астично. Я смотрю на нее и слушаю, открыв от восхищения рот. В чем критерии совершенства, я не знаю. Просто воспринимаю. Или – ах! Или – никак.
Как Вы относитесь к юбилеям?
Юбилеи должны быть без речей. Однажды я пережила такой замечательный вечер в Большом театре в 2005 году в режиссуре А. Ратманского и А. Чернякова. Это было незабываемо. Такого не было и больше не будет ни у кого. И у меня тоже.
Любите ли Вы шутить?
Юмор просто необходим. Новые анекдоты, сочиненные оркестровыми музыкантами, слушаю с восторгом.
Какая же Вы на самом деле?
Я всякая. У меня нет программы. Какая я – злая, добрая, щедрая, жадная? Хотя то, что не жадная, – это точно. У меня даже бриллиантов нет. Впрочем, нюансы виднее со стороны. Это должны говорить со стороны. О себе самой, кажется, ничего не знаю. Может быть, только знаю, что я не пессимист и не оптимист. Просто реалист.
Диалоги с Родионом Щедриным
ЗВУК
Родиону Щедрину
запястьем задушевной запятой
зануда-зеркало закрыло занавес
забавным звездным заверениям —
звенеть, звонить, зачем-то зазывать
в водоворот властительных возможностей
верховодить высотами восхода вместо
вампирных вожделений вальса:
вроде влюбляться, вроде выть, вроде влюблять…
убранство увертюры – уже упрек
унылости условий, усердию усмешек,
угодливым услугам унисона
участвовать, усердно утешать…
конец комфортному капкану:
кому конвой, кому контакт,
кому крупинка крутизны —
курьезно кукарекать, киксовать…
звук званый золота зернистого,
вздох, веко века, ворожба,
утро убежища уединенно-льдистого,
купель, качели, кружева…
Какой для Вас был бы лучший комплимент?
Затруднительный вопрос (смеется). Самые лучшие комплименты, известные из истории, – это Пушкина: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» или Блока после написания поэмы «Двенадцать»: «Сегодня я – гений!»… Так что комплименты, так сказать, от самого себя – самое ценное для любого художника, в том числе и для меня.
Любите ли Вы собственную музыку?
Всегда, когда работаешь над сочинением, увлекаешься им. И любовь к сочинению тогда, как правило, безмерна. Но потом, естественно, остываешь. Характерно другое: иногда после долгого перерыва слушаешь его вновь и даже если остаешься в целом им доволен, тем не менее, всегда слышишь, писалось оно со свежей головой, с воображением или к сроку, а потому преодолевалось, немного вымучено. С годами прочитывается и прослушивается это очень легко.
Словом, даже гении порой «вымучивают» свои произведения. Не находите ли Вы, что быть гением может «войти в привычку»?
Знаете, о гениальности лучше всего сказал, по-моему, Толстой. Не ручаюсь за точность, но это звучало примерно так: каждый человек может в жизни написать одно гениальное письмо, писатель может сочинить одну поразительную повесть, ну а гений – это вол. Вот как хотите, так это и расшифровывайте.
Грубо говоря, гений – это не только качество, но и количество.
Плюс всегда колоссальный заряд некоей термоядерной мощи.
Есть ли у Вас какое-нибудь творческое кредо? Или жизненное правило?
Самое любимое и часто повторяемое мной выражение: ленивый все делает дважды. Фраза, которая и в жизни помогает, и в профессиональной работе подхлестывает, – если поленишься, то потом потратишь на то же самое дополнительно уйму времени.
Означает ли это, что Вы свою жизнь по дням и часам всегда хорошо организуете?
Да нет, просто я имею в виду, если мы что-то небрежно или второпях делаем и при этом уговариваем себя: ну, ладно, как-нибудь потом… А потом приходится чуть ли не все исправлять, да и тратить сил в два-четыре раза больше. Что касается планирования, то это дело тоже творческое. Одно могу я сказать твердо – не люблю хаоса ни в жизни, ни в работе.
Категории признания, славы в искусстве – поддаются ли они планированию? Возможно, они тоже зависят в известной степени от целенаправленности или от лености, неумения организовать, так сказать, себе успех, завязать контакты со знаменитыми исполнителями. И как следствие, одни композиторы недооценены, другие переоценены.
Мне кажется, право принадлежности к большому искусству – вещь чрезвычайно справедливая. Вся история музыки, да и не только музыки, воздает должное всем, кто того заслуживает. Время от времени энтузиасты «откапывают» современников, скажем, Бетховена, увлекаются ими. И по справедливости, ведь любая хорошая, профессиональная музыка имеет право на звучание. Иногда вновь открытые имена становятся на определенный период даже модными. Так, одно время очень много стали исполнять Михаэля Гайдна, но мне кажется, что высочайший масштаб гениального Йозефа Гайдна от этого высветился и засверкал еще ярче. А брат его – никто с этим и не спорит – был высокообразованный музыкант, но его творческий потенциал был менее наполненным. Так что я думаю, если кто-то сегодня недооценен или переоценен, то время все расставит по своим местам. Подлинное музыкальное сочинение – это живой организм с кровообращением, с поджелудочной железой, печенью, почками, с сердцем, умом… Если же это нечто из Музея мадам Тюссо, то, скорее всего, такая музыка может вызвать интерес лишь временного толка.
Вам наверняка знакомы интересные, но довольно категоричные и противоречивые высказывания двух композиторов-антиподов: Арнольда Шенберга, утверждавшего, что «музыка выражает все, что заложено в нас…», и Игоря Стравинского, считавшего, что «музыка вообще бессильна выражать что-либо».
Я склонен согласиться с первым высказыванием. Ведь музыка, при всей абстрактности своего строительного и технологического материала, все-таки колоссально заряжена и мощью изобразительной, и эмоциональной, и описательной, и юмористической… По сути, она безгранична в своих возможностях. Я вообще думаю, музыка нам Господом Богом дана для того, чтобы человек не словесно, а душевно осознал свое место на земле, в мироздании, задумался бы о скоротечности нашей жизни, о вечности наших высочайших, так сказать, моральных икон, о природе, закономерностях небесной системы и так далее… Думаю, ничто так близко, как музыка, не соприкасается с тайнами бытия, каждой человеческой особью, животным миром, растениями, сменой дня и ночи, временами года…
Имена композиторов широкая публика часто связывает с одним-двумя сочинениями: Стравинский – «Петрушка», Моцарт – «Турецкий марш», Бетховен – «Лунная соната», Щедрин – «Частушки» или «Кармен-сюита». Не раздражает ли Вас такое клише?
Каким-то произведениям при жизни композитора уготована счастливая судьба. Часто это связано с обращением к ним знаменитых исполнителей, которые дают им первый толчок, а потом уже они уходят в мир, получив изначально скорость, необходимую для завоевания, образно говоря, публики. Так что мне думается, часто такие клише возникают от неосведомленности, люди не знают, что ты сделал за последние годы. Эта знаменитая история, когда Вагнер пришел к Россини, который не знал, что перед ним стоит уже автор «Тангейзера» и других значительных опер. Россини был композитором предыдущего поколения. Пластинок не было. Как он мог Вагнера оценить? Только по отдельным высказываниям в разговоре, который, собственно говоря, и не сложился. То есть даже между профессионалами срабатывало определенное клише. Высокое искусство, повторюсь, вещь справедливая и живет другими временными измерениями – вечными. Это развлекательная эстрада, рок, массовая культура обслуживает одно поколение, я бы сказал – по вертикали – одно поколение радуется, наслаждается той или иной «звездой» и… забывает.
Справедливо ли утверждение: «Публика – дура»? Особенно в классической музыке. Публика приходит в концертный зал эдаким потребителем и как бы вопрошает: что ты там мне приготовил? И сколько же надо всякий раз усилий, таланта, а иногда и просто сильно действующих, эпатирующих эффектов, чтобы ее расшевелить!
Смотря какая публика. Инерция – это, конечно, колоссально сдерживающая мощь. Дом классической музыки перенаселен до предела: сидят, спят, едят в коридорах, на лестницах. Порою замечательным сочинениям втиснуться в эту обитель высокого искусства очень трудно. Еще Стравинский говорил, что публика предпочитает не познавание, а узнавание. Поэтому так распространены концерты по заявкам во всех странах. Это естественный процесс, но все равно надо продолжать сочинять музыку.
Существуют ли для Вас особые критерии в оценке собственных сочинений?
Для меня есть два решающих критерия: отношение к сочинению музыкантов оркестра – их на мякине не проведешь, не обманешь, они переиграли все на свете, и если я слышу, как в паузах артисты оркестра пытаются повторить, «уложить» тот или иной пассаж, усовершенствовать его – значит, они прониклись, увлеклись твоей музыкой и ты выиграл пол сражения. Иначе их не заставишь это сделать никакими силами. Это, впрочем, касается и вообще исполнителей. Второе – публика. Если в зале воцаряется при исполнении твоей музыки тишина, та, про которую Пастернак говорил: «Тишина, ты – лучшее из всего, что слышал», если публика не думает о завтрашней суете, забывается в стихии звуков – вот это для меня играет наиважнейшую роль, даже не мнение коллег.
Идея совершенства – это нечто вроде бы само собой разумеющееся, лежащее в основе любой творческой деятельности. Но задумываетесь ли Вы об этом в момент сочинения или сам материал ведет Вас за собой?