В цилиндре, в черном пальто обтягивающем уродливую фигуру, Азеф вышел из дому выбритый, надушенный. Слежки не было. Возле ресторана «Ампир» на Невском, куда хотел войти, чтобы вызвать Савинкова, с двух сторон за руки схватили Азефа филеры и жандармы.
Вырываясь всей тушей, Азеф закричал: – Что это значит?! Как вы смеете! Я инженер Черкасов!!
– Не сопротивляться! – гаркнул ротмистр с щеткой черных усов. И двое жандармов поволокли Азефа к пролетке.
Мельком с извозчика Азеф осмотрел собравшихся у тротуара. Знакомых, как будто, не было. Эту дорогу Азеф знал лучше жандармов. Везли на Мойку в охранное, в тот самый дом, где умер Пушкин. Азеф знал и это. Но думал о том, что под цилиндром выступил пот и обтереться нельзя, жандармы держат за руки.
5
Цилиндр лежал на деревянном, изрезанном ножами столе. Пальто висело на гвозде. Азеф, в синем костюме, лежал на койке одиночной камеры. Захватывающее бешенство не проходило.
В четыре часа дня на пороге появился генерал Герасимов, в штатском. Азеф не поднялся. Герасимов сел у стола и улыбнулся, чуть дернув носом.
– Я начальник охранного отделения генерал Герасимов, потрудитесь встать и назвать вашу фамилию, – сказал он. Слова падали каплями на жесть, без всякого выражения.
Азеф вскочил с койки с лицом перекошенным злобой. Глаза были отведены далеко в сторону, так что радужница исчезла, были только желтые белки и этот «белый огонек» перерезал лицо.
– Я инженер Черкасов! Живу на Фурштадтской! Требую немедленного объяснения, почему я арестован!? И если вы сейчас же меня не освободите, я буду жаловаться министру!
– Так-так-так, – пробарабанил по столу крепкими пальцами генерал Герасимов, рассматривая Азефа.
– Потрудитесь отвечать, что это значит? – наступая на генерала крикнул Азеф.
– Значит? – тихо проговорил Герасимов. Азеф увидал стальные щели глаз генерала. – Вы инженер Евно Азеф, член партии социалистов-революционеров! Вот что это значит!
Бешенство сплыло с желтого лица Азефа.
– Что?! – проговорил он. – Какая чушь! – и расхохотался на всю камеру. – Вы меня с кем-то путаете, генерал! Я Черкасов. Я отдал свой паспорт.
– Так-так-так, – прищуриваясь, сказал генерал, подергивая носом, – однако же я буду вас держать до тех пор, пока вы не станете несколько умнее.
– Вы бредите! Это безобразие!
– Ну, вот что! – крикнул Герасимов, ударив по столу так, что на нем подпрыгнула кружка. – Не очень то вы! Бросайте канитель! И потрудитесь отвечать на вопросы!
Азеф пристально смотрел на Герасимова темными блещущими, выпуклыми маслинами. В них, в вывороченных губах Азефа Герасимов явно увидел хохот. Азеф хохотал гнусаво, закатисто, неприятно. Это был хохот над генералом Герасимовым.
– Вам отвечать я во всяком случае не буду, – резко прогнусавил Азеф. – А будьте-ка любезны прислать мне действительного статского советника Рачковокого.
– Петра Ивановича? Вы дадите ему показания?
– Дам, – пробормотал Азеф, заходив по камере.
– Прекрасно, – усмехнулся Герасимов.
6
В камере было темновато. Азеф резко обернулся на шум отворяемой двери. Входили Герасимов и Рачковский.
– Что это значит, Петр Иванович!? В какое вы меня ставите положение!!? – закричал Азеф.
– Прежде всего не кричите, – протянул руку Рачковский, – никакого положения тут нет.
– Для вас! Не вы ходите под виселицей! – искажаясь, выпуская слюни на вывороченные губы, закричал Азеф.
– Положим, к сожалению, и я.
– Вы виноваты! Вы не отвечали! Вы бросили меня! Вы дурацкой слежкой поставили меня чорт знает в какое положение перед революционерами!
– Да не волнуйтесь, Евгений Филиппович, всё образуется, тут дела были почище наших с вами.
– Почище, – злобно пробормотал Азеф.
– Ну, разумеется, – спокойно протянул Рачковский, – дел по горло, вот и не отвечал.
Герасимов, посмеиваясь, глядел на Рачковского и Азефа.
– Из-за этой же моей занятости, сейчас сношения с вами будет вести, вот, Александр Васильевич, собственноручно, так сказать, – любезно-злобно сказал Рачковский.
– Стало быть, Александр Васильевич, удостоверяю, арестованный является сотрудником, арест произведен очевидно по недоразумению, – улыбнулся зло Рачковский. – Надо вышколить людей, чтоб зря своих не подводили. А теперь, что же мне тут, вы уж сами сговоритесь, не так ли? Одно скажу, чрезвычайно ценный сотрудник, – засмеялся с хрипотцой Рачковский.
Герасимов молчал. Азефу показалось, что-то нехорошее пробежало по рыбьему лицу генерала.
– А вы, батенька, не сердитесь, старую дружбу-то не забывайте, – пожимал Рачковский руку Азефа. – Кипяток вы, Филиппович, и как это спокойный человек так может раскипятиться, нехорошо батенька, в нашей работе нервы первое дело.
Азеф пытался выпростать маленькую руку из жилистой мертвячей руки Рачковского. Тот, опять почему то засмеявшись, вышел.
– Прежде всего позвольте извиниться, что я принял вас за революционера, – садясь к столу, проговорил Герасимов. – Вполне понимаю ваше возмущение. Виноваты люди, чистая случайность. Надо надеяться, что в этом лучшем из миров всё делается, быть может, к лучшему.
Азеф рассматривал генерала. Волновала пипка. Казалось, пипка в разговоре перепрыгивает с щеки на щеку.
Так вот, работать с вами буду я. Принципы работы коротки: – мало слов, много дела. Освобожу, разумеется, вас сегодня же. Дам адрес. Как-нибудь вечерком потолкуем. Только предупреждаю, – вдруг ударил ладонью в такт словам генерал: – вы вели игру на две руки, не возражайте! – повысил он голос, – знаю! С этого часа на двойной игре ставьте крест. Поняли? Не допущу.
– Это ложь и интрига, – спокойно сказал Азеф, – никакой другой работы я не вел.
– Вели.
– Нет, не вел.
Герасимов смотрел на Азефа. Азеф на Герасимова. Прошла минута.
– Ладно, – улыбнувшись стальными глазами, прервал Герасимов, – во всяком случае или служите только мне, или… – и Герасимов чиркнул рукой по шее также, как чиркал Азеф на приеме боевиков.
– Понятно? – сказал он, не сводя стальных щелей с мясистого лица Азефа.
Всеми силами Азеф скрывал волнение, скрыл бы, если б не выступивший пот.
– Это ложь. Я никогда на революционеров не работал.
– Евгений Филиппович, слово держу крепко. Ваши сведения, знаю, были всегда ценны. На оплату работы не поскуплюсь. Вы сколько получали последнее время?
– Очень мало. 500 рублей.
– Ну, положим, это не мало. Многие получают гораздо меньше. За отдельные дела получали наградные? Не правда ли? Денег больших в моем распоряжении нет. Но, ценя вас, набавлю до 800 в месяц.
– Мало, – глухо прохрипел Азеф. – Я ставлю голову, не за 800 же рублей.
Герасимов, улыбаясь, видел, что Азеф согласен.
– Ха-ха-ха! Да не втирайте вы очки! Ведь живете и жить будете на партийный счет, а он побольше нашего!! Наши чистоганчиком пойдут в Лионский Кредит. За год, батенька, 10 тысяч одного жалованья. За три – фабрику купите, завей горе веревочками! Ночью вас освободят, так удобней, – вставая, сказал Герасимов. – Вот адрес: – Паителеймоновская 9, кв. 6, спросите папашу. Лучше к ночи. Проверять буду другими сотрудниками. Хорошие дела, – хорошие деньги. Малейшая ложь – уж не обессудьте, придется. Ну всего хорошего, Евгений Филиппович! – и, по военному прямо, генерал Герасимов вышел из камеры.
7
В черном пальто, в руках с цилиндром Азеф стоял в одиночке. Не меняя упершегося в пол взгляда, что-то про себя бормотал, ожидая освобождения.
Из темных ворот Охранного извозчик тронул хорошим ходом. Путь с Мойки на Стремянную, в квартиру Хеди, был длинен. Ночь поздняя. Летел теплый, тающий на тротуаре снег, от фонарей, света из окон, казавшийся желтым. Сырость стояла сплошная, тяжелая, в этом тумане столицы было не продохнуть. В липком ветре летела мокреть, сжавшиеся люди в котелках, шляпах бежали походкой странных выдуманных силуэтов. И Азеф, ушедший в цилиндр и в поднятый воротник, на быстром извозчике, казался тушей без головы.
Так промчался он на Стремянную. Извозчик, резко осаживая лошадь, пролетел дом Хеди. Лошадь поскользнулась у тротуара и упала скользко раскатившись ногами, затрещав по камням подковами.
– Уууу, чорт, – пробормотал Азеф, выпрыгивая из пролетки. Он не додумывал, почему было неприятно падение лошади. Да она уж и вскочила, встряхивая спиной и вытягиваясь, кашляя. Азеф взглянул: – в окне красноватый свет. Он тяжело стал подниматься по лестнице. Но вдруг, на втором повороте почувствовал слабость, сердцебиение и остановился, переводя дыхание.
Хеди, поджав ноги, в теплом халате и мягких туфлях, читала на диване «Викторию» Гамсуна. В сильных местах не могла читать, а опуская книгу, шептала – «wie suess!» Три звонка Азефа застали ее в таком состоянии. Хеди стремительно бросилась к двери.
– HaenschenI Papachen! Um Gottes Willen! – кричала она, обнимая еще не успевшего снять цилиндр и отдышаться Азефа.
– Lass doch, lass, – вдруг грубо проговорил Азеф. – Он сам не ожидал, что так встретит Хеди. Сел на стул. Острая режущая боль прорезала почки. Он схватился за поясницу.
– Um Gottes Willen! Was ist los mit dir? O, mein Gott! – испуганно вскрикнула Хеди.
Морщась от боли, Азеф постарался улыбнуться.
– Sei nicht boese, Muschi, Papachen hatte schlechte Geschaefte – растягивая толстые губы в подобие улыбки, проговорил Азеф. И встав, крепко поцеловал Хеди.
8
Полицейская конспиративная квартира на Пантелеймоновской улице меблирована была отлично. Генерал любил красное, александровское дерево и выдержал обстановку в стиле.
Азефу в темноте отворил дверь темный мужчина.
– Папаша дома?
– Дома. – Азеф узнал по голосу и фигуре разоблаченного провокатора социал-демократов «Николая, золотые очки».
– Милости прошу, Евгений Филиппович, – улыбался генерал, словно дружили они двадцать лет. Азеф ответил точно также: