В 1717 году Петру было не до того, чтобы отправлять в далекий край новую армию, тем более что сведения о среднеазиатском золоте оказались ложью.
Однако в 1722 году большая война закончилась, а на востоке появилась приманка много привлекательней безводных хивинских пустынь.
Некогда могущественное Персидское царство переживало тяжелые времена. Последний монарх сефевидской династии Солтан-Хусейн (1694–1722), правитель бездеятельный и безвольный, проявлял жесткость только в вопросах религии. Он подвергал преследованиям всех нешиитов, однако не имел ни надежного войска, ни верных наместников, и в результате по всей стране начались восстания. Взбунтовались сунниты, последователи суфизма, зороастрийцы. Восстали и Кавказ, и Курдистан, и Ширван, арабские пираты захватили Персидский залив, а самый опасный мятеж разразился в Афганистане. Весной 1722 года молодой кандагарский эмир Мир-Махмуд разбил правительственные войска и осадил столицу Исфаган. Положение шахиншаха стало безвыходным.
Результат неудачной экспансии. Рисунок И. Сакурова
Россия внимательно следила за персидскими событиями. Еще в 1717 году ко двору шаха прибыл российским посланником молодой деятельный офицер Артемий Волынский с заданием не столько дипломатическим, сколько шпионским: разведать местность, состояние персидской армии и флота, укреплений, дорог и прочего. Всё это он должен был делать втайне и записывать собранные сведения в секретный журнал. Любознательность посланника, по-видимому, была замечена, и его сначала изолировали, а затем отправили восвояси, но Волынский углядел главное. В его отчете говорилось: «Здесь такая ныне глава, что он ни над подданными, но у своих подданных подданный, и чаю редко такого дурачка можно сыскать между простых, не токмо из коронованных… Как я здешнюю слабость вижу, нам без всякого опасения начать можно, ибо не только целою армиею, но и малым корпусом великую часть к России присовокупить без труда можно».
Петр произвел Волынского в генерал-адъютанты и назначил губернатором Астрахани, чтобы оттуда продолжать наблюдение за Персией. Едва только закончилась шведская война, как Волынский оказался в Петербурге с известиями о том, что «удобнее нынешнего времени не будет».
Кроме выгодности момента было еще одно соображение, побудившее Петра действовать быстро: на ослабевшего соседа могла напасть враждебная Турция, тем самым расширив свои владения и обогатившись.
Предлог для вмешательства в персидскую междоусобицу легко нашелся. Восставшие против шаха лезгины незадолго перед тем ограбили в Шемахе русских купцов. Петр объявил, что российское оружие восстановит в Персии мир и порядок. Таким образом вторжение было представлено не как война, а как помощь законному государю против бунтовщиков.
Весной 1722 года царь и царица поплыли по Волге в Астрахань, где строились корабли и куда со всех сторон стягивались войска.
В походе должны были участвовать 30 тысяч солдат, 5 тысяч моряков и большое количество иррегулярной конницы, калмыцкой и татарской.
В июле вся эта армия морем и сушей двинулась на юг. Серьезному сопротивлению взяться было неоткуда. Персидские вассалы из числа кавказских феодалов склонялись перед такой силой. Застроптивился только владетель маленького дагестанского княжества Утемиш. Петр спалил столицу, часть захваченных пленных повесил, а другим велел отрезать носы. После этой показательной акции всё шло гладко, если не считать тягот от жары и нехватки фуража. Триумфальное шествие завершилось 23 августа 1722 года капитуляцией самого большого города области Дербента.
Петр высаживается на персидском берегу. Гравюра. XIX в.
Дальше на юг Петр следовать не стал, тем более что приближалось время осенних штормов. Сам император вернулся в Россию, как водится, отметив победу пышными празднествами и фейерверками, а дальнейшее поручил своим военачальникам.
В Персии между тем ситуация все больше запутывалась. В октябре после полугодовой осады капитулировал Исфаган. Шах оказался в плену, династия пала.
В 1723 году два русских корпуса беспрепятственно оккупировали всё западное и южное побережье Каспия: генерал-майор Матюшкин с четырьмя полками легко захватил Баку, а полковник Шипов всего с двумя батальонами вовсе без боя занял Решт.
Персидский поход и его итоги. М. Романова
Персии в ее плачевном состоянии было не до защиты своих провинций. Новый шах Тахмасп, потерявший столицу, отчаянно нуждался в помощи. Его посланец в сентябре 1723 года заключил в Петербурге договор: Петр поможет союзнику войсками, а за это вся каспийская прибрежная полоса от Тарки до Астрабада переходит в российское подданство.
Успех был вроде бы грандиозный, но весьма непрочный. Удерживать новые провинции, находящиеся так далеко от России, было и трудно, и накладно, а после окончания в Персии гражданской войны вряд ли возможно. К тому же российская экспансия в Азии очень усложнила и так трудные отношения с Константинополем. Поэтому послепетровская Россия не стала держаться за свои закаспийские приобретения. Двенадцать лет спустя от них придется отказаться, так что азиатская экспансия Петра Великого оказалась недолговечной.
Вернувшись со своей последней войны в столицу, Петр наконец зажил мирной жизнью, которой не видел почти четверть века.
Начиная с 1718 года царь основную часть года проводил на Неве, бывая в Москве нечасто. Жизнь уже немолодого царя впервые становится более или менее упорядоченной.
Это существование подробно описывает в своих записках придворный токарь Нартов (как уже говорилось, с годами токарное дело стало любимым отдыхом Петра).
«Обыкновенно вставал его величество утром часу в пятом, с полчаса прохаживался по комнате; потом Макаров [личный секретарь] читал ему дела; после, позавтракав, выезжал в шесть часов в одноколке или верхом к работам или на строения, оттуда в сенат или в адмиралтейство. В хорошую погоду хаживал пешком. В десять часов пил одну чарку водки и заедал кренделем; после того, спустя полчаса, ложился почивать часа на два; в четыре часа после обеда отправлял паки разныя дела; по окончании оных тачивал; потом либо выезжал к кому в гости, или дома с ближними веселился. Такая-то жизнь была сего государя. Голландския газеты читывал после обеда, на которых делывал свои примечания и надобное означал в них карандашом, а иное – в записной книжке, имея при себе готовальню с потребными инструментами математическими и хирургическими. Допуск по делам пред государя был [в] особый кабинет подле токарной или в самую токарную… Даже сама императрица Екатерина Алексеевна обсылалась наперед, может ли видеть государя, для того, чтоб не помешать супругу своему в упражнениях. В сих-то комнатах производились все государственныя тайности; в них оказываемо было монаршее милосердие и скрытое хозяйское наказание, которое никогда не обнаруживалось и вечному забвению предаваемо было. Я часто видал, как государь за вины знатных чинов людей здесь дубиною подчивал, как они после сего с веселым видом в другия комнаты выходили и со стороны государевой, чтоб посторонние сего не приметили, в тот же день к столу удостоиваны были».
В основном Петр занят законотворческой деятельностью и всякого рода регламентацией ненавистного беспорядка российской жизни (последнее, как мы увидим в следующем разделе, удавалось очень плохо). Деятельная натура царя, несмотря на учащающиеся периоды нездоровья, побуждала его браться и за множество практических дел – крупных, мелких и совсем мелких.
Строительство Петербурга. Г.А. Песис
То он едет проверять олонецкие заводы и лично кует там железо, то отправляется на солеварни в Старую Руссу, то инспектирует земляные работы на Ладожском обводном канале, то вдруг увлекается организацией экспедиции на далекую Камчатку (ту самую, знаменитую, беринговскую). Всё это по-прежнему не мешало Петру предаваться пьянству и обычным шутовским безобразиям. В августе 1724 года император освятил новую церковь в Царском Селе и после этого благочестивого дела устроил грандиозную попойку, где было выпито три тысячи бутылок вина. Петр был уже не тот, что прежде, и потом на неделю слег в постель.
Произошло в это время и два больших династических события, каждое из которых будет иметь важные последствия для государства.
Когда Петра провозгласили императором, Екатерину стали именовать «ее цесаревиным величеством императрицей», но супругу этого показалось мало. Он решил устроить особую церемонию коронования безродной ливонской полонянки. Прежде такое экзотическое для России мероприятие устраивал только Лжедмитрий, короновавший Марину Мнишек.
По мнению многих историков, смысл акта заключался в том, что, предчувствуя близкий конец, Петр решил оставить престол своей верной помощнице, которая продолжила бы его дело. Но, может быть, он просто беспокоился о судьбе Марты-Екатерины во враждебной среде и хотел укрепить ее положение.
Сначала, осенью 1723 года, был издан манифест с перечислением достоинств и заслуг государыни Екатерины Алексеевны, причем главный упор делался на события 1711 года: «А наипаче в Прутской кампании с турки, почитай отчаянном времени, как мужески, а не женски поступала, о том ведомо всей нашей армии и от них, несумненно, всему государству».
Коронация состоялась полгода спустя, и не в каком-то малопонятном Петербурге, что могло бы поставить под сомнение в глазах народа легитимность события, а по-старинному, в Москве, в Успенском соборе, с несказанной помпой и пышностью. Царь не изображал голландского матроса и не устраивал потешных зрелищ, а вопреки привычке обрядился в нарядное платье, шелковые чулки и шляпу с белым пером.
Вторым знаменательным событием стал брак шестнадцатилетней цесаревны Анны Петровны с тем самым Карлом-Фридрихом Гольштейн-Готторпским, который в 1718 году чуть было не стал шведским королем. (Должно быть, покойный Карл XII, которому принц приходился родным племянником, очень удивился бы такому свойству.) Ни жених, ни невеста никакой роли в российской истории не сыграют, но их сын Карл-Петер-Ульрих, будущий Петр III, станет родоначальником Гольштейн-Готторп-Романовского дома, который будет править страной до 1917 года.