Упрямства дух нам всем подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур не поладил
И был за то повешен им.
Его пример будь нам наукой:
Не любит споров властелин.
Счастлив князь Яков Долгорукой,
Умен покорный мещанин.
Справедливо ли это суждение, сказать трудно, но верно то, что начиная с павловских времен в России вошел в моду стиль верноподданнического поведения «предан без лести», и легенда о «прямом старике» Долгорукове отлично поддерживала эту традицию. Во всяком случае, место, которое князь Яков занимает в исторической литературе, превосходит его истинные, довольно скромные заслуги.
Надежный исполнительГавриил Головкин (1660–1734)
Потеряв главного помощника Федора Головина, Петр поделил огромный груз обязанностей покойного между несколькими людьми. Внешнеполитическое ведомство досталось другому бывшему комнатному стольнику из Преображенского – Гавриле (или Гавриилу) Головкину.
Ко времени своего взлета, в 1706 году, это был уже весьма немолодой человек, но столь высоких назначений он никогда раньше не получал. Гавриил Иванович был прежде всего царедворцем, очень хорошо знавшим и понимавшим Петра, всегда умевшим ему услужить. Единственное приметное событие его предыдущей карьеры произошло во время переворота 1689 года, когда Головкин был царским постельничьим, то есть среди прочего отвечал за безопасность государя. В страшную ночь 8 августа, когда в Преображенском испугались нападения стрельцов и юный Петр сбежал из дворца в одном исподнем, Головкин сопровождал царя до Троицы. Правда, с ними был еще и какой-то «карла», разделивший с постельничьим сомнительную славу царского «спасения».
Впоследствии Гаврила участвовал в оргиях Всепьянейшего Собора, не занимая и там видных потешных должностей, зато считался царским приятелем и, судя по сохранившейся переписке, общался с государем в том особом шутовско-развязном тоне, который дозволялся только самым близким собутыльникам: «В письме ваша милость напомянул о болезни моей, подагре, будто начало свое оная восприяла от излишества венусовой утехи: о чем я подлинно доношу, что та болезнь случилась мне от многопьянства». При этом он мог назвать царя «мой асударь каптейн», а подписаться попросту «Ганька».
Головкин почти все время находился при царе, был работоспособен и исполнителен, добросовестно выполнял все поручения, а главное – отлично умел угадывать царские желания, чем в конце концов и заслужил высокую должность. Правда, поначалу ему не дали звучного канцлерского титула, вакантного после смерти Федора Головина, а всего лишь сделали главой Посольского приказа, но это стало началом очень большой карьеры.
Гавриил Иванович был чрезвычайно ловок в околовластном маневрировании. Он благополучно пролавирует меж рифов четырех царствований, оказавшись главным придворным долгожителем этой бурной и опасной эпохи. Его дворцовая ловкость нашла свое применение и во внешнеполитических делах, хотя в подчинении у Головкина находились дипломаты куда более искусные – Шафиров и Толстой. Они интриговали против своего начальника, надеясь занять его место, но в аппаратных играх им было далеко до Гавриила Ивановича, прекрасно умевшего присваивать себе заслуги подчиненных и сваливать на них свои ошибки. Главный, совершенно безошибочный принцип, которым всегда руководствовался Головкин, – угадать истинные намерения государя и затем строго им следовать. Эта тактика сделала Гавриила Ивановича совершенно непотопляемым и позволила ему со временем одолеть всех врагов. Даже там, где усилия не давали результата (например, при попытках посадить на польский престол российского ставленника) или приводили к катастрофе, всякий раз оказывалось, что Головкин всего лишь исполнял волю монарха.
Под «катастрофой» имеется в виду неудачное вмешательство Головкина в малороссийские дела. В 1708 году он получил от царя задание разобраться в деле о доносе Кочубея и Искры на Мазепу, которого ближайшие соратники обвиняли в измене. Гавриилу Ивановичу было ясно, что Петр гетману доверяет и желает его оправдания, поэтому следствие проводилось очень просто: информантов подвергли пытке и заставили отказаться от показаний. В апреле Головкин, добившись желаемого, пишет государю: «Понеже Кочубей зело стар и дряхл безмерно, того ради мы его более пытать опасались, чтоб прежде времени не издох»; в июле обоих московских сторонников предают казни; Мазепа спокойно продолжает сношения со шведами и три месяца спустя переходит на их сторону. Никакой ответственности за такое «расследование» Гавриил Иванович не понес. Напротив, он возносится всё выше и выше.
В 1707 году он становится имперским графом, в 1709-м – российским, а сразу после Полтавы наконец удостаивается канцлерского звания, в прежние времена неформального, а теперь официально утвержденного.
Все демарши отечественной дипломатии, очень активной в это время, осуществлялись под присмотром Головкина – именно под присмотром, а не под руководством, поскольку внешнюю политику государства направлял лично Петр.
К концу Северной войны Гавриил Иванович достиг такого влияния, что выговорил себе почетную и выгодную миссию просить Петра по случаю Ништадтского мира принять титул Отца Отечества и императора всероссийского. В пышной речи, которую Головкин зачитал от имени Сената и народа, звучали те самые слова, которые царь больше всего желал слышать: «Токмо единые вашими неусыпными трудами и руковождением мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на феатр славы всего света и тако рещи из небытия в бытие произведены и в общество политичных народов присовокуплены».
Г.И. Головкин. И.Н. Никитин
Наградой за усердную и благоразумную службу Гавриилу Ивановичу были не только чины, но громадное богатство. Как и большинство современников, канцлер был нечист на руку. В 1713 году Петр поручил надежному помощнику важнейшее для пустой казны дело – искоренить коррупцию в подрядном деле. Это было задание, с которым Головкин не справился, да и не мог справиться – у него самого рыло было в пуху.
К концу жизни Гавриил Иванович владел 25 тысячами крепостных, а в столице ему принадлежал весь Каменный остров. Притом Головкин слыл чудовищным скрягой. Голштинец Берхгольц пишет: «Одет он всегда как нельзя хуже: большею частью на нем бывает старомодный коричневый кафтан. О скупости его можно бы много рассказать; меня уверяли, что если он не превосходит «Скупого» во французской комедии, то по крайней мере и не уступает ему». Побывав во дворце у Гавриила Ивановича, Берхгольц поразился тому, что главным украшением парадной залы там был повешенный на стену парик, который хозяин никогда не надевал, чтоб не истрепать.
Обычно историки оценивают Головкина как государственного деятеля не слишком высоко, считая его всего лишь исполнителем, а К. Валишевский даже называет канцлера «декоративным ничтожеством», однако этот умный человек вел себя тихо и безынициативно только потому, что при властном, во все вмешивавшемся царе это была самая надежная тактика. Когда Петра не станет, Гавриил Иванович покажет себя по-иному.
Царский спасительПетр Шафиров (1669–1739)
Заместитель Головкина подканцлер Петр Павлович Шафиров имел не меньше веса в дипломатических делах, чем его начальник, и уж во всяком случае сыграл более значительную роль в истории.
Это был выскочка, пробившийся на самую вершину государственной лестницы за счет дарований и удачи, – как Меншиков или Ягужинский. По происхождению Шафиров был евреем. Его предки жили в литовском Смоленске и попали в московское подданство, когда этот город был отвоеван войсками царя Алексея, то есть в 1654 году. Отец будущего вельможи в детстве звался Шая, но семья приняла православие, и мальчик получил уже христианское имя – Павел. Впоследствии подканцлер будет говорить, что его фамилия происходит от слова «сапфир», но скорее всего это распространенная ашкеназская фамилия Шапиро.
Чем Петр Павлович занимался в ранней юности, неизвестно. По одной версии, скучной, его отец служил переводчиком в Посольском приказе и пристроил туда же сына. По другой, более интересной, царь Петр, прогуливаясь по московским торговым рядам, случайно разговорился с молодым «сидельцем» (приказчиком), «узнал его разум» и велел идти на службу толмачом, ибо юноша оказался сведущ в нескольких иностранных языках. Так или иначе, с 1691 года в Посольском приказе числится переводчик Петр Шафиров (упоминаний о службе его отца в документах нет). Работал он вначале только с немецким языком, который, вероятнее всего, знал по близости к идишу, но впоследствии выучился латыни, польскому, французскому и итальянскому – это был человек больших способностей.
Первое упоминание о «крещеном еврее», которого держит при себе русский царь, относится к европейскому путешествию Петра. Должно быть, к этому времени государь уже ценил и отличал Шафирова, потому что взял его с собой, когда после известия о стрелецком восстании кинулся в Россию с очень небольшой свитой. Петр Павлович наверняка присутствовал на первой встрече царя с польским королем, когда зарождался будущий антишведский альянс, и потом участвовал в дальнейших переговорах по оформлению этого военного союза. Он становится важным сотрудником (тайным секретарем) при главе внешнеполитического ведомства Федоре Головине, а в 1706 году, когда Посольский приказ достается Гавриле Головкину – его заместителем, а по сути дела, вследствие чрезмерной осторожности начальника, фактическим руководителем российской дипломатии.
Шафиров – участник всех внешнеполитических деяний этого периода, но выполняет и немало особых поручений. Он хорошо освоил специальность «династического свата»: в 1710 году заключил первый брачный договор между русской царевной (Анной Иоанновной) и европейским принцем (Фридрихом-Вильгельмом Курляндским), в результате чего стратегически важное герцогство стало российским протекторатом; шесть лет спустя