Или воспринимаешь с иронией.
Иронией? Лучше с самоиронией. Мне это легче, ведь я в себя не влюблена. В глубине души каждый знает себе цену. Даже если человек и с фанаберией. Без самоиронии нельзя.
Даже если Вы – часть созданного имиджа и как бы не принадлежите себе?
Я ничего для этого не делала, для саморекламы и прочего. Все сто процентов – ничего. Не как сейчас, когда буквально «не вылезают» из телевизора и делают себе имена, деньги. Мне имя сделала публика, только публика. Потом, я вам скажу, то, что я выпустила две книжки и они пользуются большим успехом, тоже способствовало популярности. Как мне говорили издатели, первая книга «Я – Майя Плисецкая» выдержала уже 15 тиражей в жанре биографии, да еще балерины… Кроме того, она переведена на 14 языков. Вероятно, людям нравится то, что я делала, как я танцевала, какие книжки написала. Вот и все. Но это естественная популярность. И я специально об этом не думаю. Я удовлетворена своей жизнью и, как мне кажется, полностью оценена. Конечно, я не все сделала, что могла бы, в силу разных причин и обстоятельств: из-за своего характера, недостаточно (хоть это, может быть, и странно звучит) хорошей школы и недостаточного напора. Сама не использовала все шансы, поэтому претензии могут быть только к себе. Но не к моим зрителям. Они воспринимали меня всегда с открытым сердцем. Возможно, поэтому я и существую так долго. Недавно, в день своего рождения, я бисировала в Варшаве, а потом – такое редко случается – кончился спектакль, и две тысячи польских зрителей в сопровождении оркестра (никто из музыкантов не ушел!) пели мне «Ста лят…». Как я могу быть недовольной?! Такое признание для артиста – это все! Что может быть больше и прекраснее?
Что для Вас означает Красота?
Я даже не знаю, что и говорить. Красота и есть красота. Во-первых, земной шар – такая красота. Весь, весь земной шар! Конечно, люди с упорством стремятся его изуродовать. Но пока еще не все удалось. Цветы – непостижимая красота. Каждый цветок. Это сочетание красок, запахов. Я помню, один раз мы увидели с Родионом не просто сиреневый, а густочернильный куст цветов. Я воскликнула бездумно: откуда они берут этот цвет?! Что-то ослепительное, невероятное. Вот то, что невероятно и создано природой, то и красиво. Это невозможно даже обсуждать, только восхищаться. Что еще? А запахи? – Кофе, пионы, хвоя…
Может быть, Красота – это тоже некий высший порядок? И в жизни и в искусстве.
Порядок? Вы знаете, абстрактный порядок – это не та красота, что есть в жизни. Можно рассуждать на бытовом уровне и сравнивать, скажем, жизнь в хлеву и в чистоте. Естественно, что предпочтение будет отдано чистоте. Но высший, как вы выразились, порядок – это сама жизнь. Беспорядок – это катастрофа. Мне кажется, что у нас в России жизнь такая трудная, потому что порядка никакого. Ни дома, ни на улице, ни в головах, ни в чем. Тогда и созидать трудно. Порядок – это уже полжизни. Ведь даже в быту, когда ничего нельзя найти, и то жить невозможно.
Вы хаос не любите?
Не люблю. Я не могу сказать, что лично у меня все в идеальном порядке, но все-таки и не хаос. Иногда, бывает, я знаю, что это беспорядок, но в этом беспорядке я точно могу найти то, что мне надо.
Если перенестись в область искусства, то Вы наверняка сталкивались с распространенной манерой работать хаотично, на авось. Эдак вразвалочку и не задумываясь. В надежде, что потом интуиция или еще что-нибудь как-нибудь вывезет, поможет – ну и сладится все в конце концов.
Есть и такое. В общем-то, не очень профессиональный подход. Но я бы не стала недооценивать роль интуиции. Интуицию и воздействие на публику нельзя искусственно организовать. Это талант. Иногда, знаете, все правильно, чистенько, а даром не надо.
Как Вы относитесь к понятию новая красота? Существует ли она? Или есть категория лишь вечной красоты?
Жизнь меняется, как в калейдоскопе. Люди другие, другое время, сейчас все другое. И потом, мы не можем тянуть новые поколения назад. Им нравится другое. Конечно, существует красота идеальная, поражающая нас вне зависимости от возраста и пристрастий. Кто-то сказал, что если дикаря привести в галерею, он ткнет пальцем в шедевр.
Зависит ли восприятие прекрасного от состояния души? От настроения?
Иногда – да, иногда – нет. В большей степени, я считаю, зависит от направленности. Если человек приходит специально в концертный зал, в театр, он себя уже заранее настраивает на восприятие прекрасного. И тогда искусство не может на него не подействовать. Хотя иногда те или иные обстоятельства мешают этому. Вот так произошло со мной в отношении музыки балета Прокофьева «Ромео и Джульетта». Признаюсь, что мне не удалось послушать всю музыку балета, так сказать, отдельно, «до балета». Она слилась для меня с хореографией Лавровского. Не знаю почему, но я чувствовала себя скованной в восприятии этой музыки. Всю жизнь. Что-то мне мешало, вероятно (теперь-то я понимаю) однообразная хореография, как будто составленная из двух танцевальных позиций. Эта хореография ориентировалась только на Уланову. Да и все последующие постановки «Ромео» всегда следовали канонам этой хореографии. Влияние было очень сильным. Такое часто случается в балете. Тому пример, кстати, и почти все постановки «Кармен-сюиты», осуществленные в духе первой хореографической версии Альберто Алонсо. Словом, что-то не смыкалось для меня в «Ромео». До тех пор, пока я сравнительно недавно не увидела «Ромео и Джульетту» в постановке Жан-Кристофа Майо. Только тогда я вдруг ощутила и поняла, какая это замечательная музыка. И как она органично сливается с хореографией Майо и совершенно, на мой взгляд, не подходит к хореографии Лавровского. Это была для меня несколько запоздалая, но встреча с Прекрасным.
Вы были первой исполнительницей партии Феи Осени в премьерном спектакле «Золушка» в 1945 году. Не ощущали ли Вы тогда нечто похожее?
Нет, мне было 20 лет, и я впервые танцевала в премьерном балете Большого театра вместе с Галиной Улановой и другими тогдашними ведущими солистами – это был незабываемый праздник для меня. Я тогда просто изо всех сил старалась станцевать как можно лучше.
Судя по рецензии Дмитрия Шостаковича на этот спектакль, Вам это удалось в полной мере.
Действительно, в газете появилась развернутая статья Дмитрия Дмитриевича о двух составах исполнителей, и я удостоилась его похвалы.
Танцевать в двадцатилетнем возрасте в премьерном балете Прокофьева и быть за это отмеченной Шостаковичем – такое выпадает далеко не всем артистам. Впоследствии Вам приходилось не раз общаться с Шостаковичем.
Не так часто. Вот с Щедриным они встречались довольно регулярно. Но, конечно, запомнились поездки к нему на дачу в Жуковку, разговоры после премьерных спектаклей и концертов. Однажды мы отдыхали вместе в Дилижане в Армении, там встречались ежедневно. Невозможно забыть футбольные матчи в Дилижане, на которых роль арбитра неизменно выполнял Шостакович. Кстати, судил он очень профессионально, строго и как полагается – со свистком. Особенно близко я с Шостаковичем не общалась. Но всегда восхищалась его музыкой. Он для меня один из самых великих в XX веке.
И все же Ваши личные встречи с Шостаковичем и другими великими композиторами – Стравинским, Дютие, Хачатуряном, Пендерецким – не могли остаться для Вас бесследными.
Больше, чем с другими композиторами, мне довелось встречаться с Арамом Ильичом Хачатуряном. Я танцевала все три варианта балета «Спартак», да и на даче мы были соседями. Но, знаете, мне трудно говорить о нем и о других упомянутых вами людях. Какие-то общие слова? Нет, не хочется. Вероятно, оттого, что я не могу отделить свое эмоциональное восприятие музыки этих композиторов, современницей которых мне посчастливилось быть, от бытовых деталей, кажущихся теперь такими незначительными. Все же музыкальные впечатления доминируют. Конечно, приятно вспомнить, как Игорь Федорович Стравинский после нашей теплой встречи подарил мне свой портрет с дарственной надписью. Но поверьте, «музыкальные встречи» со Стравинским были для меня не менее значительны, если не более. Гораздо легче говорить мне о встречах с композиторами, чья музыка мне знакома лишь отчасти. Скажем, об Анри Дютие. Это очень колоритный человек. Неординарный во всем. Он и выглядит так, что даже если бы неизвестно было, что он выдающийся композитор, то значит – поэт или художник. Когда в Центре Кардена в Париже должен был состояться концерт Щедрина, он пришел самым первым, сел в первый ряд (места там ненумерованные) и так, с достоинством и скромной терпеливостью, ожидал, когда соберется публика и начнется концерт его русского коллеги. Он даже за столом во время трапезы держался с достоинством и симпатично. В нем все индивидуально. И прежде всего – его музыка.
К сожалению, в жизни мы не всегда умеем отличать истинную индивидуальность от некоего эпатажа, желания во что бы то ни стало выделиться из массы. Такие, с позволения сказать, творческие личности, или «индивидуальности», стремятся свои доморощенные взгляды непременно насаждать публично. В наше время они сидят на различных телевизионных шоу и «обучают» многомиллионную армию учеников разных поколений «школе жизни». Так, известный модельер и историк моды Александр Васильев вещает о стиле, являя собой весьма сомнительный образ для подражания.
Ну, он без грима – совершенный Чичиков. Именно тот типаж, что создал в свое время певец Александр Ворошило в опере Щедрина.
Заявляя, что вкус – это от рождения, Васильев тем самым дает понять непросвещенной аудитории – она должна ориентироваться на таких новоиспеченных оракулов, как он.
Какой там у него вкус – он одет, как Петрушка. Беда в том, что он, который своей одеждой вызывает у нас смех, думает, что у него изумительный вкус. Он прав в каком-то смысле, что вкус, как и талант, дается от рождения. И в то же время вкус все-таки можно и нужно воспитывать. Ведь учимся мы же грамоте. Писать грамотно надо не по настроению или от души, а потому, что мы