— Нет, так нельзя.
— Если не веришь, можешь позвонить адвокату.
— Что это значит?
— Он все тебе разъяснит. Ты ушел. Бросил квартиру и детей. Тебя не было трое суток. Значит, ты проиграл. Все кончено. Ты остался с пустыми руками.
— Ты что же, заранее все рассчитала? Да? Дождалась, чтобы я вконец устал от тебя и твоих вывертов? Вынуждала меня что-нибудь предпринять? И стоило мне повернуться спиной, пустила в ход кинжал!
— Ну, это мое личное дело, тебя не спросила, — отрезала она.
Йоаким отчаянно рванул дверь, цепочка мерзко заскрежетала.
— Ты хочешь со мной расстаться? Ладно! — выкрикнул он. — Отлично. Я возражать не стану. Но хотя бы тут веди себя по-человечески.
— По-человечески? — фыркнула она. — Ты разве не знаешь, Йоаким? Развод — это война.
— Я не хочу воевать.
— Ну, это твоя проблема.
— Между прочим, и твоя тоже, — возмущенно бросил он.
Но она не слушала. Отступила от щелки и с размаху захлопнула дверь. На сей раз Йоаким ни звонить, ни пытаться открыть не стал. Только приложил к двери ухо и смутно различил голоса Дитте и Сюзанны да писклявый плач Якоба, который вскоре утих. Он отвернулся от двери, опустился на корточки, прислонился к стене — и тут заметил соседку. Худая старуха, опершись на ходунок, стояла на пороге своей квартиры, смотрела на него.
— Что, проблемы? — сочувственно просила она сухим, скрипучим голосом.
Однако Йоаким был сейчас не в силах вести разговоры, только устало пробормотал:
— Нет-нет, все в порядке.
Старая дама опять взглянула на него. Потом кивнула сама себе и попятилась внутрь квартиры. Ходунок несколько раз громыхнул о дверь, прежде чем ей удалось ее закрыть. А Йоаким так и сидел в сером свете подъезда.
14
Следующие дни Йоаким жил в конторе. Перво-наперво пошел в магазин, купил себе рубашки, нижнее белье, бритвенные принадлежности и выбирал все это со странным удовлетворением. Это мое, думал он. Раз ничего другого у меня нет, то, по крайней мере, эти вот две рубашки и бритвенный станок принадлежат мне. Никто их у меня не отберет. Он регулярно звонил Сюзанне, но, когда бы ни набирал ее номер, слышал в трубке короткие гудки: занято. Поначалу решил, что она постоянно висит на телефоне. Однако в конце концов сообразил, что трубка просто снята с рычага. Мне ли ее не знать! — думал он. Вспыльчивая как порох. Чуть что — сразу на дыбы, удержу нет. Обидишь ненароком, отплатит сторицей. Сколько раз я, сам того не ведая, наносил ей обиды и узнавал об этом, только когда она чуть не с кулаками на меня набрасывалась. Ничего мне не спускала. Мстительная она, потому что не уверена в себе. Хочет, чтобы ей каждую минуту твердили о любви, оказывали внимание, признавали ее правоту. Будничная жизнь раздражает ее. Ей надо, чтоб ее носили на руках, обращались с ней как с балованным любимым чадом. Она с криком цепляется за любовь, на которую, как она считает, вправе претендовать. Обидчивая, капризная. Упадет и мигом в слезы, сочувствия требует. Сейчас она вне себя от злости, но, когда поймет, как много поставлено на карту, образумится, и мы сможем поговорить. Он ждал. Мобильник у него был включен круглые сутки, и при каждом звонке он вздрагивал, поспешно подносил телефон к уху, думая: ну вот, свершилось. Но Сюзанна не звонила. Часто он размышлял о Якобе и Дитте. Как они там? Ему очень хотелось повидать детей, но он опасался им навредить. Может, лучше держаться подальше от детей, не вынуждать их делать выбор? А может, наоборот, держась поодаль, он совершает предательство? Чем больше он об этом думал, тем больше нервничал. Как-то утром зашел в Якобовы ясли и, встретив в коридоре директрису, узнал от нее, что последние несколько дней Якоб находится дома. Пока они разговаривали, Йоаким смотрел на Якобов крючок, помеченный картинкой с яблоком. Туда Якоб вешал свой рюкзачок. Его маленькие клетчатые тапочки аккуратно стояли под вешалкой. У Йоакима вдруг больно сжалось сердце. Он схватил директрису за плечо.
— Я оставлю вам свой телефон. Может, позвоните мне, когда мальчик снова появится? — спросил он. — Дома у нас сейчас полная неразбериха. Я уже несколько дней не видел сына, а мне очень бы хотелось провести с ним часок-другой. Я бы мог повести его на прогулку.
— Да, мама Якоба меня предупредила, — сказала директриса. — Но позвонить вам я не могу. У нас это не принято. И детей мы без разрешения не отпускаем.
Он недоуменно посмотрел на нее:
— Без разрешения? Но я же его отец. Разве мне нельзя с ним погулять?
Директриса покачала головой. Вроде бы хотела что-то сказать. Но промолчала.
— Что? — спросил Йоаким.
Автобусом он доехал до площади Энгхаве. Лучи декабрьского солнца пронизывали безлистые кроны стриженых лип, поблескивали в окнах магазинов. Большая перемена была в разгаре, и уже издалека он услышал во дворе детский галдеж. Остановился, глядя на играющих ребятишек. Стоял там, пока не прозвонил звонок на урок. Потом ушел.
Сюзанна позвонила на четвертый день, предложила встретиться в кафе в Старом городе, сегодня же, в пять часов. Она была очень немногословна. Сказала, что предпочла бы договориться обо всем, не вмешивая в это дело адвокатов. Йоаким не возражал, опасаясь, что адвокат только раздует скандал. Закончив разговор, он мгновенно стряхнул с себя сонливость, в которой пребывал последнее время. Схватил с полки телефонный справочник, открыл раздел «Адвокаты». Перечень занимал несколько страниц. Имена ничего ему не говорили, и он остановился на первом попавшемся, обозначенном как адвокат по бракоразводным делам. Набрав номер и ожидая, когда его соединят с адвокатом, он вдруг ощутил жуткое сердцебиение. Все тело вмиг взмокло от пота, безумный, неописуемый страх обуял Йоакима. Никогда он не испытывал ничего подобного. Обеими руками вцепился в трубку и едва выдавил свое имя. Как выяснилось, ему повезло. Один из клиентов адвоката, некоего Хенрика Вингстеда, только что отменил встречу, и, если Йоаким через полчаса придет в контору, его примут.
Секретарша в приемной предложила ему подождать. Она сидела за компьютером, что-то писала, курила, а временами смотрелась в маленькое круглое зеркало и проводила языком по передним зубам.
— Это недолго, — несколько раз сказала она Йоакиму.
За закрытой дверью кто-то говорил по телефону. Энергичный мужской голос доносился то громче, то тише. Весьма профессиональный, убедительный, звучный. Перед тем как отправиться сюда, Йоаким успел надеть чистую рубашку и галстук. Зато проигнорировал совещание, которое в час состоится на работе, и вспомнил об этом только сейчас. Даже отпроситься времени не нашел. Достал из кармана мобильник, отключил его. Тут дверь открылась. На пороге, покачиваясь с пятки на носок и обратно, стоял невысокий корпулентный господин лет пятидесяти, коротко стриженный, лысоватый, в подтяжках. Он кивнул Йоакиму:
— Проходите.
Господин расположился за письменным столом и жестом предложил Йоакиму кресло напротив. Несмотря на открытую форточку, в кабинете висел густой сигарный дым, на столе громоздились кипы бумаг, и в целом контора производила неряшливое впечатление, вероятно главным образом из-за множества металлических шкафов разного размера и цвета, стоявших вдоль стен.
— Итак, вы решили обратиться ко мне? — начал адвокат, придвинув к себе пепельницу, полную сигарных окурков, и принялся рыться в верхнем ящике стола.
— Я развожусь, — нервозно сказал Йоаким.
— В таком случае вы обратились по адресу. — Хенрик Вингстед нашел то, что искал: гильотинку для обрезания сигар. — Разводы — моя специальность. — Он громко откашлялся, сунул сигару в рот и пояснил: — Я начал курить сигары, чтобы обуздать привычку к сигаретам.
— Даже не знаю, можно ли говорить о разводе. Ведь мы не состоим в браке. Я просто хотел бы знать, какие у меня права. Она утверждает…
— Дети есть? — Хенрик Вингстед раскурил сигару и теперь мог сосредоточиться. Оперся локтями на стол, вдохнул дым и серьезно посмотрел на Йоакима. — Общее имущество? Дом, автомобиль, лодка, летний домик? — Дым клубами валил у него изо рта.
— Именно что дети. Потому я и пришел. Хотел бы кое-что прояснить. — Йоаким осекся. Его опять бросило в пот. — У нас есть сын. У моей подруги есть еще дочка, от прежнего брака.
Хенрик Вингстед чуточку подвинулся в кресле, словно хотел получше прицелиться. Сигара этаким снарядом торчала в пальцах.
— Если брак не зарегистрирован, то ситуация с сыном складывается не в вашу пользу, — сказал он. — Где вы находились после разрыва?
— Жил в разных местах.
— Значит, в последнее время вы не бывали с мальчиком?
— Нет.
— Это минус. Но мы не отступим. Подойдем с другой стороны. Где сейчас ваша подруга?
— В квартире, вместе с детьми. Прямо-таки забаррикадировалась там, — сказал Йоаким. — Не пускает меня. Якоб не ходит в ясли, а Дитте, дочка ее…
— Для нас это без разницы. — Хенрик Вигстед жестом остановил его, глубоко затянулся. — Это ничего не даст. Надо сосредоточиться на фактах.
— Да, — пискнул Йоаким.
Неужели это я сижу здесь? — думал он. Нет, не я. Это другой, взвинченный, отчаявшийся человек, чья жизнь вконец запуталась. Он вызывает жалость, но я понятия не имею, чем ему помочь. Хенрик Вингстед возвысил голос, и он очнулся.
— Я спросил, кому принадлежит квартира, в которой вы проживаете.
— Нам обоим.
— Стало быть, и здесь ее не прижмешь. Хотя вы, конечно, можете подумать о продаже квартиры, — продолжал адвокат, и Йоакиму стало до того тошно, что он со стоном схватился за край стола. Хенрик Вингстед оставил это без внимания. — Выкупить у вас квартиру задешево недопустимо. Это ваш единственный козырь. Раз она действует беспардонно, платите ей той же монетой.
— Но как же с детьми? — вякнул Йоаким. — Вот что мне хотелось бы знать.
— Н-да, в сложившихся обстоятельствах, поскольку брак не зарегистрирован и вы ушли из дома, она в любое время может через суд оспорить родительские права.