора, главного инженера и их присных.
Нет, среди рядовых сотрудников тоже имелось немало достойных. Но — достойных смотря чего. Значительная часть оказалась достойной приглашения на торжественное заседание в арендованном клубе, поскольку собственный актовый зал «Фотона» давно не допускал проведения никаких актов, даже самых невинных.
Незначительная часть значительной удостоилась приглашения на ещё более торжественный ужин. А некоторую часть сотрудников предполагалось наградить подарками различных стоимостных категорий в зависимости от заслуг. Тех, кто не удостоился попасть даже в низшую ценовую категорию, удостаивали бесценных грамот городской администрации.
Именинным тортом должен был послужить юбилейный альбом. Альбом, отражающий героическое восхождение института к вершинам телевизионной электроники и его загни… в смысле — процветание на данном этапе под мудрым руководством руководства.
И то — участие в фотографировании обратной стороны Луны, Марса, Венеры, кометы Галлея, обнаружении запусков МБР вероятных противников, кое-что для «Тополя» и «Булавы» — не стыдно признаться. Стыдно, что всё это — на базе разработок 50-х — 80-х годов.
Дальше — ползком на брюхе. Например, бурная радость охватывала «Фотон», если военным удавалось пробить в правительстве замену хотя бы одного из некогда большой армады разведывательных спутников «Космос». «Фотону» заказывали один прибор. Значит, запускать в производство надо было несколько — с учётом процента выхода, испытаний и т. п.