Вначале я глазам своим не верил. Но потом мне в голову пришла диковинная мысль — что платина эта не космического происхождения и никакого отношения к аэролиту не имеет, а просто-напросто в Великом болоте имеются природные залежи этого металла. Дорогой, простите, но я стеснялся вам сказать. Потому что смешно же, трясина, торфяная трясина — и вдруг залежи платины. Я без вас за эти дни как сумасшедший прочесал, практически ощупал все кратеры.
И лишь сегодня случайно, совершенно случайно забрался на эту гору, и только там я понял все.
Месторождение платины? — вскрикнул дрожащим голосом Марич.
Да! Космическая сила аэролита снесла и расколола вершину горы, прятавшей в себе залежи.
Марича охватил животный ужас и одновременно чувство неописуемой радости. Подавив страх, он огляделся по сторонам.
Профессор понял его и тихо, инстинктивно понижая голос, сказал:
Сейчас об этом никто не должен…
Последние слова заглушил мощный грохот далекой грозы, которая шла с юга и накрывала блестяще-сизыми тучами окрестные горы. Вдруг поблекло солнце, его окружили первые отряды еще прозрачных облаков.
Поспешим! — воскликнул Марич и взял за руку Горского.
Черную завесу облаков прорезала ветвистая молния. Минуту спустя раздался мощный удар грома и тяжко, испуганно застонала земля.
Профессор бросился вперед и, перепрыгивая через валежник, на бегу бросал Маричу:
Теперь только действовать! Действовать, действовать!
Гром на миг заглушил его слова, и до Марича долетели
разорванные обрывки:
Вас надежда… любой ценой… Кежму… оттуда в Тайшет… я с Аскольдом здесь… на двоих нам хватит. А как морозы — вы с подмогой.
Едва добежали до хижины, протиснулись внутрь — черное грозовое небо обрушило на землю могучий водопад.
* * *
Поэтому ясно, что сидеть здесь нерационально, даже опасно. На двоих до осени припасов вполне хватит, и потому вопрос один, кто сможет со мной остаться? Мое предложение — Аскольд. Что скажете?
Горский прищурился, пытаясь разглядеть лица своих товарищей.
Слабое пламя сальной свечи бессильно боролось с темнотой. С минутку все молчали.
Двое рабочих, измученные трудом и проклятой жарой, были рады любой ценой вырваться из гиблого места и поэтому, опустив головы, не произнесли в ответ ни слова. Марич был полностью согласен с Горским и возражений не имел. Ждал, что скажут другие.
Только Самборский шевельнулся, хотел было запротестовать против такого распределения обязанностей, но тотчас, словно вспомнив что-то, сдержал нетерпеливый жест и отодвинулся назад.
Итак, вижу — никто не возражает, — обвел всех взглядом Горский. — Тогда нечего терять время, ложитесь, завтра утром в путь.
Видите ли… Может, лучше мне остаться? — нерешительно предложил Самборский.
А вот тебе! — вскричал Аскольд. — Ты вместо меня снимать будешь? Я еще почти ничего не успел.
Нет, об этом и говорить нечего, — устало вмешался Горский. — Вы, товарищ Самборский, в Москве нужнее будете, это несомненно. Ну что же, давайте ложиться…
Все зашевелились, встали, вышли на минуту на улицу.
Бурный ливень давно уже стих, тучи исчезли где-то за вершинами гор, заполнив водой кратеры. Чистый, промытый дождем воздух овевал терпким холодком. Вверху мерцало звездное небо, справа шумела на камнях Хушмо.
* * *
Командорский дирижабль, готовый к отлету, тихо вздрагивал у причальной мачты. Только что запустили моторы. У эллингов до сих пор продолжалась непрестанная возня, выводили остальные машины.
А Сорокин? — в ярости воскликнул Эрге, заметив, что того нет в гондоле. — Сорокин где? Сейчас же разыскать!
Он готов уже был подать команду сниматься, и потому, озабоченный, раздраженный, не заметил, что репортер с полчаса как куда-то исчез.
Немедленно найти! — крикнул Эрге, бледнея и задыхаясь от злости.
При мысли, что Сорокин сможет как-то избежать полёта, горло сжимали спазмы и больно сводило челюсти.
Из главной квартиры торопливо выбежал начальник охраны, успокаивающе замахал рукой.
Эрге попросил рупор.
Где он? Здесь?
Здесь, сейчас!
Начальник охраны взобрался по лестнице и, добежав до командора, смущенно прошептал на ухо:
В гальюне. У мистера заболел желудок.
Через несколько минут появился и сам Сорокин, помятый и серый.
Что же это вы, — уже спокойней проговорил в рупор инженер.
Сорокин бессильно развел руками, мол, ничего не поделаешь, — не виноват.
Дирижабль начал мягко набирать высоту. За командорской машиной одна за другой снялись остальные четыре.
Где-то за кряжами в неизмеримой глубине искрой загорелось солнце. Туман быстро погасил его. Вскоре и венцы кряжей окутала тяжелая завеса.
Спустя час после того, как снялись с земли, Эрге прошел в каюту жены. У двери нажал пуговицу звонка, спрашивая разрешения войти. Ответа не услышал. Приоткрыл дверь. Гина стояла у окна. Видимо, задумавшись, она не обратила внимания на звонок. Опять нажал на кнопку. Гина вздрогнула.
Прошу!
Эрге молча подошел к ней, также остановился у окна и стал, якобы заинтересованно, рассматривать серую туманную завесу. Потом посмотрел в лицо, криво скривил рот в улыбке:
Ну как, ничего?
Ничего.
Может, поговорим?
О чем?
Разве не о чем?
Эрге взял ее руку, погладил и покачал снисходительно головой.
Ты, Гина, наивна, непоследовательна, несобранна — и просто женщина.
Гина тихо высвободила руку из его пальцев и строго посмотрела в глаза.
Ну?
Что же — ну? Хочешь искренне? Я вполне понимаю тебя. Допустим, встреча в Нью-Йорке поразила тебя, разбередила, выражаясь штампованно, старые раны.
Гина повернулась к нему боком и прижалась лбом к стеклу.
Эрге, не останавливаясь, продолжал:
Но что с того? Поговорим серьезно, по-деловому. Что с того? Возвращение — ерунда. Стопроцентная чушь. Обратного пути нет. Говорю не как влюбленный, а просто как человек, спокойно обдумавший вопрос. Вернуться невозможно по многим причинам. Первая — ты сама на это не пойдешь. Вторая — в данных условиях это физически невыполнимо. Между тем, первое исключает второе. Ты сама подумай. Относительно первого утверждения. Психологически вы целиком стоите по разные стороны баррикад. И если бы вопрос о возвращении действительно встал перед тобой ребром, ты никогда не променяла бы Нью-Йорк, допустим, на Москву. Что касается второго утверждения, то ты знаешь, что мы летим в такие места, которые до сих пор еще не полностью нанесены на карту. Понятно же…
Гина резко повернула голову к Эрге и едва не закричала.
Ты скажи лучше, что вы будете делать с теми людьми, которые попадут там в ваши руки?
Голос Эрге мгновенно утратил снисходительные нотки.
Это будет целиком зависеть от обстоятельств, вернее, от них самих, — отрывисто сказал он, подчеркивая каждое слово.
Скажу одно, — ответила Гина ему в тон, так же сухо и отрывисто, будто передразнивая его. — Там я в своих действиях буду абсолютно независима. Понимаешь?
На лицо Эрге снова легло снисходительное выражение.
Хорошо. Но это также абсолютно зависит от тебя.
* * *
Зимовье дохнуло пустотой. Хижину подпирал кол, на месте чума осталась лишь утоптанная земля. Очевидно, Лючетан со своим приемышем отправились кочевать с оленями. От зимовья уходили в даль извилистые и неровные, едва заметные тропы.
Лодка, почерневшая от непогоды, покачивалась на берегу.
Горский осмотрел лодку и приказал грузить. Рабочие дружно перенесли легкие тюки, с готовностью радостно уселись в лодку. На берегу остались Самборский, Марич, Горский и Аскольд.
Высокий, еще больше похудевший профессор отвел Марича в сторону, на прощание мягко взял за плечи:
Кажется, все, Виктор Николаевич. Давайте коротко еще раз подытожим: как можно скорее добирайтесь до центра. С кем говорить — знаете. Продуктов нам с Аскольдом хватит на три месяца. За это время вы, конечно, доберетесь до Москвы и Ленинграда. Получите дополнительные средства, проинформируете соответствующие учреждения, по возвращении организуете в Кежме вьючный обоз, и с первыми заморозками, как схватятся болота, я буду ждать вас…
Горский постоял минуту, держа на плече руку. Затем левой рукой обнял Марича за шею, крепко поцеловал в губы.
Счастливо вам, — добавил он, — осторожно у порога, а там, надеюсь, все в порядке будет. Ливень поднял воду. Ну, всего хорошего. — Профессор пожал руки работникам и Самборскому. — Всего хорошего!
Аскольд все не мог расстаться с Самборским. Торопливо, обрывисто, нелепо бормотал:
Ах, как же я забыл, как забыл. Вот я какой. Ну ты, в общем, знаешь. Привет, одним словом. Ты, в общем, рекламируй. Что-то хотел тебе сказать… Ей-богу, позабыл. Ага!
Марич, улыбаясь, дернул канат, быстрое течение рвануло лодку вперед. Аскольд едва не свалился в воду. Выпрямился и крикнул:
До свидания, всего хорошего. Значит, Павел, смотри. Что же еще хотел… Да…
Горский с поднятой рукой смотрел вслед, пока лодка не скрылась за скалистым изгибом реки. Аскольд стоял с растерянным выражением и наконец бросил вслух:
Опять забыл!
Что забыл? — удивленно спросил дядя.
Письмо забыл передать.
Кому?
Девушке… Невесте…
Горский не сдержал тихой улыбки, с любовью посмотрел поверх очков на племянника, покачал головой и задумчиво, тепло пожурил:
— Эх, ты, голова, голова. Разве о таком забывают?
* * *
Налившаяся после грозы Чамба безудержно несла бурные, мутные воды к порогам.
Решили близ порогов пристать к берегу на отдых. Переждать ночь. Наутро перетянуть лодку берегом за порог и в тот же день достичь Подкаменной Тунгуски.
Ночь начала догонять отряд у самых порогов, как и предполагал Марич.
Грохот валов поначалу долетал приглушенно, как гул ветра в тайге, и только напрягая слух, можно было разобрать, что впереди бушуют пороги. Течение несло лодку с необычайной быстротой, и вскоре в ушах все сильнее и мощнее зазвучал грохот воды, с силой бившей в скользкие камни.