Р — Робот
Советский человек был ярым приверженцем идей научно–технического прогресса. Поэтому свое будущее предпочитал связывать с триумфальным внедрением автоматизации и роботизации во все сферы хозяйства и жизни. Кнопки, тумблеры, мигающие лампочками пульты управления — в таком виде представлялось большинству научно–техническое завтра.
Истоки технического мировоззрения восходят к планам ГОЭЛРО и пятилеткам индустриализации, но для детских умов 1960–70х они, безусловно, связаны с эрой советской космонавтики. И если взрослые представляли будущее вариациями технократического гуманизма, то дети о «роботизированном завтра» попросту грезили. Совсем как герой Сережи Сыроежкина из популярнейшего фильма «Приключения Электроника». Помните песенку?
До чего дошел прогресс! До невиданных чудес:
Опустился на глубины и поднялся до небес.
Позабыты хлопоты, остановлен бег,
Вкалывают роботы, а не человек!
До чего дошел прогресс! Труд физический исчез,
Да и умственный заменит механический процесс…
На первый взгляд может показаться, что подобные мечты продиктованы обычным человеческим эгоизмом, стремлением переложить груз повседневных забот на безропотные механические плечи. Этакая реинкарнация идеи «скатерти самобранки» на научно–техническом базисе. Однако, советское понимание прогресса было куда более гуманистически глубоким сегодняшнего восприятия «модных девайсов и навороченных гаджетов». Да и у самых обычных, простых и незамысловатых людей тунеядцы и потребители никогда не вызывали симпатий, какими бы удачливыми они не были. Советский народ был действительно тружеником, привыкшим превозмогать невзгоды и добиваться благополучия своими руками.
Новые технологии воспринимались как возможности раскрыть собственные лучшие качества. Техника была всего лишь инструментом, благодаря которому советский человек исследует природу и творит новый мир, раздвигает границы, делая невозможное — возможным. Такой взгляд на науку и технику прививался десятилетиями целой плеядой выдающихся ученых, испытателей, первопроходцев: Циолковским, Вернадским, Шмидтом, Чкаловым, Гагариным…
Оттого и советские роботы мыслились скорее как «братья по разуму», представая в образе друзей и помощников, непременно обладающих ранимой сущностью и высокими моральными принципами. Как чересчур человечный герой фильма «Его звали Роберт» (1967 год) или меланхоличный робот Вертер из «Гостьи из будущего» (1984 год).
Наши роботы в отличие от их андроидов и умных машин никогда не замышляли тотального истребления человечества, не использовали свои способности для того, чтобы «крошить плохих парней» и не жаждали превратиться в обладающего тотальным контролем «Большого брата». Они хотели стать людьми. И помогали окружающим найти под наносной шелухой бравады и эгоизма, лучшее в своей душе. Стать Человеком с большой буквы.
Теперь не доверяют, как прежде, чудесам.
На чудо не надейся, судьбой командуй сам.
Ведь ты — человек, ты и сильный и смелый.
Своими руками судьбу свою делай,
Иди против ветра, на месте не стой.
Пойми, не бывает дороги простой.
В «Приключениях Электроника» футуристический конфликт мировоззрений показан особенно остро. Поразительно, что именно в детском фильме была так однозначно проведена грань в понимании искусственного интеллекта и предназначении высоких технологий в судьбах человеческих у нас, в Советском Союзе, и у них, «за бугром». В осознании того, что техника не панацея цивилизации, а лишь лакмусовая бумажка самого общества…
Пытаясь завладеть уникальным роботом, глава гангстеров Стамп все время пытается понять, где же у Электроника спрятана кнопка, позволяющая использовать его как заблагорассудится.
Невдомек было хитрому «забугорному» главзлодею, что в отличие от их терминаторов и робокопов, у советских роботов такая кнопка попросту была не предусмотрена. Более того, она была социально и классово чужда. Потому что наши роботы программировались дружбой, а бесперебойным источником их питания были не литиевые батарейки, а человеческая доброта.
С — Столовая
Самым популярным, востребованным и общедоступным заведением в Советском Союзе была столовая. Многочисленность и разнообразие пунктов общественного питания были для того времени уникальными. По крайней мере, ни магазины, ни дома быта, ни даже дворцы культуры подобным многообразием похвастаться не могли.
В самом маленьком городке, или отдаленном городском районе на каждом углу располагались свои закусочные, пельменные, блинные, кафешки, но в большей части, не имевшие специализации «столовки» с оптимистичными названиями вроде «ветерок» или «молодость», а то и вовсе безымянные, под порядковым номером.
Каждый день «от рассвета до заката», к ним текли ручейки и потоки посетителей, а в больших и малых обеденных залах стояла ни с чем несравнимая какофония громыхающей посуды, оживленных голосов, стрекотания кассового аппарата и особое, едва доносящееся из глубин, урчание кухни. И если бы человек захотел исследовать бытовую сторону жизни 1960–70х годов, то ему без сомнения следовало бы безвылазно провести день в самой обычной столовой.
Сегодня может показаться удивительным, но в те времена люди шли в столовую не только за тем, чтобы поесть. Многие приходили из–за особенной, присущей только там атмосферы.
Дело вовсе не в изысканности или оригинальности интерьера и не в разнообразии меню. Всем этим советский общепит вовсе не блистал. Чем же тогда была так привлекательна столовая, которая манила к себе всех, от пионеров до пенсионеров?
Современному молодому человеку трудно понять очарование «простоты и массовости», которую порождала столовская суета. Потому что она совсем не похожа на толчею современную: холодную, раздраженную, замкнутую. Да и сам поход в столовую не сводился к простому «насыщению», и при всей своей поточности не превращался в конвейер механического поглощения пищи, не нес в себе идеологии фастфуда.
Чтобы пища была сбалансированной и здоровой, в СССР следили очень строго и повсеместно. Поэтому «типовой» обед был диетически весьма сбалансированным и выглядел примерно так: салат, первое, второе, десерт, компот или чай. По четвергам — обязательно рыбный день. С обязательным присутствием в меню множества овощных блюд.
Для того, чтобы вполне достойно отобедать, хватало рубля. Впрочем, человек экономный вполне укладывался и в полтинник. Но в столовою шли не только для того, чтобы быстро перекусить, и не только в рабочий перерыв на обед.
Атмосфера советских столовых напоминала среднее между огромной коммунальной кухней и большой переменой на рабфаке. Обеденный зал становился местом, где встречаются люди хотя мало знакомые, но близкие по духу и стилю жизни. Разжиться свободным подносом, позаимствовать соль и перец, просто поболтать о насущном с незнакомцами, как с приятелями, было делом совершенно привычным. Советский человек отличался необыкновенной социальностью, он буквально нуждался быть в окружении других людей, чувствовать пульс коллективной жизни. Оттого старики, тоскуя по своей кипучей молодости, с удовольствием шли в столовую, не боясь постоять в очереди, пошутить с молодыми, а заодно запастись жизненным тонусом.
Поэзия в столовке заводской,
где щи кипят, где зреют макароны,
где ежедневно, как прибой морской,
ты переходишь в бой из обороны.
Здесь изучили всё за много лет,
попробовали всё и повидали,
от праздников и до военных бед…
И сыты были и недоедали.
В столовку заводскую, в дом ее,
поэзия, неси свое искусство:
здесь нужно откровение твое
не менее, чем мясо и капуста.
Такие совершенства обнаружь,
чтобы под стук подносов и ботинок
желудков жар и жар сердец и душ
вступали ежечасно в поединок.
Покуда правды жаждет род людской,
будь начеку, не допусти промашку,
встань во весь рост в столовке заводской,
поэзия, с душою нараспашку!
Сегодня, когда принято корчить «индивидуалистов», достаточно трудно прочувствовать, какое человеческое тепло мы утратили в нелепой и несвойственной нам идеологии эгоцентризма. Мы многое подзабыли и во многом разуверились, но в душе все так же и остались добрыми и приличными, которые нуждаются в общении, в дружеских шутках, в мимолетных разговорах за столом с такими родными, хотя и незнакомыми людьми. Порою нам кажется, что еще немного, и мы проснемся от тяжелого сна, сделаем зарядку и непременно пойдем завтракать. В родную столовую.
Т — Телевизор
Прошедшую эпоху разглядеть всегда трудно, и уж тем более трудно понять, чем и как она жила. Потому что вещи совершенно обыденные для сегодняшнего ума, во «времена оны» имели совершенно иное значение, несопоставимое с современным.
Зато своеобразие эпохи предельно точно выражается своими песнями и формулируется написанными стихами. Прошедшее время всегда легче прочувствовать, если жизнь передавать художественными образами, чем пытаться говорить о ней на языке статистики. Потому что для статистики важен исключительно факт, а для понимания жизни крайне важна вся гамма эмоций и ощущений, возникших в результате того самого факта. И хотя факт «вещь крайне упрямая», жизнь может запросто вывернуть его наизнанку, придавая событиям и явлениям противоположное значение.
Прекрасной иллюстрацией тому служит старинная русская байка «Хорошо, да не очень», которая однажды начавшись, может и сама длиться до бесконечности, и толковать события и факты по усмотрению:
«Встретились на дороге барин и мужик. Барин–то спрашивает мужика:
— Куда ездил, мужик?
— За покупкой дорогою, барин! За мерою гороха.
— Вот это хорошо!
— Хорошо, да не очень! Ехал да рассыпал.
— Вот это плохо!
— Плохо, да не очень! Рассыпал–то меру, а подгреб–то две!
— Вот это хорошо!
— Хорошо, да не очень! Посеял горох, да он редок.