расходиться. А назавтра в редакцию «Искры» было отослано письмо.
«Комитет считает своим долгом заявить, — говорилось в нем, — что оппортунистические тенденции новой организации «Искры», выразившиеся в передовой 52-го номера, поразили всех своей неожиданностью, вызвали недоумение и сильное недовольство. Оппортунизм приведет лишь к падению авторитета «Искры» и лишит ее значения руководящего органа. Номера ее, подобные 52-му, мы отказываемся распространять ввиду их деморализующего влияния, тормозящего объединительную работу партии».
В половине ноября пришла зима. Выпал снег на мокрую землю, да так и остался лежать под холодными ветрами, подувшими с Волги. По реке шла шуга, ожидался ледостав.
Приехала Анюта. Все устроилось. Комнату помог снять Егор Васильевич в доме Каменщикова, на Большой Горной улице, где весной жил сам. Теперь Герасим чаще встречался с жителями Глебучева оврага, наведывался то к одному, то к другому хозяину этого саратовского уголка. Толковал о житье-бытье, иногда оставался и на чашку чая. День его был заполнен неотложными заботами о приехавшей семье и разного рода встречами. Возвращается, к примеру, домой, останавливается на Приваловском мосту, вроде бы от нечего делать смотрит, как ветер крутит сухой лист по оврагу вместе со снегом. Но вот подойдет к нему нужный человек. Постоят вдвоем, поглазеют на Лысую гору, названную так с пугачевских времен, когда народное войско останавливалось здесь и вытоптало ее склоны, перекинутся о главном, ради чего встречались, и разойдутся, не вызывая ни у кого подозрения.
Здесь Мишенев встречался и с гимназистом Антоновым. Ему все больше нравился этот решительный и толковый юноша — сын судебного пристава. От него Герасим узнавал о настроениях железнодорожников. Хорошо, что тот сумел рассеять пущенные слухи, будто после раскола партии как таковой не существует, а есть группы большевиков и меньшевиков.
Его спрашивали: кто прав, кто виноват? Мишенев допытывался: как он, Антонов, объяснял правильную позицию и кого все же поддерживают рабочие? И Володя отвечал, что рабочие уверены в правде большевиков и не поддерживают меньшевиков. «Это важно, это хорошо, — думал Герасим. — Значит, все пойдет, как надо, как должно быть — за Лениным».
Да и сам он, побывав на заводе, тоже убедился: сталелитейщикам не безразлично, чью сторону взять, каким течением быть подхваченным в этом круговороте партийных споров и борьбы.
Заглянувшая в земскую управу Саша Пятибратова передала, что в Саратов с поручением ЦК приехала член ЦК, по кличке «Зверь», остановилась у Голубевой. Добавила, что это старая знакомая Марии Петровны. «Не от Ленина ли?» — мелькнула мысль. После работы Герасим навестил Якова Степановича. Подробностей тот не знал, но предупредил, что завтра с ним встретится Барамзин и все расскажет. Условились — Мишенев будет ждать его на Приваловском мосту.
Уже смеркалось. На окраинных улицах зажгли тускло светившие, закопченные керосиновые фонари, а в центре — на Немецкой, Никольской и в Липках — помигивали электрические лампочки.
Герасим терпеливо ждал Барамзина. Над Глебучевым оврагом давно нависла тишина, изредка нарушаемая лаем собак, а со стороны городского центра уже начали доноситься колотушки караульных.
Егор Васильевич вынырнул из сумерек внезапно.
— Задержался немного. — Он пожал худущую руку Мишенева и облокотился на перила моста. — Решил пройти по Соборной, мимо дома Голубевой. Уже пронюхали, дьяволы, дежурят шпики. Значит, надо быть крайне осторожными…
Барамзин не ошибался, интуиция конспиратора не обманывала. Действительно, начальник охранного отделения был уведомлен телеграммой из Москвы:
«Саратов едет наблюдаемая, кличка «Шикарная», благоволите усилить наблюдения».
На следующий день «Шикарная» в сопровождении трех столичных филеров прибыла поездом.
«Оставив свои вещи на вокзале, — доносили осведомители, — она, наняв извозчика, направилась на квартиру секретаря «Саратовской земской недели» негласно поднадзорного Василия Семеновича Голубева и его жены Марии Петровны — дом № 9 Любомирова на Соборной улице».
— Кто она — «Зверь»? — спросил Мишенев.
— Не догадываешься? Мария Моисеевна Эссен, удивительная женщина! Дерзко смелая. Недавно бежала из Якутска и успела уже побывать в Женеве после съезда и опять вернуться в Россию с поручением Ленина.
Имя это он слышал в Уфе, но фамилия не знакома. На Урале была Мария Моисеевна Берцинская. Вместе с Николаем Кудриным она организовала подпольную типографию. Вскоре типографию разгромили, а Берцинскую и Кудрина сослали в Сибирь. Может быть, это одно лицо? Берцинская и Эссен? Но какое значение это имеет теперь?! Встретиться с Марией Моисеевной хотелось потому, что она совсем недавно виделась с Лениным и разговаривала с ним.
— Мария Моисеевна кооптирована в члены ЦК и, прежде чем появиться у нас, успела побывать в Киеве, Харькове, Петербурге, Твери, Москве, Воронеже…
Мишенев удивился неуемной энергии Эссен, объездившей столько городов, и спросил, с каким поручением она прибыла в Саратов.
— Ознакомиться с составом комитета, установить наличные силы.
— Надо бы встретиться с нею, поговорить.
— Пока нельзя, Герасим Михайлович, особенно тебе, новому человеку в Саратове, чтобы не попасть под наблюдение. За мной и Голубевой следят, будь ты хотя бы чистым: без хвоста.
Мишенев тяжело вздохнул. Понимал, что Барамзин прав.
— Завтра собирается комитет на одной нейтральной квартире. Будут там и Мария Петровна и другие члены, наш надежный актив, Я не пойду. Как говорят, береженого и бог бережет…
— Неужели возможен арест?
— Нет, но так лучше. Я оберегаю не себя, а организацию. Завтра узнаем, что там было.
Они распрощались. Герасим вернулся домой встревоженный после встречи с Барамзиным. Ему так не терпелось повидаться и поговорить лично с Марией Моисеевной. Мишенев понимал, что Эссен должна возвратиться в Женеву, чтобы лично информировать Ленина о настроениях в комитетах. По-другому не могло и быть. А что, если к Голубевой сходит Анюта? Мало ли по каким делам женщина в положении посещает ее квартиру? Побывают вдвоем с Сашей или Софьей Богословской как слушательницы фельдшерской школы. Он ухватился за эту мысль: через жену связаться с «Зверем». Не тяжело ли будет Анюте? И засомневался: правильно ли поступает? Нет, наверное, все же прав больше Егор Васильевич. Барамзин не только его старший товарищ, оказывающий внимание ему и семье, но и близкий человек Ленина, отбывавший с ним годы сибирской ссылки.
Дома Герасим поделился своими мнениями с Анютой. Жена сказала, что встретиться с Марией Моисеевной готова и не находит в этом ничего страшного.
— Мы сходим с Соней Богословской. Мы ведь частенько вместе бываем.
Утром Анюта быстро собралась и пошла сначала к Богословской, потом с нею — к Голубевой. На противоположной стороне, за домом Голубевых уже пристально наблюдал человек в сером пальто с поднятым меховым воротником. Он довольно потер окоченевшие руки в кожаных перчатках, когда Анюта с Богословской вошли в ворота. Наблюдаемая «Шикарная» из дому еще не выходила.
Светлая, чистая и теплая квартира Голубевой была хорошо знакома Мишеневой по прошлому посещению. Мария Петровна встретила их в маленькой прихожей с вешалкой и небольшим трюмо. В открытую дверь гостиной падал свет. Анюта увидела сидящую на диване красивую женщину лет тридцати пяти. На ней было темно-вишневое шерстяное платье со стоячим воротником. Коротко подстриженные вьющиеся волосы красиво обрамляли ее миловидное лицо. Анюта поняла, что это — Эссен. Она зашла в гостиную, поздоровалась и растерянно остановилась при входе.
Эссен привстала с дивана и шагнула навстречу:
— Мария Моисеевна.
Голос ее прозвучал мягко, приятно.
Голубева представила Мишеневу с Богословской.
— Слушательницы фельдшерской школы. — Она назвала их по именам и коротко охарактеризовала каждую.
Эссен понимающе улыбнулась и снова присела на диван.
— Вот и познакомились.
Анюта, считавшая Соню Богословскую смелой, теперь удивилась ее застенчивости и даже некоторой растерянности.
— Так и будете стоять? — спросила Мария Моисеевна. — Садитесь рядом, рассказывайте и спрашивайте.
— Вы работали на Урале? — сразу же спросила Анюта.
— Да, — коротко ответила Эссен, еще не понимая, почему ее спрашивают об этом.
— Значит, вы Берцинская?
Мария Моисеевна кивнула.
— Муж вчера рассказывал о вас и сомневался, вы или не вы были на Урале.
— Успокойте его. Это была я. — Она тихо рассмеялась, добавила: — И сидела в уфимской тюрьме. Так что Урал памятен мне.
Рассмеялась и Голубева.
— Ему хотелось поговорить с вами, — поторопилась сказать Анюта.
— А что мешает? — быстро и удивленно спросила Эссен и посмотрела на Марию Петровну.
— Дисциплина, — ответила Голубева, и Эссен понимающе качнула красивой головой. Она повернула лицо к Мишеневой, готовая отвечать на вопросы.
— Он не видел Владимира Ильича и Надежду Константиновну со съезда. Как они?
— Живут большими заботами, — сказала Мария Моисеевна, — огорчений и неприятностей прибавилось. Я вчера говорила об этом. — Эссен снова посмотрела на Голубеву.
Мария Моисеевна видела, как благоговейно внимают ей эти женщины, так оробевшие при встрече. И она очень мягко, просто и задушевно добавила:
— Никаких сомнений, никаких колебаний, никаких страхов насчет последствий раскола. Должна быть полная уверенность в правоте Ленина! Только верить Ленину!
— Во мне тоже сильно желание бороться, огромна жажда дела, — искренне вырвалось у Сонечки.
Мария Моисеевна изучающе посмотрела на Богословскую:
— А ясна ли цель жизни?
— У меня много задач, может быть, они еще мелки, но это мои задачи, и я должна их решать.
— Должна быть главная и общая, — наставительно сказала Мария Моисеевна. — Вы не Робинзон Крузо на необитаемом острове. Не обижайтесь на мою прямоту, но когда много задач, значит, нет самой важной и единственной, определяющей всю вашу жизнь. Запомните это.