Вас в любой роли видно – это Плисецкая. Но с другой стороны, Вы такая разная. Репетируя новую роль, Вы не думали, что вот так я уже делала, это я возьму из другого спектакля, а вот тут я сделаю по-новому?
Нет, это не мой путь. Я всегда делала, чтобы мне было удобно. Исходя из своего понимания и без оглядки на других. Если это лаборатория, то это скукота. Можно ли объяснить – как ты чувствуешь? Чем больше объясняешь, тем больше только делаешь вид и придумываешь.
То есть какой-нибудь самородок может осуществить то, над чем бьются поколения?
Конечно. Как Мусоргский. Как и когда рождается художественный талант в человеке? Это огромная загадка. Знаете, в свое время мы ютились в коммунальной квартире, где проживало в общей сложности 22 человека. Мой младший брат Азарий учился и дружил с мальчиком по имени Вова Ашкенази. Как-то он привел его в наш дом. Уже до этого мы были наслышаны о музыкальных талантах Вовы. Наш сосед по лестничной клетке, знаменитый дирижер Большого театра Юрий Федорович Файер, по этому случаю принес клавир балета «Раймонда» и усадил юного пианиста, который в те времена ростом был чуть выше стула, за рояль. Каково же было наше удивление, когда этот кроха бегло начал играть с листа труднющий клавир. Помню, пораженный Файер бегал по комнате и кричал: «Это же маленький Моцарт, маленький Моцарт!» Теперь имя Владимира Ашкенази знают во всем мире.
Всё загадка: когда и как талант открывается, как развивается и каким образом воплощает свои идеи. Вот Марк Шагал, овеянный легендами художник, в работе оказался очень простым человеком. Когда он рисовал мой портрет, то охотно и непринужденно разговаривал со мной, попросил даже потанцевать. В результате нарисовал балерину, но ничего общего со мной. Как? Почему? Ему, видно, это надо было для росписи панно в Нью-Йорке. Мы с ним не могу сказать что много, но все же общались и в Вансе, и в Москве, и в Нью-Йорке, и в Париже. Он был очень милый, симпатичный человек. Не зря его называла Надя Леже ласково – Маркуша. Но мне кажется, не каждый, кто наделен от природы талантом, может стать настоящим художником. Для этого нужны еще и личностные качества, характер, дерзость.
Может ли каждый танцовщик стать хореографом?
Не уверена. Хореограф – это особый дар. Мне очень повезло повстречаться и совместно работать со многими выдающимися хореографами. Вот Леонид Якобсон. Это был кладезь фантазии, но ему ничего не давали делать. Он был стилист, каких не было в истории балета. Его этому никто не учил. Это у него было от природы. Он создавал стиль танца. Это всегда меня в нем покоряло. Хореограф – это образ мышления, образ существования в жизни и профессии. Могу о себе сказать: хотя мне удалось осуществить хореографически несколько постановок и, судя по отзывам коллег, прессы и особенно публики, не так уж и плохо все получилось, моя главная Цель всегда и прежде всего была – танцевать. Я танцевала. Судьба сложилась у меня иначе, чем у многих других. Во время войны М. Габович возобновил в филиале Большого театра больше балетов, чем шло в Большом. Занимали в спектаклях учеников, так как театр был в эвакуации и артистов не хватало. К окончанию училища у меня было уже сорок партий в репертуаре. Это, конечно, жутко сказать, везение «благодаря» войне. И я по возвращении Большого театра в Москву легко вошла в репертуар. Я обожала танцевать. Но была ленивая в работе. Если можно было сделать комбинацию один раз, я делала ее один, а не десять. Не всегда гладко получалось фуэте, иногда выходило, иногда нет. Но может быть, в силу своей лености я сохранила ноги? Кто знает.
Танцевали ли Ваши родители просто так, дома?
Моя мама была актриса немого кино. Дома я не помню, чтобы она танцевала. И вроде бы она и не училась танцевать, а вот в одном фильме она довольно живо подтанцовывала. Моя тетка Елизавета, хорошая характерная актриса, играла в театре у Завадского, потом в театре Ермоловой. Я любила ходить с ней в театры и совсем не стремилась стать балериной. Но меня отдали в восемь лет в балет. Я любила танцевально импровизировать под музыку. Так и осталось это у меня на всю жизнь. А родители… какие там танцы: отца расстреляли в 37-м году, мать посадили. Такая была жизнь.
Как Вы относитесь к числам, к приметам?
Числа не играют никакой роли в моей жизни. Отношусь спокойно. Не комплексую по поводу примет, поговорок, отдельных чисел. Когда говорят «тринадцать», мне все равно. Я даже книгу свою последнюю назвала «Тринадцать лет спустя».
Вы сказали в одном из интервью, что люди делятся на плохих и хороших. Вас даже часто цитируют в связи с этим. Последний раз – вот питерская актриса Светлана Крючкова на Первом канале в шоу «На ночь глядя». На вопрос: «Какой мудрости вы научились в жизни?» она сказала: «Я вам отвечу словами Майи Михайловны Плисецкой. Я как-то смотрела интервью с ней, и она меня буквально поразила, отвечая на подобный же вопрос, что бывают люди хорошие и плохие».
Разве это удивительно?
Далее Крючкова сказала следующее: «…я бы продолжила мысль Плисецкой, что люди не просто бывают плохие, но они неисправимы в этих своих устремлениях».
Она права. Как можно исправиться? Я уже говорила, что людей плохих больше, издатели моей первой книжки даже вынесли отрывок об этом на оборот обложки.
Если бы судьба была в Ваших руках, встречи с кем хотели бы Вы избежать в жизни? С кем бы вообще не встретились, если бы судьба позволила?
Такие люди есть, конечно. Но избежать? Не знаю. Это была бы другая жизнь.
Многие высказываются в совершенно ином ключе: несмотря на все пережитое – страдания, доносы и тюрьмы, – жизнь наша состоит в основном из хороших людей. И как же не быть счастливым! Такой слащаво-замечательный итог. И светлый огонь горит в глазах… Меня это удивляет.
Я и не слышала такого ни разу, но я бы тоже удивилась. Ну, что же, так бывает. Человек может быть доволен. Хотя людей плохих все же больше. Они – в подавляющем большинстве. Я по-прежнему так считаю. Если бы их не было, не было бы и войн. Плохо, что мудрых людей очень мало.
Майя Михайловна, Вы вели всегда такую активную жизнь и как танцовщица, и как актриса, и как хореограф, и как педагог, и как художественный руководитель балетных коллективов и международных конкурсов. Сейчас Вы больше предоставлены самой себе. Что приносит Вам сейчас наибольшую радость?
Успехи Щедрина. Он признан, его музыку с удовольствием играют во всем мире. И не только известные исполнители и дирижеры. Его любят оркестранты, молодые и совсем юные исполнители. Музыканты выкладываются, так сказать, на полную катушку. Ну и конечно, соответственно публика реагирует. Я наслаждаюсь тем, что без устали посещаю премьеры его сочинений. А если не премьеры, то исполнение старых сочинений, прочитанных заново. Таких как балет «Конек-Горбунок» в Мариинском театре в Петербурге. В исполнении Валерия Гергиева музыка звучит так, будто балет написан сегодня. Я уверена – время играет на Щедрина.
Ведь даже во сне невозможно было придумать, что его два балета – «Кармен-сюита» и «Анна Каренина», которые не пропускали и запрещали, теперь идут на ура в Мариинке. Невероятно.
А как Вы воспринимали исполнительниц ролей Кармен и Анны?
Я вам лучше расскажу, как отреагировала Беллочка Ахмадулина, сидевшая в первом ряду на «Кармен-сюите», на исполнительницу главной роли: «Любить ее можно, но убивать не за что».
Наверное, артисты знали, что Вы в зале были.
Не только артисты, но и публика. Вы знаете, мне устраивали такие овации, что даже как-то неудобно было. Другие танцевали, а хлопали мне. Я выходила, и их забывали, вот этого делать не надо было, поэтому я делала это минимально. Но не выйти на премьере нельзя было, на второй спектакль я бы не пошла.
Представляете, при такой интенсивности в Питере Щедрин успевал еще и сочинять музыку. У него сейчас очень трудная работа, гораздо труднее, чем можно было себе представить. Он сам перед собой выкладывается, не разрешает ни одной неточности, ни одной приблизительной интонации. Как говорил Гликман, я собираю «какашки» Шостаковича. Имеются в виду неточности в партитуре. А у Щедрина их нет. Ни одной. Вы видели когда-нибудь написанные его рукой ноты?
Не раз. Меня его каллиграфический почерк просто поражает.
Каждая его страница – это и внешне как выверенная картина. Мне кажется, это новое сочинение станет событием. Марта Аргерих – гениальная пианистка. Дай бог, чтобы она была в форме.
Ее просто сравнить не с кем. У нее будто внутри некий атомный реактор.
Три части с оркестром, я верю – это будет нечто невероятное. А тут Гергиев просто требует, чтобы Щедрин написал оперу. Я не понимаю, как это возможно. Это что-то пока немыслимое. Но надо закончить сначала этот Концерт для виолончели и фортепиано с оркестром для Марты Аргерих и Миши Майского. А потом уже думать про заказ Гергиева.
Во всех областях некоторые имена (мы об этом говорили) раскручивают изо всех сил, а потом эта раскрутка уходит, и все исчезает. Но музыка Щедрина будет звучать и спустя много лет. Я от этого счастлива. И мне очень нравится, когда в Германии меня называют фрау Щедрин.
Правда? Я не слышал. Случается?
И даже не так редко.
Знаете, Майя Михайловна, я вчера кстати нашел в YouTube старую запись, как Родион Константинович играет свой Первый фортепианный концерт с оркестром.
По-моему, симпатично.
Здорово!
Здорово?
Да, жалко, что эта запись была неизвестна ранее. Ведь этот концерт был очень в свое время популярным в студенческом консерваторском репертуаре.
Жалко, что его сейчас почти не играют. А мне нравится: и виртуозно, и легко, и с настроением.
Я знаю мало российских людей (все-таки все мы «советской закваски»), которые так часто, как Вы с Вашим мужем, посещали бы концерты, театральные постановки.