отошли от язычества. Они познали Бога Небесного. Факт, который надо просто принять.
Со временем обращение Донар-Тор уступило Одину (Водину, Вотану), которого называли еще и «северным Магомедом», настолько много общего было между верой «германцев» и мусульман. Неудивительно, то ветви одного древа: Единобожие царило и на Востоке, и на севере Европы. Бог Небесный правил там.
Конечно, не все скандинавы приняли веру в Бога Небесного, иные демонстрировали похвальный консерватизм, что хорошо видно опять же в сагах «Круга Земного». В повествовании о Лейве Эриксоне, который в Х веке ушел в плавание на запад на судне «Большой дракон», говорится, что он привез в Гренландию первого священника… Не все к его поступку отнеслись одинаково.
Показательно, на севере Европы никогда не было института духовенства, типа римского папства. Вера распространялась спонтанно. И в том состояла слабость арианства, а если смотреть шире, то и «белой веры» Алтая, и ислама. В организации религии они всегда проигрывали католикам, которые создали блестящий институт власти — сильный, агрессивный, цепкий. Собственно, он и являлся определяющим в победах средневекового Запада над его идейными соперниками.
Религия скандинавов — это явление культуры и времени, незаслуженно забытое в Европе, оно тоже представляло собой единение духовных традиций Востока и Запада. Так, в согласии, получала право на жизнь альтернатива христианству (и греческому, и католическому), так, в согласии, складывалось новое миропонимание, которого северные народы прежде не знали… Это абсолютно непознаваемый процесс — рождение новой культуры. В нем вроде бы все понятно, и ничего не ясно.
Бесспорно, пожалуй, одно, кроме «греческой веры» на Западе существовал другой противовес католичеству, однако он мало исследован. Мешала папская цензура!
Именно цензура. Ибо «Сага об Инглингах» говорит, откуда пришел Один — из Азии, из страны, лежащей к востоку от Дона (Танаиса). Он был не бог, а посланник Бога Небесного, то есть пророк, обучивший северян тем искусствам, которыми «люди с тех пор владеют». Один, подобно нагу в Индии, обладал способностью перевоплощения: «…его тело лежало, как будто он спал или умер, а в это время он был птицей или зверем, рыбой или змеем и в одно мгновение переносился в далекие страны по своим делам или по делам других людей»… Этим высшим искусством, как известно, владели лишь алтайские камы, о чем свидетельствует народный эпос.
Один ввел на Севере те законы, которые были у тюрков. Потому что пришел из страны, которая «лежала к югу от Великой Швеции», она называлась «Страной тюрков», так записано в саге… А с этой строчки, между прочим, начинается история Руси.
Вражда Севера и Юга имела причины. Неприятие «германцами» католиков было обосновано, они иначе видели мир, иначе желали жить в нем. Каждый видел свое солнце на небе… Фактов тому достаточно, они и позвали в дорогу в конце ХХ века знаменитого путешественника, норвежца Тура Хейердала, на поиски родины предков скандинавов. Его экспедиции в Азербайджан, на Дон были лишь подходом к культурным кладам Алтая. Он, плохо знавший о Великом переселении народов, строил маршруты экспедиций на интуиции, не на знаниях, поэтому и не дошел до желанной цели, до родного алтайского очага. Но направление, выбранное им, правильное — тюркский мир.
Хейердал заявил: у Скандинавии «иноземные корни». А доказать это не сумел, ученому просто не хватило времени.
О ее «иноземности» убедительнее всего говорит Иггдрасиль, символ, без которого понять культуру северян невозможно. Это — гигантский ясень, являющийся «каркасом» мироздания. Древо жизни. Иггдрасиль, в сознании ариан, определял вертикальную проекцию бытия, в нем сходились различные миры (земля, небо, подземный мир), давая представление не только о цельности, но и о мере прекрасного. То — суть, истина народной мифологии. Эталон бытия.
Девять разных миров соединял скандинавский Иггдрасиль: у его корней покоился дракон Нидхегг и змеи, средние листья щипали олени во главе с Эйктюрмиром, на вершине древа сидели мудрый гриф с линялым ястребом Ведрфельниром. Корни древа жизни питала влага источника Мимира, откуда начинается судьба каждого человека.
Вечнозеленое древо, словно янтарную смолу, источало священный мед, в его крупинках таились таланты и умения («мед поэзии», это отсюда!).
Страницы саг посвящены живительному древу, которое, кроме прочего, дало Северной Европе Одина — Бога Небесного: саги «Старшей Эдды» и «Младшей Эдды» убедительны и категоричны. Через познание древа жизни можно понять, как Всевышний вошел в мир Севера… В древе жизни скандинавы увидели и образ равностороннего креста, он был знаком их дохристианской культуры, о чем вещают государственные флаги. И художественные орнаменты, конечно.
Впрочем, о том же говорят и рисунки на знаменитом руническом камне острова Мен (Англия). Там, в бывшей норманнской колонии, письменно — рунами! — запечатлены мысли о древе жизни… Поразительно, оно было таким же, как на Алтае. До деталей. Лишь персонажей его алтайцы называли иначе, по-своему.
Без древа жизни когда-то была немыслима культура Востока. И Запада.
Это, пожалуй, самая яркая и самая характерная деталь (после веры, разумеется), она позволяет говорить о единстве культуры человечества, о ее неделимости на Восток и Запад. Ибо никто не скажет и не покажет, где начинается одно и где заканчивается другое. После Великого переселения народов мир стал другим — цельным: он принял религию Тенгри, то есть Единобожие. И раскрасил ее своими красками, в каждом регионе оттенки веры неповторимы. Как и народы там.
Пусть арианство в Европе ныне малоизвестно. Но оно же было… А что, если эта религия не погибла? Что, если традиции ариан продолжили протестанты? Их потомки? Отчасти так и есть. Протестантизм — это духовный мир, который уместился в тени христианства. Строгий и цельный, имеющий прошлое и будущее. То не «отколовшиеся» католики, как их называют, у них есть свое выразительное прошлое, которого не было у католиков.
Север Европы в Средние века имел… чуть скуластое лицо. Чистое, как алтайское Небо. И оттого, что его очернили, оно не потерялось. Нет.
Ариане, запутавшись в тончайших сетях папской политики, стали католиками, случилось это на излете Средневековья — в разных странах по-разному. Их заставили отказаться от веры предков и признать Христа, а вместе с ним власть римского папы. Это же было… Но недолго сохранялся мир в новой папской семье. Другая культура не могла просто так умереть в холодных римских казематах, она должна была выразить себя. И выразила. Поэтому сохранилась.
Католики-северяне нашли силы и провели Реформацию в Западной Церкви, до основания поколебав ее.
«Ересь» богомилов, катар, альбигойцев была продолжена на севере, в Англии, там она, пожалуй, впервые достигла успеха. И заслуга в том Уильяма Оккамы (1285–1349) и Джона Уиклифа (1320–1384), великих теологов, философов и гуманистов Средневековья. Они одними из первых среди христиан сумели научно выразить то, что тайно носили в душе поколения европейских тюрков, правильность «белой веры». Их мысль отличалась предельной ясностью и привлекательностью.
«Земная деятельность каждого человека», включая монарха и папу, должна быть способом служения Богу в соответствии с духом и буквой Святого Писания. Эту мысль и сформулировали они, что вызвало негодование Рима. Их творчество было не «сельскими грезами» предшественников, бороться с которыми не требовалось, оно оказало влияние на Яна Гуса, Мартина Лютера и других активных сторонников духовной чистоты на Западе.
Кроме костров инквизиции, Церковь ничего не смогла предложить взамен, а костры уже ничего не решали, ничего не могли изменить… Реформация благодаря стараниям «еретиков» стала неизбежной.
Словом, добились признания воззрений своих пасторов. Своих, не папских! То был шаг к свободе вероисповедания, он удался. Но лишь к XVI веку завершился тот путь.
Протест, несомненно, рано или поздно объединил бы северных тюрков, тогда еще помнивших о своем единстве, о корнях прежней культуры, но этого не случилось. Духовенство Рима оказалось сильнее и изворотливее. Отсюда — только «протестанты», они не выразили своего этнического родства, стали течением в католицизме, хотя это и не вполне так. Протест зародился не в недрах Западной церкви, как утверждают теологи, он был протестом народа. Реформация выявила его, она тайное сделала явным. Но не надолго.
Реформация разорвала цепь авторитетов, которая мешала ханже мыслить по-своему, а рабу говорить то, что он думает. «С этой минуты папы, отцы Церкви и соборы перестали играть роль верховных и непогрешимых судей над всем миром, и каждый христианин научился не признавать никакого другого закона, кроме Священного Писания, и никаких других истолкователей Священного Писания, кроме своей собственной совести», — писал Э. Гиббон.
Реформация была прорывом в новую культурную нишу… Или возвратом в старую? С протестантами на север Европы вернулись духовные традиции Алтая.
Когда точки над «i» в Реформации были расставлены, они всех устроили. Папа получил политическую власть на Западе, а протестанты — свою «белую веру», правда, чуть измененную. Что это было? Сделка? Лукавство? Возможно. Но они принесли Западу мир и согласие.
Те же кальвинисты и лютеране — ядро протестантов — оставили в божественном пантеоне Христа, зато им позволили возродить обряды и общины, которые были до принятия христианства. Они оставались христианами, фактически вновь став арианами. Вернее, почти арианами. Протестанты отрицают посредников между Богом и человеком, то есть папскую Церковь и ее духовенство. Как древние тюрки, поступок ставят во главу поведения верующего. Упразднили поклонения святым мощам, сочтя их за проявление язычества. Отказались от монашества, которое по алтайскому уставу несовместимо с Церковью… Словом, продолжили традиции арианства, не афишируя их…