— Как? — с горечью спросил Ит.
— Меня, наверное, ждут где-то, — беззвучно произнесла Лийга. — Там, где моё место на самом деле. На Берегу, или в посмертии, или где-то ещё, я не знаю. Мне казалось, с годами моя тоска пройдет, но на самом деле она становится только сильнее. Ты ведь понимаешь, что это такое — любить кого-то, и знать, что ты даже уйти туда, где те, кого ты любишь, нельзя… Это безнадежно, Ит. Я тону. Тону в этой глухой тоске, которой с годами всё больше и больше. Я очень терпеливая, ты же знаешь, я многое могу вынести, но не до бесконечности.
— И что ты хочешь предложить? — спросил Ит. — Только не говори о том, что ты решила…
— Я ничего не решила, — покачала головой Лийга. — В этой главе не хватает одного важного момента. Знаешь, какого? Беспощадная истина способна убить. Точнее, способно убить осознание этой самой беспощадной истины. Эта игра проиграна. Мной — так уж точно. Мне уже ничего не важно, если честно. Зивы, атлант, Стрелок, вселенная… к чему мне это всё — без них?
Нет, она не заплакала, но Ит понял всё верно. Встал, обошел стол, сел рядом с Лийгой на табуретку, и обнял — как брат обнял бы младшую сестру.
— Я знаю, — шепотом сказал он. — Лий, я знаю. Мы что-нибудь придумаем, хотя бы попробуем. Но только… только давай не будем торопиться, хорошо? Когда-то очень давно я осознал эту беспощадную истину. Именно ту, о которой ты сейчас говорила.
— И какую же?..
— Простую. Такой ошибки совершать нельзя. Всегда есть другой, правильный путь.
Глава 8Дряхлый рыцарь
Про песок, который может сыпаться из человека от старости, Аполлинария подумала сразу же, как только старичок сел рядом с ней на лавку. День выдался жаркий, и Аполлинария решила провести его под сенью деревьев, поэтому она отправилась в парк, к погибшему великану. Парк для её цели подходил как нельзя лучше. Дорожки, защищенные от солнца пышными кронами, ручейки, клумбы, и удобные лавочки, на которых можно посидеть и отдохнуть от изнуряющей жары. И вот как раз когда Аполлинария присела в очередной раз, чтобы перевести дух, к ней и подсел этот самый старичок.
— Доброго дня, сударыня, — произнес он скрипучим голосом. — День, конечно, сегодня просто-таки утомительно жаркий, но ведь это не делает его не добрым, вы не находите?
Аполлинария, занятая в этот момент своими мыслями, перевела взгляд на старичка, и лишь спустя несколько секунд сообразила, что же можно ответить на столь витиеватое и длительное приветствие.
— Доброго дня, — кивнула она. — Да, день вполне может быть и жарким, и добрым одновременно.
Старичок просиял, и закивал.
— Верно, верно, — обрадовался он. — Вы, вне всякого сомнения, правы. Просто добрый и жаркий день… почти как тогда, — добавил он.
— Тогда — это когда? — не поняла Аполлинария.
— Очень много времени назад, — старичок вздохнул. — Точно не скажу, потому что время, как вы понимаете, весьма относительная и нестабильная вещь, но вот что его прошло очень много — несомненно.
— Но как же вы это поняли? — спросила Аполлинария.
— Видите ли, с тех пор я весьма одряхлел, а это процесс небыстрый, — объяснил старичок. — Кстати, я, по забывчивости своей, не успел представиться. Исправляюсь. Меня зовут Справедливый Рыцарь Кристальной Чистоты Помыслов. Но для знакомых я обычно просто Рыцарь, потому что, согласитесь, произносить каждый раз полный титул, обращаясь ко мне — это лишний раз вспоминать про своё несовершенство. А думать им про такое, вероятно, тяжело, поэтому я на полном титуле обычно не настаиваю. Пусть говорят, как им удобно.
Аполлинария тихонько вздохнула — разумеется, ей тут же вспомнился Петрикор, и потому захотелось поскорее уйти. С одной стороны, старичка, конечно, жаль, с другой — нет никаких сил слушать его горделивое бахвальство. Вот же старый павлин, раздраженно подумала Аполлинария, ишь, распустил свой хвост. Подумать только, он же щёки надувает от гордости! Вот только от гордости за что?..
— А как вас зовут, сударыня? — спросил Рыцарь.
— Аполлинария, — представилась Аполлинария. — Можно просто Поля. Так короче.
— Славно, славно, — покивал Рыцарь. — Итак, с именами мы разобрались. На чём мы остановились, позвольте спросить? Я запамятовал.
— Мы говорили о погоде, — напомнила Аполлинария. — И о том, что время является нестабильной вещью.
— Действительно, — обрадовался старичок. — Несомненно, это так. Время нестабильно. Но выдры… — он сделал паузу. — Выдры, если сравнивать их со временем, ещё более нестабильная субстанция. И при том предательская. О! Точно! Я вспомнил, для чего прибыл в этот парк!
— И для чего же? — с опаской спросила Аполлинария.
— Я хотел излить свой праведный гнев пред ликом павшего героя, — ответил Рыцарь. — Но я так стар, что это совершенно вылетело у меня из головы. А ведь я должен был, простите за тавтологию, добраться до его головы, приклонить свою, и торжественно покаяться в том, что…
— Простите, вы вроде бы хотели излить гнев, — заметила Аполлинария.
— Изливание гнева и покаяние суть одно и то же, — махнул рукой старичок. — И ведь всё произошло из-за моей непомерной доброты и чистоты. Представляете себе? Эти чёртовы выдры обманули меня, и я теперь… а они… а я… да как они вообще посмели… да чтоб я ещё раз!..
— Ничего не понимаю, — призналась Аполлинария. Она видела, что старичок рассержен и расстроен, но причин столь резкой смены его настроения она не знала. — Может быть, вы расскажете, в чём дело?
— Ах, дело. Да, действительно, вы ведь не знаете, — старичок помедлил. — Ну, хорошо. Начать следует с того, что у меня на попечительстве находится один большой-пребольшой дом…
Дом этот достался Рыцарю в наследство, точнее, его предшественник, уходя, сунул Рыцарю связку ключей, хлопнул по плечу, сказал «слушай, ну ты давай теперь тут как-нибудь сам», и растворился в подступающих сумерках. Рыцарь помялся на пороге, и вошёл.
В доме, как выяснилось позже, творилось форменное безобразие. Выдры, в нём живущие, повинуясь воле ушедшего предшественника, вели себя, как стая обезьян — они бегали туда-сюда по лестницам, выламывали двери квартир, качались на люстрах, били посуду, рвали вещи, словом, творили такое, что Рыцарю на несколько минут сделалось плохо. Однако он быстро взял себя в руки, и принялся действовать.
— И что же вы сделали? — спросила с интересом Аполлинария. Ей подумалось, что качающиеся на люстрах выдры — это, наверное, смешно, но Рыцарь почему-то не смеётся, а наоборот, зол и рассержен.
— По доброте своей я решил, что нужно навести в доме порядок, — ответил Рыцарь. — Поэтому я сделал так, как завещали предки. Я разделил их на две половины.
— Выдр? Но как вы это сделали? — удивилась Аполлинария.
— Конечно, выдр, у меня ведь никого больше в подчинении не было. Одним я дал право наказывать, а другим — быть наказанными. Это, уж поверьте, привело их в чувство. Но, к сожалению, ненадолго, потому что они быстро сговорились, и начали чудить пуще прежнего.
— Сговорились? — удивилась Аполлинария. — Как же это они сумели?
— Наказанные начали доплачивать наказывающим, платили, разумеется, едой, которая повкуснее, — вздохнул старик. — К тому же и те, и другие снова осмелели, полезли на люстры, и принялись бить посуду. Мою посуду!
— И что же вы предприняли?
— Сперва я ужесточил наказания, но это не сработало. Поэтому я придумал новый план, теперь наказывать мог только я, то есть все наказывающие должны были приходить ко мне, и получать разрешение. Дело вроде бы пошло на лад, но… — Рыцарь развел руками. — Но они снова сговорились! То есть мне они говорили одно, а сами в это время делали совсем другое!
— Кто бы мог подумать, — всплеснула руками Аполлинария. — Простите, что я перебиваю вас, но я бы хотела задать вопрос. Неужели вам не пришло в голову, что их просто следует оставить в покое?
— Оставить в покое? Чтобы эти шерстяные твари разнесли по кусочкам весь мой дом? — возмутился Рыцарь. — Я не мог этого допустить, что вы. Поэтому следующим этапом я взялся за их детей, и принялся учить выдрят хорошему с самого рождения. Но…
— Неужели снова что-то пошло не так? — удивилась Аполлинария.
— Да, — мрачно ответил Рыцарь. — Они принялись массово тупеть. Просто поголовно. И, что самое скверное, они вновь полезли на люстры, но уже не с целью похулиганить и покуражиться, а потому что им нравилось гадить друг другу на головы. Можете себе такое представить?
— Если честно, не очень, — призналась Аполлинария. — Что же это за выдры такие, позвольте узнать?
— Экспериментальные, тренировочные. Небольшие, — Рыцарь показал, какой высоты были его выдры. — Вот такие. От предшественника остались. Самое скверное то, что я желал им исключительно добра, а в ответ получал снова и снова только два варианта. Если я ослаблял давление, они умнели, и гадили от большого ума. Если давил сильно, они начинали гадить уже от глупости. Но самое ужасное, что я познал главную истину! — он наставительно поднял палец. — Третьего варианта не дано. Либо так, либо этак. Я винил и корил себя, но на самом деле я был ни в чём не виноват! Подлые выдры годами обманывали меня, и насмехались надо мною.
— Это вся ваша история? — спросила Аполлинария.
— Нет, что вы, это только её начало, — Рыцарь тяжело вздохнул. — Поскольку я, как вы помните, Справедливый Рыцарь Кристальной Чистоты Помыслов, я, со всем усердием, принялся изменять выдр, прививая им культуру, обучая искусству, знакомя с науками, и всё в том же духе. Но я опять потерпел неудачу, — Рыцарь удрученно покачал головой. — Да, мои выдры стали послушны, да, они вроде бы даже перестали гадить, разве что втихую, и совсем немного, однако я не видел в них того, что так жаждал увидеть столь долгое время.
— И что же это такое? — спросила Аполлинария.
— В них так и не появилось ни искренней преданности, ни признательности, ни благородства, — Рыцарь отвернулся. — Возможно, начни я экспериментировать с куликами или аксолотлями, всё пошло бы иначе, и результат меня бы устроил. Увы, эти проклятые выдры так и не выполнили тот план, который я придумал.