— Не потому ли, что их правда была сродни правде Велли, Петрикора, Рыцаря, Папэра, и прочих подобных личностей? — спросил Настройщик.
— Даже если и так. Эта правда имела место быть, и, кажется, я совершила большую ошибку, — призналась Аполлинария. — К сожалению, я не помню, какую именно, но, видимо, я чем-то крепко им насолила. Не просто же так они пришли меня убивать?
— Но ведь не убили, — Настройщик усмехнулся. — Для меня это означает, что правда находилась и продолжает находиться на вашей стороне, сударыня.
— Отрадно сознавать, что хоть кто-то находится сейчас на моей стороне, — вздохнула Аполлинария.
— Находится-находится, и нас, вот таких, гораздо больше, чем кажется, — заверил Настройщик. — Давайте я преподнесу вам прощальную чашечку кофе, и пожелаю счастливого пути. Смотрите, за окном уже светает, а это значит, что наша беседа подходит к концу. Удачного вам полёта, сударыня.
— Спасибо, — благодарно кивнула Аполлинария.
Старухи сидели, по своему обыкновению, на лавочке, возле подъезда, но, когда Аполлинария присмотрелась, она с удивлением поняла, что в руках у них вместо привычного вязания находятся аккуратные узелки. Тётя Мирра и баба Нона держали свертки, из которых торчали спицы. У бабули Мелании из узелка, разумеется, выглядывали ушки её больших ножниц. Да и сами старухи сегодня, кажется, принарядились, по крайней мере, впечатление они производили самое что ни на есть благоприятное.
— Доброе утро, — вежливо поздоровалась Аполлинария. — А куда же подевалось ваше вязание? Вы куда-то собрались?
— Как это — куда-то? — удивилась баба Нона. — С тобой, Полечка, и собрались. Всем пора в дорогу, и тебе, и нам.
— Вы полетите со мной? — безмерно удивилась Аполлинария. — Но вы не говорили об этом! Как же такое будет возможно?..
— Запросто, — усмехнулась тётя Мирра. — Вот только непонятно мне твоё удивление. Мы же сказали, давно уже: все мы одной судьбой повязаны, и мы от тебя неотделимы. Неужели ты забыла?
— Нет, тот разговор я помню, — возразила Аполлинария. — Но я не понимаю, как вы полетите, вы ведь не тренировались вместе с нами, и поэтому…
— Мы и не полетим. Это ты полетишь, — ответила баба Нона. — Нам на полёты время тратить нельзя. Кто же вместо нас будет прясть, вязать, да хвосты отстригать? Вот и думай.
— Понимаешь ли, Поля, тут такое дело получается, — тётя Мирра поудобнее пристроила на коленях свой узелок. — Кем бы ты ни была, ты существо, в первую очередь, живое. И поэтому законы, сопровождающие жизнь в любых её проявлениях, на тебя тоже распространяются. А к законам этим прилагаемся мы трое, потому как законы должны исполняться, вовремя и в срок. Это последний наш разговор с тобой, после него мы станем неразделимы, и действовать начнём, как одно целое.
— То есть я уже совсем буду не человек, да? — жалобно спросила Аполлинария. — Настройщик… он передал мне шарик, и я увидела, что женщина, которой я была, погибла. Выбросилась из окна. Так страшно… получается, что я всё-таки умерла, а теперь стану кем-то, кто… я не понимаю, кем именно я теперь буду…
— Не печалься, — улыбнулась баба Нона. — Нормальной ты станешь. А кем — неважно. Названия, имена, прозвища — это, Поля, такое не долгосрочное дело, что и смысла в них нету. Главное тут другое.
— И что же? — с надеждой спросила Аполлинария.
— Да то, что ты никогда больше одна уже не будешь, — улыбнулась тётя Мирра. — И мы, хоть с тобой и спорили порой, зла тебе никогда не желали. То, что все мы вместе так долго строили, оно ведь не на плохом выстроено получилось, хотя и не без того. Так что не переживай. Делай, что должно…
— И будь, что будет? — спросила Аполлинария.
— Э, нет, будь что предначертано, — покачала головой тётя Мирра. — Ты уже сама догадалась, кем именно.
— Кажется, да, — кивнула Аполлинария.
— Вот и славно, — подытожила баба Нона. — Ну, девочки, пора.
— Погодите, — попросила Аполлинария. — Можно ещё вопрос?
— Только недолго, — предупредила тётя Мирра.
— Хорошо. Другие, такие же, как вы, которые сопровождали таких, как я, они что — тоже улетают? Вместе с нами? — спросила Аполлинария.
— А то как же! — всплеснула руками бабуля Мелания. — Каждый день такие, как мы, улетают, вот просто каждый день, в обязательном порядке. Со всеми и с каждым.
— То есть вы уже давно стали миллионами, верно?
— Ну а то. Только не миллионами, — поправила тётя Мирра. — Мириадами. Мы давным-давно потеряли себе счет.
— Ясно, — кивнула Аполлинария. — Скажите, а там правда есть поле, на котором растут цветы?
Тётя Мирра засмеялась.
— Да, девочка, можно и так сказать, — ответила она. — Поле… бескрайнее поле, море травы, в которой вспыхивают, как огоньки, живые цветы. Огненные цветы в бескрайней степи. Ты услышала мой ответ?
Аполлинария молча кивнула.
— Нам пора, — сказала баба Нона.
— Да, — эхом откликнулись тётя Мирра и бабуля Мелания.
И… старухи, сидевшие перед ней на лавке, начали вдруг таять, словно были призраками; они становились всё прозрачнее и прозрачнее, с каждой секундой очертания их делались тоньше, эфемернее, и воздушнее, и вот, наконец, лавочка опустела, на ней больше никого не было.
Манжеты на платье Аполлинарии вдруг словно бы вспыхнули, осветились золотым светом, и край воротничка, который сама Аполлинария могла видеть, вспыхнул тоже. Золотое сияние пробежало по ним, и пропало.
— Ах, вот как, — покачала головой Аполлинария. — Ну, что же. Значит, так тому и быть, и вы теперь навечно со мною. Хорошо. Я готова. Мне пора идти к друзьям.
В кафе она пришла самой первой, никого из друзей ещё не было. Навстречу Аполлинарии вышла официантка, и Аполлинария с удивлением увидела, что официантка переоделась — вместо привычного чёрного платья и белого фартука на ней был темно-синий брючный костюм облегающего кроя, больше всего напоминавший военную форму. Или не военную? Этого Аполлинария не смогла для себя определить. Выглядела официантка тоже как-то непривычно, словно черты лица её изменились, неуловимо, непонятно, но…
— Это точно вы? — спросила Аполлинария вместо приветствия. — Или вы уже кто-то другой?
— Давайте считать, что я теперь кто-то другой, и этот другой является производной от прежнего облика, к которому вы привыкли, — ответила бывшая официантка. — Собственно, вы, сударыня, тоже теперь кто-то другой. Вы не заметили?
— Нет, — помотала головой Аполлинария. — Правда?
— Давайте войдем в кафе, — предложила официантка. — Там есть зеркало. А заодно я налью вам чашечку кофе…
— Лучше чаю, — попросила Аполлинария. — Я бы хотела запомнить вкус, он мне очень нравится.
— Можно и чаю, — согласилась официантка. — Идёмте.
…Зеркало за стойкой было старое, мутное, но Аполлинария, едва взглянув на себя, поняла, что официантка права. Раньше в зеркалах Аполлинария отражалась, как молодая девушка, не полная и не худая, с лицом симпатичным, но несколько невнятным, словно это была заготовка, которой предстоит обрести впоследствии истинный облик. А сейчас — облик был уже обретен, и теперь Аполлинария видела в мутном зеркале молодую красивую женщину со строгим, точеным лицом, гладкими волосами медового оттенка, одетую в золотистое платье с лиловым отблеском.
— Неужели это я? — спросила Аполлинария. — Я так быстро и неожиданно изменилась…
— Вы менялись всё это время, — покачала головой официантка. — Просто не замечали этого, потому что были слишком сильно заняты другими вопросами. Вот ваш чай, сударыня. Именно такой, как вы хотели.
Женщина в зеркале взяла запотевший высокий стакан, и отпила глоток. Да, чай был превосходен. И, пожалуй, теперь только этот чай и связывал Аполлинарию с тем, чем она была раньше.
— Знаете, а я ведь умерла, — с усмешкой сказала она официантке. — Странно, правда?
— Можно, я внесу ясность в этот вопрос? — официантка присела на высокий стул у барной стойки. — У вас было несколько видений, в которых вы представали перед собой в виде старой женщины, которая совершила некий поступок, из-за которого рассталась в результате с жизнью. Всё так?
Аполлинария кивнула.
— Этой женщины никогда не существовало, — спокойно сказала официантка. — Вы всегда были тем, кем вы являетесь сейчас.
— Но я же помню, как я убегала от безглазых, пряталась, спасала себя, и в результате оказалась в Городе, — возразила Аполлинария.
— Конечно, вы это помните, ведь Городу нужно было как-то обосновать ваше появление, в первую очередь для вас же самой, — официантка пожала плечами. — И не только обосновать, но и подарить вам зерно сомнения. А потом посмотреть, как вы им распорядитесь. Ваша ложная память — это ещё одна этическая задача, которую вам предстояло тогда решить. И вы её решили, причем блестяще.
— Так уж и блестяще, — покачала головой Аполлинария.
— Именно блестяще, — твердо сказала официантка. — Поэтому вам и уготована особая судьба. Не такая, как у других.
— Другие, подобные мне, решают её иначе? — удивилась Аполлинария.
— Конечно, — заверила официантка. — Кто-то порывается мстить обидчикам, кто-то хочет вернуть разрушенную жизнь, пытаясь найти дорогу из Города в несуществующую реальность, кто-то ищет причину происшедшего, и не находит, потому что причины на самом деле нет.
— Небо, — вдруг вспомнила Аполлинария. — Небо, и ненастоящие звезды…
— В вашей воле дать кому-нибудь знание о настоящем небе, — пожала плечами официантка. — На ваше усмотрение.
— Всем, — решительно сказала Аполлинария. — Всем, кто со мною связан. Пусть у них будет это знание, и пусть они распорядятся им, как угодно.
— Воля ваша. Сударыня, вы боитесь? — внезапно спросила официантка.
— Немного, — призналась Аполлинария. — Кажется, боится только та моя часть, которая умела это делать. Я не могу ответить на ваш вопрос. Это плохо?
— Нет, почему же, — официантка улыбнулась.
— Скажите, а вы теперь юноша или девушка? — решилась, наконец, Аполлинария. — Ваше лицо, оно… как бы сказать…