— Почему же, я охотно заплачу, — скромно сказал он, однако она решительно пресекла его возражения, повторила, что это исключено, уровень комфорта не тот.
— Я провожу вас, — сказала она.
Лифт доставил их на самый верхний этаж, и они очутились в узком коридоре, застланном толстой ковровой дорожкой с узором из мелких цветочков по красному фону. На стенах развешаны бра, абажуры на многих сидели косо, иные пестрели подпалинами, словно соприкасались с горячей лампочкой. Освещение тусклое, буроватое. Темные двери, расположенные куда ближе одна к другой, чем в нижних коридорах. Из номеров слышна иноязычная речь. Портье отперла дверь в конце коридора, пропустила его вперед. Первое, что Йоаким увидел, переступив порог, был его чемоданчик, помещенный на старомодную подставку. Стало быть, вещи перенесли заранее.
— Только на одну ночь, — повторила портье. — Как по-вашему, сгодится?
Йоаким кивнул. Огляделся по сторонам. Скошенные стены, обои крупными цветами. Возле кровати, у косой стены, — старый шкаф. Письменный столик. Кресло. Но телевизора нет.
— Туалет и ванная в коридоре, — виновато сообщила портье. — Мы очень сожалеем о неудобствах.
Она ушла. Минуту-другую Йоаким в замешательстве стоял посреди комнаты. Потом встряхнулся. Вышел в коридор, отыскал туалет. Помещение на четыре кабинки. А за отдельной дверью обнаружилась вполне приличная ванная комната, и он решил принять ванну. Открыл кран — в трубе долго булькало, потом потекла тоненькая, жалкая струйка воды, причем не слишком чистой. Он дал ей сбежать, а затем заткнул водосток пробкой. При таком напоре ванна будет наполняться долго, поэтому Йоаким вернулся в номер и позвонил Сюзанне.
— Как вы там? — спросил он.
— Хорошо, — ответила она, слегка запыхавшись. Голос звучал весело, оживленно. — Мы ходили в парк, Якоб кормил голубей.
— Вот здорово! — с удивлением воскликнул он. Ему вдруг расхотелось вешать трубку. Они немного поговорили о ветре, о погоде, и на миг ему почудилось, будто через разделяющее их зло перекинулся мостик. Так приятно слышать ее голос таким — безмятежным, беззаботным. Ведь именно такой он и любил эту женщину в бурной сумятице будней. Ему захотелось сказать: Сюзанна, курсы сократили, практически мы тут закончили, ты не возражаешь, если я сегодня вернусь домой? Пока он обдумывал, как бы завести об этом разговор, она переключилась на другое:
— Ты где сейчас? Я не слышу голосов твоих коллег.
— Я в комнате, где ночую.
— Как она выглядит? — заинтересовалась Сюзанна.
— Обыкновенно. Кровать, стол, шкаф, телевизор…
— Телевизор? В вашем бараке есть телевизор?
— Ну, вообще-то говоря, это не совсем уж барак, — смущенно сказал он. — Скорее все же гостиница.
— Работаете много?
— Фактически уже закончили. — Он изо всех сил старался найти способ вернуть разговор в прежнее русло, но тут в коридоре послышались голоса, кто-то шел в сторону ванной. Дверь была приоткрыта, он ногой захлопнул ее — увы, слишком поздно. Сюзанна услышала.
— Что это было?
— О чем ты?
— Кто-то говорил не то по-русски, не то на другом чудном языке.
— Я не слышал.
— А я слышала, какой-то чудной язык, — повторила она. — Вот опять.
Что правда, то правда. В коридоре, прямо у его двери, вспыхнула громкая перепалка.
— Я ничего не слышу, — нервно бросил он и положил палец на разъединительную кнопку мобильника. — Может, просто связь барахлит?
— Связь, значит, барахлит. — Сюзанна насмешливо фыркнула. — Ты что-то темнишь, Йоаким. Ведь прекрасно слышишь, что у тебя за спиной кричат во все горло. Где вы все-таки находитесь? Что это за место? — с подозрением спросила она.
— Мне пора, — буркнул он в трубку. — Сейчас будет общее собрание. Увидимся.
Он отключился. Секунду-другую постоял не шевелясь. Голоса в коридоре смолкли. Опять настала тишина. На душе было муторно. С какой стати он брякнул про телевизор? До чего же я подлый, думал он. Мелкий, жалкий червяк. Соврать и то как следует не сумел. Позднее она наверняка привлечет его к ответу, можно не сомневаться. И чем он это объяснит? Разве только собственным убожеством. Очередное жалкое оправдание, произнесенное писклявым голосом. Он совсем отключил мобильник — на всякий случай, вдруг Сюзанне взбредет в голову позвонить для проверки, — и пошел в ванную посмотреть, как там вода. Но дверь оказалась закрыта. Он вернулся в номер, некоторое время бродил по комнате, потом опять пошел в ванную. Дверь по-прежнему была заперта. Он слышал плеск воды, ванна вот-вот наполнится до краев, приблизил губы к замочной скважине и громко сказал:
— Would you please turn off the water, when the tub is full[5].
Подождал, рассчитывая услышать хоть какой-то ответ. Увы, ответа не было. Он прислушался. Внутри явно кто-то есть. Кажется, вытирается.
— Excuse me[6], — сказал он громко. — Would you please turn off the water, when the tub is full.
Ответа по-прежнему не было. Йоаким особо не нервничал. Каждый в конце концов имеет право зайти в туалет. И если кто-то игнорирует все призывы, удивляться тоже не приходится. Может, этот человек вообще не понимает, что он говорит, и не в состоянии сообщить ему об этом. Но он же видит, что вода в ванне того гляди хлынет через край, и должен сообразить, что кран нужно завернуть. Это и ежу ясно. Йоаким опять вернулся в номер. Лег на кровать и устремил взгляд в потолок, с которого во многих местах осыпалась побелка. Мелкие ее частицы летели прямо в глаза. Да, он уже не молод, вконец заезжен и все-таки невостребован. Рука скомкала жесткое покрывало.
— На что же я растратил свою жизнь? — прошептал он. И заснул.
Проснулся Йоаким одеревеневший, усталый, с ощущением, будто что-то случилось. Бросил взгляд на часы. Без четверти шесть. Не спеша встал, собрал туалетные принадлежности, взял с крючка над умывальником полотенце и вышел в коридор. Дверь ванной была по-прежнему закрыта. Он нажал на ручку. Заперто. Вода все еще течет. С глухим, булькающим плеском. Глянув под ноги, он заметил на пыльном ковре темное пятно. Забарабанил в дверь.
— Эй! Алло! Есть там кто-нибудь?
Ответа не было. Некоторое время он продолжал звать и стучать, а пятно на полу меж тем росло. В конце концов он навалился на дверь плечом, и она распахнулась. И тут до него дошло, что дверь попросту открывалась с трудом, заклинивало ее. А в ванной никого не было. Только вода, которая потоком хлынула ему на ноги и в коридор. Йоаким кинулся закрывать краны. Ботинки и брючины вымокли насквозь. Он лихорадочно озирался по сторонам в поисках тряпки, вспомнил про полотенце на плече и стал собирать воду им. Отжимал над раковиной и собирал, отжимал и собирал, но безуспешно, воды меньше не становилось. От губки было бы больше проку. Но губки у него нет. Зато есть кружка. Он сбегал в номер, притащил ее. Сколько же времени текла вода? Попытался прикинуть, однако потерял представление о времени. Может, полчаса, а может, и дольше. Снял уже и без того мокрый пиджак, засучил рукава рубашки, сунул руку в ванну, чтобы выдернуть затычку, — новые каскады воды хлынули через край. Бумажных полотенец тут почти не осталось, ими забит туалет, и побросал их туда он сам, сдуру. Йоаким долго вычерпывал воду кружкой, подтирал мокрым полотенцем, а когда наконец решил, что вроде как ликвидировал потоп, на часах было уже почти полседьмого. Брюки, рубашка, даже белье — все вымокло. И принимать ванну ему совершенно расхотелось. Он вернулся в номер, сел в кресло, спинка которого была непомерно низкой. До чего же мне плохо, думал он. Мокрая одежда липла к телу. Может, все-таки поехать домой? Нет, сейчас этого делать нельзя. Если Сюзанна ополчится на него (а скорее всего, так оно и будет), он не выдержит. Как же он стал таким уязвимым? Таким беспомощным, жалким, убогим? Вся его жизнь — сущая пародия. Он едва не заплакал.
Лифт с урчанием поднимался наверх. Затем в дальнем конце коридора громко застучали в дверь, послышались возбужденные голоса. Дверь захлопнулась. Немного погодя застучали снова, уже в другую дверь. И снова голоса, на повышенных тонах. Йоаким перехватил слово water, вода. В замешательстве вскочил, обвел взглядом комнату: вещи разбросаны как попало. Поспешно запихал их в чемоданчик, захлопнул крышку. Надел пальто и бесшумно отворил дверь. В дальнем конце коридора парень-портье и низенький краснолицый толстяк препирались с кем-то, кого Йоаким не видел. Толстяк пыхтел сигарой, пыжился, чуть не лопаясь от злости, молодой портье держался подчеркнуто холодно. Йоакима они не заметили, он тихонько вышел из номера и по пожарной лестнице спустился вниз.
Заночевал он на работе, на диване в общей комнате, укрывшись пальто и развесив мокрую одежду на батарее. Диван был коротковат, и среди ночи он проснулся оттого, что кто-то крепко вцепился ему в щиколотку. В темноте он молча старался высвободиться, не сразу сообразив, что во сне нога просто застряла в решетке бортика. Никто на него не покушался. Пальто упало на пол. Он подобрал его и долго лежал, слушая жужжание вентилятора среди конторских просторов и гул холодильника, который периодически включался и выключался. Далеко внизу раскинулся город — чужая земля, где ему не было места. Он думал о множестве людей, которые без сна лежали в темноте и считали минуты, об одетых в пижамы пожилых мужчинах, сидевших в своих просторных холостяцких кухнях, крутивших настройку транзисторов, ловивших неразборчивый шум ночных голосов из Германии, Франции, Люксембурга. Утром он оделся, пошел к себе, сел за письменный стол, а около восьми услышал, как начали собираться коллеги. В кухонном уголке заработала кофеварка, загудел копир, из коридора доносились голоса, разогнавшие ночные звуки, и Йоаким успокоился, снова обрел ясность мысли. Нам нужно начать сначала, думал он, навести во всем ясность и чистоту. И сделать это можно только одним способом. Скрупулезно и беспристрастно. Наводя чистоту, нельзя сваливать вещи кучей в углу, необходимо все разложить по местам. Первым делом он должен вернуться на Водроффсвай и признаться, что потоп на его совести. Сразу после работы он так и сделает, причем этот поступок даст ему силы предпринять следующий шаг: пойти домой, к Сюзанне, и, как говорится, раскрыть карты. Сказать: давай начнем сн