Первой за легкомыслие была наказана Дания.
Король Фредерик IV, уверенный в беспомощности мальчишки Карла, увел всю армию в Голштинию, а для защиты своей столицы оставил только флот, более сильный, чем шведский.
Датская эскадра перегородила единственный судоходный фарватер, по которому шведы могли бы провезти десант к Копенгагену, и пребывала в безмятежности.
13 апреля 1700 года семнадцатилетний Карл попрощался с домашними – бабушкой и сестрами, сказав им, что поедет в загородный дворец. На самом деле король отправился воевать. Больше ни родственницы, ни столица его никогда не увидят.
Три месяца Карл потратил на то, без чего воевать нельзя: на добывание денег. Для этого ему пришлось брать ссуду, собирать налоги за год вперед и вымогать добровольно-принудительные пожертвования у городов и провинций. Тем временем проходила мобилизация, полки пополнялись солдатами.
Только в середине июня армия была готова к отправке за море.
Проблему с заблокированным фарватером Карл решил, впервые применив свой основной оперативный метод: риск на грани безумия. Шведская эскадра поплыла мелководным фарватером, которым прежде пользовались только лодки. Бóльшая часть кораблей (если быть точным, восемнадцать) либо не прошли, либо сели на мель, но Карла это не остановило. Он высадился в семи милях от Копенгагена всего с 4 000 солдат, сам прыгнув в первую шлюпку.
Никак не ожидавшие такого демарша датчане растерялись и дали Карлу время укрепиться, а затем к нему подошли подкрепления. Оборонять Копенгаген было почти нечем, и Дания запросила мира.
8 августа 1700 года король Фредерик согласился на все условия – поразительно умеренные. Имея в заложниках столицу противника, Карл мог требовать земель и контрибуций, но заявил, что Швеции чужого не нужно. Датчане лишь вернули голштинскому герцогству все занятые территории и оплатили военные издержки. Юный Карл считал, что таким образом подает миру пример истинной рыцарственности.
Август Сильный очень испугался. Он не мог справиться даже с Ригой, а тут вдруг оказался один на один со всей Швецией – ведь датский союзник капитулировал, а русский лишь обещал помощь, дожидаясь мира с турками. Без датского флота ничто не могло помешать шведам высадиться в Прибалтике. А страшнее всего был Карл, над возрастом и неопытностью которого недавно все потешались. Мышонок обратился львом.
Саксония попыталась заключить перемирие, но Карл желал наказать ее за вероломное нападение. Тогда Август снял осаду Риги и отправился на зимние квартиры.
Так же собирался поступить и Карл, отложив продолжение войны на следующий год. И тут – еще не зная ни о поражении Дании, ни об отступлении Августа – в драку ввязался истомившийся от бездействия Петр. По скверному примеру союзников, он вторгся в шведскую Ингрию, не озаботившись объявлением войны.
Хуже момента нельзя было и вообразить.
Как только до Швеции дошло известие о новом враге, Карл погрузил армию на корабли и отправился в Эстляндию, берегов которой он достиг в середине октября.
Как же распорядился Петр двумя месяцами, прошедшими с начала военных действий?
Заранее выработанный план предполагал взятие двух шведских опорных пунктов: Нарвы и Нотебурга. Нарва имела для русских особую притягательность, поскольку это был самый ближний к русским землям морской порт. С шестнадцатого века Москва неоднократно стремилась овладеть Нарвой и, бывало, даже брала ее, но удержать не могла. К тому же через этот город лежал путь на Ригу, где – как полагал Петр – сражается союзник Август.
Для похода готовили большую армию – 63 000 человек, набрав 29 новых полков из добровольцев. Примерно треть не успела дойти до места (как потом выяснится, и слава богу), но все же к шведской крепости прибыло около 40 000 солдат со 184 пушками.
Однако что это была за армия?
Она представляла собой довольно печальное зрелище и мало чем отличалась от той, что с таким трудом взяла Азов. Современных полков хорошей боеготовности насчитывалось всего четыре: Преображенский, Семеновский, Лефортовский и Бутырский. В остальных служили новобранцы, не умевшие отличить «лево» от «право». Немногим лучше были офицеры, лишенные всякого военного образования. Иностранные профессионалы, очень немногочисленные, плохо знали русский, не доверяли своим солдатам, а те, в свою очередь, не доверяли чужакам. Дворянская поместная конница не модернизировалась со времен Ливонской войны XVI века – не ведала ни порядка, ни дисциплины.
Плохо было и с генералитетом. Сам Петр, как обычно, прикидывался рядовым офицером, хоть без него ничего не решалось. Двумя корпусами командовали Автоном Головин и кукуйский немец Адам Вейде. Первый считался вроде бы старшим, но в то же время не главным. Оба были храбры, но не имели опыта войны с современным европейским противником.
Время для похода было отвратительное – осенняя распутица. Обоз в 10 000 телег растянулся на несколько дней пути, полки едва плелись. К осаде еле-еле приступили только в середине октября, когда Карл XII уже высаживался в Ревеле. Правда, шведская армия, получив известие о наступлении Августа на Ригу, сначала двинулась на запад, но известие оказалось ложным. Это дало русским несколько дополнительных недель, однако осаждающие плохо воспользовались отсрочкой.
Крепость, собственно, состояла из двух частей: самой Нарвы и, на другом берегу реки, Иван-города. Брать надо было обе твердыни одновременно. Гарнизон под командованием полковника Хеннинга Горна состоял всего из двух тысяч человек, но двадцатикратное численное преимущество мало что значило, пока не пробиты стены, а с этой задачей русская артиллерия справиться не смогла. Не хватало калибра, порох отечественного производства оказался некачественным, довольно скоро закончились и боеприпасы. Осада затягивалась.
Тем временем Карл, убедившись в безопасности Риги, повернул на восток. На пути шведов стоял заслон из дворянской конницы Бориса Шереметева, занимая удобную для обороны позицию на краю крутого оврага. Произошло несколько стычек, в которых шведы неизменно одерживали верх, притом нападали все время в разных пунктах. У Шереметева создалось ощущение, что шведов очень много, на стойкость своих иррегулярных частей он не надеялся и в результате 17 ноября ушел без боя, открыв Карлу дорогу к русскому лагерю.
Беспорядочное отступление конницы и преувеличенные слухи о размере шведской армии заставили Петра принять решение, о мотивах которого уже триста лет спорят историки.
Царь внезапно покинул свое войско и спешно уехал в Новгород – весьма необычный поступок в канун генерального сражения. Еще нестандартней было другое решение: Петр назначил нового главнокомандующего. При ставке находился фельдмаршал саксонской службы герцог Карл де Круи, прибывший с посланием от Августа. Это был опытный генерал, участвовавший во многих сражениях, но совершенно не известный русской армии да и сам плохо ее знавший. «Оный герцог в приятии сей команды крепко опрошался [протестовал], однако же его величество те его резоны апробовать не соизволил», – сообщает современник.
Оправдывая бегство Петра, его почитатели называют множество уважительных резонов, самым весомым из которых является намерение организовать оборону русской территории от грядущего шведского вторжения. Но тогда непонятно, почему было не отступить вместе со всей армией, оставив какую-то ее часть для арьергардного боя. Вероятно, прав С. Соловьев, когда предполагает, что царь так бы и поступил, если б рядом не оказалось «настоящего европейского фельдмаршала».
Вот наглядный пример того, как сугубо частный фактор – особенности личности и психического состояния самодержавного правителя – может роковым образом влиять на исторические события. Думается, поведение Петра было вызвано панической атакой психогенного свойства, наложившейся на глубоко укорененную веру в «европейское всемогущество» – европейской-де армии может противостоять только европейский же полководец.
Внезапное назначение. Рисунок И. Сакурова
Петр уехал ночью, а войскам зачитали невразумительный приказ, что царь «имеет выехать из лагеря для знатных и нужнейших дел, а паче для свидания с королем польским».
Король польский находился от Нарвы в полутора тысячах километров, а вот король шведский был уже совсем рядом.
Он привел с собой лишь половину своей армии, оставив другую половину охранять тылы. Восемь с половиной тысяч шведов шли налегке, без обозов и почти без артиллерии – иначе они увязли бы в ноябрьской грязи.
На первый взгляд, затея атаковать укрепленные позиции, занятые почти впятеро сильнейшим неприятелем, может показаться безумной, но на самом деле исход сражения был решен еще до его начала.
Если так можно выразиться, нарвскую битву не столько выиграли шведы, сколько проиграли русские.
Их численное превосходство сводилось на нет чрезмерной растянутостью линии обороны и разделением лагеря на три автономные, лишенные связи группы. К этому нужно прибавить полный паралич воли со стороны командования и низкий боевой дух, подорванный отъездом государя и назначением какого-то непонятного герцога. Помогла шведам и погода: началась снежная метель, дувшая русским в лицо и сильно затруднявшая обзор. Оборонявшиеся не видели, как малы силы противника.
В первом своем большом сражении Карл не проявил особенной изобретательности, разве что воспользовался для наступления прикрытием снежного заряда. Собственно, всё главное решилось первой же атакой. Шведы напали на русский правый фланг, опрокинули его и обратили в бегство. Слабая шереметевская конница помчалась к мосту через реку, разнесла его, многие утонули. В пехоте тоже началась паника, солдаты стали кричать, что «немцы» изменили, и переубивали офицеров-иностранцев. Герцог де Круи, испугавшись, что его тоже убьют, крикнул: «Пусть черт воюет с такими солдатами» и предпочел сдаться шведам.
Побежали, однако, далеко не все даже на правом фланге, где держали оборону Преображенский, Семеновский и Лефортовский полки, лучше обученные и хорошо знавшие своих офицеров. Устоял и левый фланг, которым командовал генерал Вейде.