Фотографируя и осматривая местность, он обнаружил глубокие, подобные лунным кратерам воронки, догадался — места падения основных обломков аэролита. С интересом рассматривая одну из ям, на удивление небольших размеров, не удержался и начал железной палкой ворошить поросшую мхом землю — и вдруг наткнулся на кучку серых, похожих на камни мелких обломков. Когда поднял и очистил находку от мха и земли, едва не вскрикнул от удивления и восхищения — в руках серели не камни, а самая настоящая платина.
Сомнений не было — опытный глаз не мог ошибиться — на ладони лежала драгоценная платина.
Только одно беспокоило и заставляло скептически и недоверчиво отнестись к находке — сложно было предположить, что аэролит состоял из цельной платины. Если это так — то в болоте среди мертвого поваленного леса таятся несметные богатства, о которых трудно и страшно даже помыслить. Он читал, что до сих пор в аэролитах, доступных науке и хранящихся в музеях, иногда встречались среди железа значительные вкрапления платины, но чтобы весь аэролит целиком состоял из платины — такое трудно допустить. Он нервно обследовал тогда главные кратеры, разрывая их влажные и глубокие днища, но все напрасно, страшная космическая сила загнала обломки на такие глубины, что простой палкой до них было не докопаться.
Взялся за мелкие, но время сделало свое дело — ямы густо заросли мхом, а бока, некогда острые и свежие, опали и сравнялись с обычным уровнем земли. И только в одной воронке, которая каким-то чудом избежала объятий мха, нашел на покатых склонах мелкие куски металла. Сомнения исчезли — местность хранила неисчислимые богатства.
С этой волнующей тайной Эрге вернулся на прииски, обдумывая планы раскопок, и у него, всегда спокойного, рассудительного, холодело в груди и становилось жутковато при воспоминании о Стране мертвого леса. Строя грандиозные планы на будущее, порой вздрагивал, — что если секрет Мертвого леса будет раскрыт? Ведь такое вполне может случиться! Подобные мысли заставляли сжиматься острой — как никогда — тревогой сердце. И в том же году явились первые вестники урагана, что за считанные месяцы превратился в гигантский вихрь и пресек все мечты о платиновом сокровище.
Вторично довелось увидеть Мертвый лес через пять долгих, бешеных, полных гроз и бурь лет. Вдребезги разбитый, его отряд (один из лучших отрядов пепеляевской армии) панически бежал от красной кавалерии. Спасая свою жизнь — один, как перст — он неожиданно очутился в знакомой местности.
Таким же мертвым спокойствием дохнуло на него, как и пять лет назад, стояла такая же мертвая, страшная тишина. Могучие кедры и сосны лежали мертвыми рядами, ствол к стволу, поваленные космической силой аэролита, глубокие центральные кратеры, присыпанные сверху первыми хлопьями снега, таинственно чернели своими впадинами. Но тогда уже не волновала мысль о богатстве — все существо было полно одним — беги, спасайся! Беги!
Тайна раскрыта! Сокровища достанутся тем, кто разрушил жизнь, злейшим врагам. И достанутся легко, без борьбы — спокойно проведут раскопки, будут искать куски аэролита для музеев и внезапно наткнутся на серый драгоценный металл — задрожат руки, жадно заблестят глаза (кто сумеет преодолеть извечную алчность человека?). И тогда мешковатые и глуповатые жрецы науки начнут, как заурядные воришки, набивать карманы драгоценным металлом.
Эрге вздрогнул и бессильно лег на руки, и в эту минуту мозг пронзила жадная, до жестокости соблазнительная мысль — ему по праву борьбы надлежит воспользоваться этими сокровищами. Он не утаивает свои чувства, он смело и открыто признается себе в этом. А что если…
Вдруг исчез хаос в мыслях — вместо него в уме четко наметился фантастический замысел.
Что если… действительно… нащупать, наладить прежние связи, пути. Три дирижабля… Пять часов лета. Полсотни отчаянных негодяев — и все. Месяц организованного, до мелочей распланированного труда — и только! И в самом деле — там остались такие же, как он, они жаждут денег и, быть может, не только денег. Полсотни отчаянных головорезов всегда готовы к услугам. Его новые дирижабли прекрасно отработают этот рейд…
И Эрге, неожиданно и в шутку отдавшись во власть фантастических мечтаний, почувствовал, что замысел его теряет призрачность, становится реальным и возможным. Нужно лишь твердо сказать себе: «Ты должен. Надо только уверенно воспринимать это как железную необходимость, и еще нужны деньги. Как бы деньги не стали главным…»
Подумав так, Эрге ощутил: по всему телу, как после напряженной работы, растеклась чудовищная усталость. С трудом поднял голову с рук, откинул туловище на спинку кресла и безразлично повел потухшим взором (без мыслей, без злобы) в сторону окон.
Серым спокойным потоком вливалось в комнату утро.
И уши, привыкшие слышать скрежет и грохот улиц, с непривычкой воспринимали тишину. Ничто больше не беспокоило, не волновало — все прежние мысли казались обыденными, только хотелось поудобнее пристроить куда-нибудь голову и заснуть.
Так в ту ночь в голове инженера Эрге просто, чуть ли не в шутку, возник план отчаянной и дерзкой авантюры.
Следующая неделя прошла у Марича спокойно, по-деловому.
Он съездил в Бостон к профессору Барингеру. Седовласый, крошечный и чрезвычайно милый и вежливый в обхождении ученый гостеприимно принял помощника профессора Горского (с Горским ученый познакомился три года тому на всемирном съезде астрономов). Он с радостью подробно ознакомил Марича с ходом раскопок Аризонского аэролита. Барингер только что вернулся в Бостон на отдых и, делясь своим опытом, пожелал дорогому профессору Горскому успеха в его почетном труде.
Поиски основной массы Аризонского аэролита осложнялись тем, что аэролит упал тридцать лет назад и ушел в землю не вертикально, а наискосок. Поэтому крайне сложно — как подчеркнул Барингер — найти правильную точку для бурения почвы. Аризонский аэролит, помимо научной ценности, даст, очевидно, и немалую материальную выгоду — поскольку найденные на месте мелкие куски аэролита состоят из железа и никеля.
Услышав это, Марич вспомнил приписку в письме профессора Горского и спросил Барингера — случалось ли, что в составе массы аэролита находили и включения платины. Барингер пожал плечами и признался, что наука об аэролитах все еще очень неразвита, материалов и данных мало и четко ответить на этот вопрос невозможно.
Возвращаясь из Бостона, Марич в вагоне снова вспомнил постскриптум к письму Горского и пораженно подумал — какие сокровища достались бы Совсоюзу, если аэролит на самом деле хотя бы частично состоял из платины. Возрождение материальной культуры и техники, прогресс. И, подумав это, улыбнулся сам себе: «И придет же такое в голову».
Под ритмичные такты колес экспресса задумался над тем, что вот он и вновь возвращается в Нью-Йорк, а оттуда через неделю выезжает в СССР. Вспомнил Гину. Было ли
виной тому деловое настроение или просто усталость, накопленная в пути, но только он спокойно, без тоскливого волнения вспомнил это имя.
Глубоко задумался. Едва ли не впервые мог спокойно, словно со стороны, как наблюдатель, взглянуть на себя и свои чувства.
И сам себе мысленно, спокойно и безжалостно говорил:
— Обратного пути нет. Подумай хорошенько — нет. И встреча была лишней. Ну что сказать, конечно, приятно вспомнить былое, приятно ощутить чувства молодых лет, но что с того?! И опять-таки — поедешь домой, и что же, снова захватишь в дорогу тоску и тягостную боль? Не лучше ли крепко сжать в кулаке эти внутренние терзания, послать к черту мысль о возвращении — потому что обратного пути нет и быть не может. И не так уж это страшно и трудно.
Уговаривал себя и чувствовал, как ощущение безысходности заглушает нервозность и сладкую тоску.
Близ Нью-Йорка решил, что через неделю непременно уедет из Америки, нарисовал в мыслях, как крепко пожмет ей на прощанье руку и поставит над тем, что прошло, твердую и осознанную точку.
Вздохнул, как после тяжелого и ответственного задания, и взял в руки забытую кем-то газету.
Развернул сложенный вдвое лист и удивленно распахнул глаза, увидев на странице собственный портрет.
* * *
Нью-йоркская пресса еще день назад получила телеграфные сообщения об экспедиции Горского, и все вечерние газеты уделили ей много места, притворно сочувствуя ученому — дескать, несчастный профессор, мыслимо ли, располагая каким-то десятком тысяч рублей, добраться до таежных джунглей и исследовать необычайно интересное природное явление? А мещанская газетка «Уют» и вовсе ни с того ни с сего ляпнула: варвары, большевики — двадцать лет скрывали от всего мира ценный для науки феномен; вот, мол, и подумайте о состоянии науки в этой испорченной стране. Ах, ах — какой ужас! Газеты поспокойней напечатали только телеграфное сообщение и портреты Горского и Марича — добавив, что помощник главы экспедиции находится сейчас в Нью-Йорке.
В отеле толстый с рыжими баками швейцар, завидев Марича, с почтением склонил голову и уважительно (он читал утренние газеты) сказал:
Мистера так хотели видеть репортеры — только и слышно было эти дни: «Мистер Марич у себя?», «Мистер Марич еще не приехал?», «Мистер Марич сегодня вернется?»
И швейцар гордо улыбался — уверенный, что сообщил большевику приятное известие; к тому же, он совсем не такими представлял себе заокеанских страшных людей.
Действительно, не успел Марич переодеться после ванны, как послышался настойчивый стук в дверь.
В комнату не вошла, а просочилась долговязая личность с реденькой русой бородкой и, будто балансируя на шаткой доске, приблизилась к Маричу.
Сгибая гибкое туловище, подобострастно склонив голову набок, человек оскалил редкие зубы и скривил рот в карамельной улыбке.
Корреспондент «Голоса эмигранта», — сохраняя на губах улыбку, поспешно и льстиво заговорил он на чистом русском языке. — Полагаю, гражданину Маричу знакомо это название? Не откажете, два слова для газеты? Вижу, уважаемый гражданин Марич удивлен, что я говорю по- ру