Деревья, мимо которых шла сейчас Аполлинария, были самые разные — и лиственные, и хвойные, и большие, и маленькие. Названий их Аполлинария не знала, но это не тяготило её. Собственно, какое ей дело до названий, если деревья хороши просто сами по себе? И потом, в разных языках одно и то же дерево может называться по-разному, правда? Не названия определяют нас, а мы определяем предметы и объекты, думала Аполлинария, ведь дерево прекрасным образом росло до того, как я назвала его «ёлкой», и будет расти после того, как я перестану его называть…
Прогулявшись, таким образом, не меньше часа, Аполлинария опомнилась — нужно было искать фрагмент схемы. День уже клонился к закату, а работа до сих пор не была окончена. Впрочем, парк тут же показал ей схему, стоило только о ней подумать. Аполлинария стояла на тропинке, и смотрела, как на деревья с правой стороны от неё садятся черные птички, а на деревья с левой стороны — белые. Чёрные птички садились четным порядком, белые нечётным; раппорт обнаружился у самой дорожки, выложенный из камушков, а светлые и темные участки определились моментально, они оказались просто светлыми и темными листьями на самом близком к Аполлинарии дереве.
— Спасибо тебе, дорогой парк, — произнесла Аполлинария. — Я была очень рада знакомству. Тут так мирно и хорошо. Если возможно, могу ли я прийти к тебе ещё раз?
Ответом ей стала тишина, которую Аполлинария расценила, как согласие. Что же, пора было идти к финальной точке, и Аполлинария пошла к выходу из парка, думая о том, что с удовольствием вернется сюда в следующий раз.
Финальной точкой, в которой Аполлинарии нужно было забрать готовую схему, оказался маленький книжный магазин, расположенный не так уж и далеко от её дома. Аполлинария открыла деревянную дверь, и вошла — в отдалении звякнул колокольчик. Приятный магазинчик, подумалось Аполлинарии. И ценников нет. Тут явно не такие порядки, как у продавца редкостей. Но, наверное, книги и журналы нельзя брать просто так. Город уже научил её разумной осторожности, поэтому Аполлинария стояла сейчас, ничего не трогая, и ждала, когда появится продавец.
Продавцом оказалась разбитная женщина средних лет, в ярко-изумрудном платье, и с распущенными черными волосами. Ей бы в кабаке плясать, а не торговать книгами, подумала Аполлинария, она к этому магазину абсолютно не подходит.
— Добрый вечер, — вежливо произнесла Аполлинария. — Я пришла… то есть меня прислали сюда за схемой для вязания. Она должна, наверное, продаваться у вас. Или не продаваться, я точно не знаю.
Женщина смерила её оценивающим взглядом, и прищурилась.
— Какая ты прыткая, — хмыкнула она. — Не торопись, барышня. Давай сперва поговорим.
— Но что же на счет оплаты? — спросила Аполлинария, внутренне надеясь, что здесь её не заставят совершать обороты или выпады.
— Разговор и будет оплатой, — женщина присела за столик, на котором лежала груда книг. — Расскажи мне, где ты была, что видела, с кем говорила?
— Пока проходила карту? — уточнила Аполлинария. Женщина покивала. — Ну… сперва я была на площади, и женщина в желтом подсказала мне, как искать фрагменты. Потом я побывала в переулке, где видела цифры на шариках и ткани. А после я отправилась в парк, там были птицы, из которых и получились цифры. Вот так я пришла к вам.
— И тебя ничего не смутило? — снова прищурилась женщина.
— Нет, — покачала головой Аполлинария. — А должно было?
— Вообще-то да, — женщина тяжело вздохнула. — Значит, говоришь, платье незнакомки было желтым. Верно?
— Верно.
— Давай я подскажу тебе, что это значит. Желтый — это цвет покоя. У платья данной дамы не было ни синего цвета, который означает приближение, ни красного, который означает отдаление. Про эффект Доплера слыхала? Это он и есть. Так что же значит желтое платье?
— Понятия не имею, — призналась Аполлинария.
— Да то, дурёха, что она уже свой путь, считай, завершила, и вышла к переходу. Ищет его, старается, а сама в покое. Тебе повезло.
— Почему? — спросила Аполлинария с тревогой.
— Ищущие проход уже познали, — вздохнула женщина. — И для того, чтобы получить возможность устремиться, готовы на всё. Впрочем, до этого тебе ещё далеко. Давай дальше. Что тебя смутило в переулке?
— Ребенок и женщина, — честно ответила Аполлинария.
— А вот это уже правильно. И тебе снова повезло, потому что тебя могли запросто скормить жабёнышу, но почему-то пожалели.
— Так она не человек, что ли? — спросила Аполлинария. — И ребенок тоже?
— Жаба, — уверенно произнесла женщина. — Никогда не верь жабам. Их на самом деле очень много, ужасно много, и все они, как на подбор, одинаковые, похожи друг на друга, как икринки жабьей икры, — она хихикнула. — Одни стригут и крутят, другие месят и мечут, спасу нет от них. Вот бы кто пришел, да разом всю эту свару… — женщина вдруг осеклась и замолчала. Видимо, поняла, что говорит нечто лишнее. — Давай дальше, рассказывай.
— Я побывала в парке, — ответила Аполлинария. — Очень красивый парк, мне там понравилось.
— И снова ничего не смутило?
— Нет, — покачала головой Аполлинария.
— А если подумать?
Аполлинария задумалась. Нахмурилась. А потом неуверенно произнесла:
— Там повсюду были камни. Такие белые камни, они стояли на газонах, лежали вдоль дорожек. Ещё на входе была арка из двух высоких камней, но я… — Аполлинария замолчала, и с ужасом уставилась на женщину в зеленом.
— А чего такой испуг? Ну, подумаешь, мёртвый великан, — пожала плечами женщина. — Он там давно уже, пророс всем подряд, вот парк и сделали. Плодородный оказался, сама видела, какие деревья на нём вымахали. Нигде больше в Городе таких нет. Ну, по крайней мере, там, где я побывала, точно нет, — поправила она сама себя. — В следующий раз дойди до его головы. И не бойся, он мирный. Таких бояться не нужно, как ты уже догадалась, наверное.
— Бояться нужно живых, — беззвучно произнесла Аполлинария.
— Ну, не только живых, но ход мыслей правильный, — одобрила женщина. — Вот что я скажу тебе, барышня. Хорошая ты, но пока что невнимательная. То, что в этот раз ты победила, это чистое везенье, и огромная удача. Твои старухи…
— Бабушки, — поправила Аполлинария. — Не знаю, почему, но я иногда называю их бабушками.
— А ураган ты называешь ветерком, — покивала женщина. — Дело твоё. Так вот, твои старухи никогда не подскажут тебе то, что подскажу сейчас я. Слушай. У тебя слишком пламенное и наивное сердце. Менять его, конечно, не нужно, но попробуй его хотя бы немного ожесточить. Для начала.
— И как я это сделаю? — спросила Аполлинария.
— Холодным разумом, — посоветовала женщина.
— Попробую, — пообещала Аполлинария. — Но почему — мои старухи? Они не мои. Они сами по себе.
— Эти? Твои. Милая моя, здесь, в Городе, у каждого есть старухи, — женщина покровительственно улыбнулась. — Вопрос в том, что ты видишь лишь своих. Другие от твоего взгляда скрыты.
— И вы — тоже? — удивилась Аполлинария.
— И я тоже, — кивнула женщина. — А как ты думала? Разумеется, я тоже гуляла, как и ты, в квадрате, пусть и в немного другом, я тоже искала схемы, и тоже… впрочем, тебе про такое пока что знать рано.
— Почему в квадрате? — спросила Аполлинария.
— Открой свою карту, и посмотри. Убери мысленно все стрелочки и пояснения, и ты увидишь. Для этого надо совсем чуть-чуть изменить угол зрения… да, этого будет довольно.
Аполлинария смотрела, и видела, что женщина в зеленом была сейчас права — весь маршрут действительно оказался перемещением между углами четырехугольника. И в самом центре (а не ближе, вовсе даже не ближе) находился дом, в котором жила Аполлинария.
— Вот и думай, — посоветовала женщина. — Сейчас принесу схему. Наверное, её лучше положить в тубус. Уж больно она велика.
— Большая? — спросила Аполлинария.
— Огромная, — кивнула женщина. — Видимо, тот, для кого она предназначена, обладает огромным же терпением и силой воли. Иначе как ещё можно суметь прожить такую жизнь?
— Не понимаю, — призналась Аполлинария.
— Тебе и не надо. Вот, держи тубус, и отправляйся домой, солнце уже почти село.
Старухи сидели на своём обычном месте, и деловито щелкали спицами. Аполлинария остановилась рядом с ними, поставила тубус на землю, и устало произнесла:
— Вот, держите схему. Признаться, я рассчитывала вернуться несколько раньше, но не получилось.
— Ничего, — усмехнулась тётя Мирра. — Зато нагулялась, правда?
— Да, — кивнула Аполлинария. — Нагулялась.
— Чего-то ты не веселая, — заметила бабуля Мелания. — Обидел кто?
— Пытались. Но не вышли, — Аполлинария улыбнулась. — Женщина, которая оказалась…
— Жабой, — хмыкнула баба Нона. — И жабёныш при ней. Гробик, небось, тоже поблизости имелся, да?
— Имелся, — Аполлинария посмотрела на бабу Нону. — А вы откуда знаете?
— Так они только тогда и выходят, когда гробик есть, — пояснила старуха. — Приучают, так сказать, заранее. Закаляют характер. Но это ничего, это нормально. Не обидели, и хорошо.
— А меня правда могли съесть? — спросила Аполлинария.
— Тебя-то? — тётя Мирра усмехнулась. — Навряд ли. Ты несъедобная. Всё, иди, отдыхай, а нам за схему браться пора.
— Для кого будет это вязание? — спросила Аполлинария.
— Позже узнаешь, — ответила бабуля Мелания. — Всему своё время.
— То есть как это вы не знаете, кто привёз? — спросил Скрипач с недоумением.
— Ну, не знаю. Не в мою смену, наверное, — равнодушно ответил продавец. — Я вышел торговать, они уже тут лежали. Двадцать штук было, кажись, три всего продал. Остальные вон, в коробке.
— А на коробке ничего не написано? — спросил Ит. — Вы не посмотрите? Простите, что мы вас отвлекаем, но нам очень нужно адрес типографии узнать. Уж больно печать хорошая, хотим тираж им заказать.
— А, так вот почему вы интересуетесь, — понял продавец. — А я-то уж подумал, там неразрешенное что-то. Сейчас, гляну. Чего там, в книге этой, кстати? — спросил он из-под прилавка.