— Простите, — сказала Аполлинария. — Я не хотела.
Ещё как хотела, думала она в этот момент, и ведь официантка оказалась права — старухи рассердились, и сказали, что соберут всё сами, ей трогать бисер они действительно не позволили. Надо будет потом узнать про этот закон, уж больно странно это всё. Почему нельзя трогать пряжу и бисер, интересно? И что произойдет, если потрогать? Любопытно.
— Иди к себе, — сказала тётя Мирра, присаживаясь на корточки. — И ложись спать. Растеряха, вот же растеряха, зла на тебя не хватает. Нона, а ну-ка глянь схему, сколько там бисерин на кисть положено делать?
— По шестьдесят на ряд, сто двадцать на кисть, — ответила баба Нона, разворачивая сверток с пряжей. — А в коробке бисера осталось меньше половины, да и размером он с маковое зерно…
Аполлинария, поняв, что с ней никто разговаривать дальше не планирует, вошла потихоньку в подъезд, и беззвучно прикрыла за собой дверь.
— Как же вы умудрились улизнуть от старух? — спросил Вар.
— Мне помогли, — призналась Аполлинария. — Милая официантка из кафе, в которое я часто хожу, предложила мне проделать фокус, рассыпав перед ними бисер, и они теперь до утра будут его собирать. Я же сумела вылезти через кухонное окно, и спустилась вниз по водосточной трубе. Это было не очень просто сделать, мне мешало платье, уж больно оно длинное, но, как видите, я смогла, и сейчас стою перед вами, — Аполлинария улыбнулась. — У меня всё получилось.
— Вы великолепны, — Вар тоже улыбнулся ей в ответ. — А ещё вы очень смелая. Я, признаться, в первый раз боялся, что они всё поймут, мне казалось, что погоня неминуема, но нет, это оказалось не так. Теперь мои старухи признали за мной право распоряжаться собой, а я получил возможность бывать в Городе по ночам систематически.
— А они погонятся, если поймут, что человек ушел гулять ночью? — удивилась Аполлинария.
— Да, погонятся, и вернут обратно, домой, — Вар погрустнел. — Это был не очень приятный опыт, признаюсь. Старухи ужасно на меня рассердились, и потом долго гоняли на самые неприятные задания. Где я только не побывал после своего неудачного ночного побега! Вспомнить страшно…
— И где же? — спросила Аполлинария. — Неужели на бумажной фабрике?
— Фабрика была только началом, — печально ответил Вар. — После фабрики я побывал в Доме страха и огня, потом ходил в Лабиринт дурных миазмов, а ещё были Бесконечный коридор ужасов, Лес медных труб, и Озеро рождений. И лучше бы вам никогда не знать об этих местах, и не видеть их.
— Неприятных мест я тоже видела немало, — призналась Аполлинария, и принялась рассказывать о своих похождениях. — Но, знаете, — сказала она под конец, — я думаю, мне это пошло на пользу. По крайней мере, я теперь точно знаю, чего я делать ни в коем случае не хочу.
— Да, это вы верно подметили, — покивал Вар. — Те путешествия тоже многому меня научили, что верно, то верно. Но, думаю, если бы вместо Озера рождений мне показали бы что-то менее неприятное, я бы тоже всё понял правильно.
— А что за Озеро такое? — спросила Аполлинария.
— Ох, — Вар поморщился. — Вы ведь знаете, что такое постоянство основы? — Аполлинария кивнула. — Так вот, там это постоянство сохранялось на короткое время только у вновь рожденных. А те, кто их порождал, постоянство моментально утрачивали, превращаясь в придаток при новом поколении. И так далее. Бесконечный цикл всё новых и новых бессмысленных рождений, и, как пена на гребне морской волны, жалкие фрагменты основы, которая на самом деле должна быть — какой?
— Постоянной, разумеется, — пожала плечами Аполлинария. — Об этом знают даже выдры и аксолотли.
— Вот и я о том, — согласился Вар. — И ваша, и моя основа — это разум. А та модель сохраняла разум только самому последнему поколению, и лишь до момента появления поколения следующего.
— Ужасно, — Аполлинария покачала головой. — Нет, в подобные места меня старухи ни разу не посылали. Видимо, не настолько сильно я сумела им досадить.
— Вы не являетесь неуёмной натурой, — заметил Вар. — Судя по всему, вы более чем осторожны, и притом весьма рассудительны. Это прекрасные качества, и вам не следует от них отступать. А я вот когда-то сплоховал. В прежние времена, до того, как взялся за ум, я был горяч и безрассуден, и, признаться, мне те уроки оказались всё-таки полезными. Я научился владеть собой, и стал гораздо больше думать, причем не только о себе, но и об окружающих — потому что после своих приключений я стал их лучше понимать. Например, раньше, чем вы, я угадал, что вы побоитесь идти за шляпкой и зонтиком, и взял на себя смелость принести их вам. А до того, как побывал в Доме страха и огня, я бы даже не заметил, что вы напуганы. Понимаете?
— Кажется, да, — кивнула Аполлинария. — Но, по-моему, вы ошибаетесь, Вар. Осторожность и рассудительность? Боюсь, это не про меня.
— О, нет, это как раз про вас, — улыбнулся Вар. — Поэтому давайте поступим следующим образом. Поскольку вы меня до сих пор опасаетесь, я предлагаю погулять по площади, ведь здесь множество фонарей, от которых светло, есть люди, и потому тут безопасно.
— Но ведь на площадь я как-то пришла, — возразила Аполлинария.
— Вы были одни, — покачал головой Вар. — А теперь с вами я. И при всём желании я не сумею дать вам гарантии, что я не сродни Петрикору, Рыцарю, Детективу, и иже с ними. Поэтому я не хочу пугать вас, сударыня, и предлагаю провести время здесь. Вы согласны?
Аполлинария кивнула. Вар был в этот момент абсолютно прав, и эту его правоту Аполлинария признала сразу и безоговорочно.
Через полчаса неспешной прогулки Аполлинария поняла, что ночью, оказывается, всё вокруг стало несколько иным, не таким, каким оно было днём. Дети, игравшие неподалеку от памятника, оказались вовсе не детьми, а маленькими выдрами, одетыми в нарядные костюмчики. Люди, читавшие афишу, при ближайшем рассмотрении превратились в ротанов, лишь прикидывавшихся людьми. Вдали Аполлинария увидела мадам Велли, которая неспешно шла, толкая перед собой коляску, в которой стояли клетки с мышами. Потом, через некоторое время, мимо прошла женщина в желтом платье, та самая, которая подсказывала Аполлинарии, как увидеть схему вязания — и Аполлинария с удивлением увидела, что платье женщины светится в темноте, и что лицо у неё больше похоже на застывшую гипсовую маску.
— Кажется, вы удивлены, — заметил Вар. — Встретили кого-то знакомого?
— Да, — кивнула Аполлинария. — Вот же странно. Я не думала, что они, оказывается, гуляют где-то по ночам.
— Многие гуляют по ночам, — Вар улыбнулся. — Это вполне естественно, потому что ночь интереснее дня. Темнота, как вы сами видите, весьма притягательна, потому что именно темнота умеет прятать секреты и тайны.
— Мадам Велли вывозит своих мышей на прогулку, — покачала головой Аполлинария. — Никогда бы не подумала. Скажите, Вар, неужели, чтобы выходить в Город ночью, нужно каждый раз рассыпать перед старухами бисер?
Вар засмеялся.
— Конечно, нет, — ответил он. — Вы должны будете дать им понять, что вы достаточно сильны, и способны отстоять свой выбор — тогда, разумеется, бисер станет вам не нужен. Но… — он сделал паузу, — тут есть довольно интересный момент. Вы сами должны решить, стоит ли открываться перед ними, или лучше пока повременить с этим.
— Не показывать свою силу? — Аполлинария нахмурилась, размышляя. — А ведь вы правы, Вар. Действительно, не стоит выдавать себя до поры. Пусть старухи и дальше думают, что я слаба, и что мною можно управлять, а я пока что… в общем, я согласна с вами. Вы снова правы.
— Это не я прав, — покачал головой Вар. — Это очевидная истина. Только не подумайте, что речь идёт об обмане, нет, конечно. Вы просто не должны показывать всем подряд свою постоянную основу, в которой, собственно, и заключается ваша сила. Проще говоря — ваша сила это ваше дело, и совсем необязательно оповещать о её существовании всех подряд.
— Так и поступлю, — кивнул Аполлинария. — Это разумно. Ой, а что это там такое? — удивленно спросила она.
— Где? — не понял Вар.
— Да вон та лавочка. Там два старичка всегда играют в шахматы, — Аполлинария осеклась, присматриваясь. — Но это же не шахматы.
— И не старички, — кивнул Вар. — Подойдем поближе, и посмотрим?
На лавочке, друг напротив друга, сидели… хотя слово «сидели», пожалуй, тут будет неуместным. Там находились два сгустка тьмы, непроницаемой, абсолютной. Тьма эта выглядела, как два небольших облака, и между этими облаками парила в воздухе многомерная игровая доска. Она лишь отдаленно напоминала шахматную, но, конечно, на самом деле к шахматам эта игра не имела никакого отношения. Когда Аполлинария и Вар подошли поближе, они сумели разглядеть, что доска эта словно бы расслаивается на тысячи призраков самой себя, и призраки эти образуют подобие колонны, часть которой уходила вниз, в непроглядную тьму, а другая часть шла вверх, куда-то в ночное небо. Активным сегментом был тот, который находился перед игроками, и представлял собой скопление светящихся объектов разных размеров и форм.
— Любопытно, — шепотом сказала Аполлинария. — Но я не могу понять, что они такое делают? Как в это играть?
— Кажется, им надо провести свои фигуры в определенную область доски, — тоже шепотом ответил Вар. — Присмотритесь. У того старичка, что справа…
— Это не старичок, — возразила Аполлинария.
— Днём они выглядят как старички, поэтому я буду называть их так, как им хочется, — покачал головой Вар. — У правого старичка одна фигурка, побольше размером. У левого две, но поменьше. Видите?
Аполлинария присмотрелась, и обнаружила, что, оказывается, она может видеть доску…
— Да, другим взглядом, совершенно верно, — похвалил Вар её сообразительность.
У старичка, сидевшего слева, кажется, намечались проблемы — и правый, судя по нетерпению, был этим проблемам очень рад. Дело в том, что од