Но когда Вы выходите на сцену, может ли иногда срабатывать некая инерция успеха: у Вас такое имя, Вы – живая легенда? Как Вы сами оцениваете: сегодня получается хорошо или не очень?
Чувствую связь с залом, как действую на публику.
Мистика?
Мистика есть. Иногда какие-то мурашки. Когда я «выхожу Лебедем», чувствую спиной зал. Я не знаю, что это.
Дыхание зала?
Не знаю, обыкновенно вроде бы дышат. Но я чувствую, что я зал взяла, не знаю – чем. Есть моменты, которые очень трудно объяснить. Это какая-то гибель. И вообще, если начинаю думать, как я это сделала, то не могу больше повторить. Знаете, как в известной притче – шел бородатый дед по улице, за ним мальчишки бежали и дразнили его: ты, дед, когда спишь, бороду кладешь под одеяло или поверх? Дед задумался и с тех пор перестал спать. Это о том же. У актеров часто спрашивают: как вы это делаете? А никак.
Хоть Вы и назвали в полемическом задоре балеты прежних лет «нафталинными», это были этапы развития балетного искусства. Некий музей балета.
Музей тоже должен быть живым. По сути, это сам театр. «Нафталинными» спектакли, да и сама жизнь, становятся, если годами ничего не обновляется. Конечно, старые балеты – это наша азбука. Мы учимся на этом. Неоценимую и важнейшую услугу оказал балету Петипа. Это он создал нашу азбуку. И сохранил. И если кто-то сейчас делает по-другому, это все равно – Петипа. От него. Конечно, он не создавал на пустом месте, он тоже учился у французских, итальянских мастеров того времени, но он заложил основы классического балета. И я очень рада, что они сохраняются. Есть замечательный человек в Париже, Пьер Лакотт, который восстанавливает старые балеты. И у нас, в Большом театре, Юрий Бурлака восстановил недавно очень хорошо балет «Корсар».
Любите ли Вы посещать музеи изобразительного искусства?
Я не люблю ходить по музею часами. К одному художнику в один или два зала, и достаточно.
В народе говорят: пришла пора на печку залезть да о душе подумать.
Ну, это очень пассивная и неинтересная жизнь, хотя полежать часок и можно. Но не навсегда. Конечно, известно, что даже Илья Муромец тридцать три года на печке пролежал.
Не говоря уже об Иване-дураке, или, как ласково его называли, Ване-дуране.
А вообще жизнь была невероятно тяжелая. И охота было полежать. Своими руками делали всё, и хотелось отдохнуть. Люди просто очень уставали. Работали с ранних детских лет. Есть даже такой анекдот, как в одной деревне или местечке, не имеет значения (дети везде и повсюду тяжело работали), один такой измученный, уставший ребенок на вопрос учителя, сколько ножек у сороконожки, ответил: «Мне бы ваши заботы, господин учитель».
Но как отрешиться от повседневных забот? Как, образно говоря, остановиться, оглянуться, посмотреть на себя со стороны? Ведь человеку так это необходимо, особенно в наши дни. И может ли человек в принципе видеть себя со стороны?
В какой-то степени – да, хотя это очень трудно – видеть себя со стороны. Но желательно. Если к этому стремиться, то это выходит. А если не выходит, значит не очень и стремятся.
Вот кто не стремится взглянуть на себя со стороны, так это женщины определенного склада — душечки. Они как бы сливаются с сутью своего спутника, растворяются в нем. Но сменив спутника, они с готовностью меняются и сами. Причем речь не идет лишь о семейных парах. «Раствориться» можно и в подруге, и в ребенке, и в так называемом целителе.
Есть такие, да. Те, что повторяют. Кстати, «душечками» могут быть и здоровые мужики. Это зависит от натуры. Возможно, им нечего терять – может, нет и не было в них ничего индивидуального.
Но у всех же что-то есть.
Есть. Но степень разная. Или, если так можно выразиться, доза индивидуальности.
Считаете ли Вы, что самая притесняемая и преследуемая половина нашего земного населения – женщины? Или они уже стали полноправными гражданами?
Абсолютно стали! Возьмите любую область жизни. И, по моему убеждению, они были равноценны всегда. Ну, может быть разве во времена гаремов… Матриархат уже наступил. Хотя в музыке, особенно в инструментальном исполнительстве, я предпочитаю мужчин. В балете или опере – там женщины для меня на равных.
Вы принадлежите к выдающимся, самодостаточным женщинам-творцам. Одновременно являетесь любимой женой, подругой и Музой композитора Родиона Щедрина. Многие его произведения не просто посвящены Вам, но и обрели сценическую жизнь благодаря Вашему искусству. Но есть целая галерея женщин, как Альма Малер, Козима Лист-Вагнер, Лиля Брик и многие другие, которые играли все же необъяснимую роль в жизни художников.
Я не отношусь к подобному как к чему-то невероятному. Это вполне нормально. Кто как может, так и проживает свою жизнь. Кого что интересует. У кого меньше, у кого больше амбиций, самонадеянности, самовлюбленности, даже нахальства. Однозначно нельзя судить.
Нет, я не сужу, а стараюсь понять. Раньше просто таких женщин называли музами.
Есть, конечно, «музы», которые себя навязывают. Это карьеристки, хотящие остаться в истории. У них не было других возможностей. Были и есть музы, так сказать, естественные. Вспомним Беатриче, Лауру… Лиля Брик все же навязывала себя.
Чтобы управлять человеком или неким процессом? Какую роль она сыграла в культуре своего времени? И сыграла ли?
О ней можно говорить всякое, всякое и всякое. Потому что Лиля Юрьевна Брик была именно всякая. Она не была глупой. Хотя признавалась мне, что она и ее сестра Эльза Триоле вместе взятые – просто дуры по сравнению с их матерью. Такая умная была у них мама. Кстати, которую Лиля и «продала». Мне когда-то Эльза сказала: я Лилечке никогда не прощу маму. Дело в том, что мама у них работала в то страшное сталинское время в Лондоне в советском торгпредстве. Вы понимаете, да, кто работал в те времена за границей? Еще до войны. И Лиля ее оттуда вытащила. Это довольно мутная история. То ли Лиле приказали ее оттуда выманить. То ли она сама захотела. Во всяком случае, мама ее вернулась со своей младшей сестрой в Советский Союз, поселилась в Белоруссии. Ну и когда пришли немцы, они ее убили. Эльза была убеждена, что в этом сыграла роль инициатива Лили – зазвать человека в «сталинские лапы».
И все-таки, в чем была ее роль? О Лиле Брик в основном говорят как о подруге или гражданской жене Маяковского. Представим, что не было бы в ее жизни встречи с этим великим поэтом, что тогда?
Кстати, вы знаете, в те времена были женщины такого типа. Конец XIX – начало XX века.
Салонодержательницы?
Можно и так определить. Это были очень интересные женщины. В их салонах встречались выдающиеся люди своего времени, там фонтанировали новые общественные, философские, литературные идеи. Возьмите первый известный женский салон в России княгини Евдокии Голицыной. Ей стихи посвящал сам Пушкин. Или другие известные салоны XIX века – Зинаиды Волконской, Софьи Карамзиной… А салон балерины Иды Рубинштейн? У нее было несравненно больше заслуг, чем у Лили Брик. Благодаря ей написаны великие произведения, она не жалела личных средств, платила вперед большие деньги. Поэтому недаром ее состояние потом и пропало, истаяло. Она, к примеру, заплатила аванс Равелю, который и ленился, и отнекивался, но вынужден был все же написать по ее заказу «Болеро». По ее заказу писали и Дебюсси, и Оннегер, и Ибер.
Стравинский называл ее, тем не менее, самой «бестолковой и глупой личностью» из всех, кто ему повстречался в искусстве.
А другие великие художники, как Лев Бакст, Валентин Серов, Антонио де Ла Гандара, восхищались ею, писали ее портреты и говорили, что это женщина мечты и ослепительной, захватывающей красоты. Среди ценителей ее таланта были и Дягилев, и Нижинский, и Фокин. Да и сам Стравинский писал для нее. «Ни пятнышка, ни микроба банальности» – таким был ее девиз. Или еще она часто говорила: «Я не могу идти рядом с кем бы то ни было. Я могу идти только одна». По свидетельству современников, она была само очарование. И тратила деньги, заметьте, не на бриллианты.
Известно также, что ее как актрису высоко оценили такие разные личности как Станиславский и Мейерхольд. Но меня больше всего впечатлило, что она добровольно, без всякой шумихи работала во время Второй мировой войны обыкновенной медсестрой в госпитале в Англии.
Лиля Брик претендовала на такую же роль. Правда, она жила в более сложное время, при сталинской диктатуре. Теперь подтверждено, что она работала на ГПУ. Это официально известно, даже в газетах были опубликованы об этом сведения. Она могла человека, так сказать, посадить в тюрьму и выпустить. После смерти Маяковского Лиля была замужем за видным советским полководцем Виталием Примаковым, которого она тоже предала после его ареста. Просто отказалась от него. А то, что она с помощью Эльзы добилась, чтобы Маяковского не выпустили в Париж? А то, что Маяковский застрелился из пистолета одного ее чекистского приятеля Якова Агранова, работавшего первым заместителем наркома внутренних дел Г. Ягоды? Подобное нагромождение необъяснимых фактов сопровождает всю жизнь Лили. Вот видите, эти дела прямо-таки злодейские. Мне и Эльза говорила: Лилечка переступит через труп. Это сестра говорила. А то, что якобы Маяковский, увидя ее в первый раз, чуть не упал в обморок, – это, по рассказам Эльзы, не соответствовало действительности.
Просто у нее было на искусство совершенно поразительное чутье. Это, конечно, от природы. И когда Лиля услышала Маяковского, а затем прочитала его стихи, она поняла, что он гениальный поэт. А то, что Маяковский нравился Эльзе, ей было совершенно наплевать. Она чувствовала истинность таланта – кто художник, кто поэт, кто писатель. Кто талантлив на сцене, в кино. И она умела поощрять. Покуда у нее водились деньги, она их буквально швыряла, давала деньги на такси молодым поэтам и музыкантам.