Он не двинулся с места. Услышав её слова, бросил на неё суровый взгляд, от которого она съёжилась:
— Я должен увидеть своего сына, если только он в самом деле мой. Ты была любовницей губернатора Волынского — сын может быть его.
— Уходи, Арслан! — воскликнула Юлия и отвернулась: — Вот уж не думала, что так печально окончится наша встреча. — Уходи, говорю!
Он поднялся с дивана, и из другой комнаты донёсся хриплый голос:
— Кто там у нас?! Скажи ему, хай даст на шкалик, погибаю, мать ей так!
— Проснулся, ирод! — закричала на мужа Юлия. — Спал бы уж до утра. Ладно, сейчас принесу, пей, пока не околеешь. — Подталкивая, она выпроводила Арслана из комнаты в коридор, а сама вышла во двор. Арслан постоял и через пустую корчму вышел в коридор гостиницы. Постоял, не зная, что дальше делать, и поднялся в свою комнату, где поселился с Камбар-беком.
— Быстро вернулся, — насмешливо сказал хан. — Не зря говорят, кто мало говорит, тот много делает. Молчал всю дорогу, о женщинах вообще не говорил, а на деле вон оно как получилось. Откуда ты знаешь эту женщину?
— Ай, скажу тебе, всё равно не поверишь, кто она.
— Почему не поверю? Тебе я поверю, ты лишних слов не говоришь, но лишнего много делаешь.
— Я знаю, ты давно живёшь на Мангышлаке, Камбар-бек… Значит, ты должен помнить губернатора Волынского.
— Вах, джигит, конечно, я помню его, но при чём тут он, если мы говорим о красавице?
— А притом, что это его вторая жена…
— Да что ты! — удивился Камбар-бек. — А почему она к тебе лезет?
— Камбар-бек, веришь — не веришь, ко эта женщина, не боясь никого, ушла от Волынского и сделалась моей. Я долго жил с ней в Казани, потом уехал в Арзгир. А теперь встретились — и сам не рад! Оказывается, у неё от меня сын, живёт здесь, вместе с пей.
— Вот это да, джигит! — удивился Камбар-бек, вскочив с постели. — Не пойму, почему ты не рад встрече?
— Муж у неё есть… Я с ней разговор вёл в одной комнате, а в другой её муж спал…
— Но сын-то твой! Причём тут её муж? Забери и её, и сына с собой! У туркмен нет привычки своих детей по всему свету разбрасывать…
— Сердце заболело, не знаю, как быть, — признался Арслан.
— Ладно, ты успокойся и постарайся уснуть; утром сердце тебе подскажет, что дальше делать.
Арслан проворочался до полуночи, а когда уже стал засыпать, дверь в комнату легонько скрипнула и старушка-горничная позвала:
— Эй, с краю… Ты что ли Арслан? Оденься да выйди на минутку.
Выйдя, Арслан спустился следом за горничной вниз и вновь оказался в комнате Юлии. Она ждала его, а рядом за столом сидел паренёк, очень похожий на Арслана. Он уже был посвящён в тайну, которую долго скрывала от него мать, и, увидев отца, насторожённо посмотрел в упор. Дрогнуло сердце Арслана: схватил он за плечи сына, встряхнул и привлёк к себе. Юлия заплакала и закрыла лицо подушкой…
— Прости, Арслан, сын пожелал увидеть тебя — я не могла отказать ему в этом.
— Куда ты едешь, отец? — стеснённо спросил Руслан.
— В Санкт-Петербург едем, к самой императрице. Туркмен к ней везу, захотела царица познакомиться с ними.
— На обратном пути заедешь?
— Заеду, Руслан… Обязательно заеду: гостинцев из Санкт-Петербурга привезу.
— Ох, счастье моё горькое. — Юлия вздохнула, потянулась к графину и налила в рюмки. — Давайте-ка выпьем за встречу.
Выпили молча по одной, потом по второй… Водку пил Арслан впервые, но не заметил ни крепости её, ни горечи, ни того, как разговорился вроде бы ни с того ни с сего. Вот уже и сына обнял, целовать стал. А потом Юлию привлёк к себе и, сидя с ней на диване, ласкал её, произнося самые нежные слова.
— Ты с ума сошёл, Арслан, — говорила она, отталкивая его слегка. — Выйдем во двор, там наговоримся.
Юлия увела его на конюшню. Там на душистом сене прилегли они и проговорили до самого утра.
— Я выдворю его, только скажи. — шептала она ему на ухо. — Какой он мне муж! Ты же ничего не знаешь обо мне… После того как ты уехал, я места себе не находила, так привыкла к тебе. До тебя, у меня не было любви, ни к кому. Не считай Волынского — это не человек, а лютый зверь. Как вернулся он из Москвы да узлал, что я с тобой по ночам встречалась, сразу же и выгнал из своей губернии. На старую клячу посадил, собак натравил, и умчала она меня бог весть куда. Потом, когда он уехал совсем из Казани, вернулась я к матери. А та, зная, что сад на меня записан, продала его одному помещику. Поехала со мной в Рязань, купили вот эту корчму при постоялом дворе. Тут я и встретилась со своим теперешним мужем. Бурлаком он на Оке был, заходил часто… Пожалела его, да зря…
— Я заеду за тобой, ты жди, Юлия, — отвечал ей Арслан.
Через день проводила она его, поклявшись, что с мужем разойдётся и уедет в Казань, к матери. Просила Арслана, если не передумает, если не охладеет его сердце, приехать в Казань, а там видно будет…
XIII
На Рождество астраханский губернатор Татищев приехал в Санкт-Петербург, опередив в пути туркменских посланцев. Вызвала его сама императрица, чтобы возвести в новую должность, а заодно представить ей едущих в столицу туркмен. Татищев попал «с корабля на бал» — праздничный Санкт-Петербург с вечера рассвечивали фейерверки, ярко светились окна в недостроенном императорском Зимнем дворце, в домах по Набережной и на Невском проспекте. Сотни экипажей наводнили улицы. Елизавета Петровна, не только государыня, но и царица увеселительных вечеров, в Рождественскую ночь призвала в свои апартаменты всех знатных господ и аккредитованных в столице гостей из всех стран. Татищев, оказавшись в Санкт-Петербурге накануне праздника, не смог даже близко подойти к императрице, столь тесно была она окружена сановниками и иностранцами. В церемониальной зале, где кружились в танцах сотни вельмож и дам в причудливых масках, Василий Никитич с трудом пробился к канцлеру Бестужеву-Рюмину, по просьбе которого Елизавета Петровна отозвала Татищева ко дворцу из далёкой Астрахани.
Князь направлялся в будуар с вельможами и, увидев Татищева, остановился:
— Ну, слава те господи, успел всё-таки! — обрадованно сказал ом. — А я думал, задержут тебя злые метели на дороге, к Рождеству не успеешь. Здоровьице-то как? Косточки не болят, сердчишко не шалит?
— При нашей азиатской службе болеть никак нельзя, ваше сиятельство.
— Ну вот тебе, уезжал в Астрахань, Алёшкой я для тебя был, а теперь казённо называешь…
— Ну так, видишь, как круто судьба вознесла тебя! — польстил Татищев. Оба засмеялись и подумали об одном и том же.
Почти одновременно наказала их власть: Татищева заточили в Петропавловскую крепость, а Бестужева-Рюмина за поддержку Бирона, пытавшегося захватить регенство, приговорили к смертной казни, заменённой па ссылку. Благо, Алексей Петрович ко дню переворота подоспел на помощь Елизавете Петровне, за что и был особо уважен. Возвела она его сначала в вице-канцлеры, а затем сделала канцлером Российского государства.
— Неисповедимы пути господин, — сказал Бестужев-Рюмин и взял под руку Татищева. — Туркмены-то твои где? Ждали их к Рождеству, хотели удивить царской роскошью и треском разноцветным.
— Где-то на подходе, — отвечал Татищев. — Застряли в Твери из-за недостачи повозок. Из Москвы выехали ещё снега не было, на чёрных колясочках. Ехали не спеша, вот и накрыло их бураном. В Твери задержались — телеги да коляски на сани меняли.
— Ладно, подождём ещё немного. Но тебя мы отозвали не только ради нового назначения, по чтобы ты нам всю подноготную о туркменах рассказал: дело-то, брат, весьма серьёзное. Принять их в подданство недолго, а как потом ими управлять? Ну-да ладно, Василий Никитич, веселись пока… — И канцлер со своим окружённом ушёл в будуары…
Туркменское посольство приехало в столицу 15 января. На первой заставе гостей встретил дворцовый квартирмейстер и разместил в гостинице при царском дворе. К приезду туркмен сотрудники Коллегии иностранных дел расписали, куда гостей повезти, что показать. И едва они отдохнули с дороги, начались их поездки по Санкт-Петербургу. Только через неделю принял их канцлер Бестужев-Рюмин, на встрече был. и Татищев. Официальная обстановка в голубом кабинете нисколько не смутила гостей, ибо они уже осмотрели большую часть дворца и выдохнули из себя весь восторг от увиденного. Теперь ожидали серьёзных разговоров, и они начались:
— Сколько же вы ехали, господа туркменские ханы, к российской столице? Небось, месяца два! — Канцлер посмотрел на ханов, и, видя, что они не понимают по— русски, перевёл взгляд на переводчика.
— Ровно пять месяцев, ваше высокопревосходительство, — сказал Арслан..
— Велика знать Россия, а? — канцлер улыбнулся, и туркмены тоже.
— Мы любим ездить, — сказал Камбар-бек, которому было поручено вести переговоры. — До Мекки тоже очень далеко, но люди азиатские охотно ездят туда.
— Велика ли сама Туркмения и сколь в ней народов или племён? В России у нас более ста народов будет, а может, и больше, — продолжал канцлер.
— У туркмен племён немного меньше, но тоже много, — пояснил Камбар-бек и стал загибать пальцы на руке: — йомуд, тёке, эрсари, алили, човдур, соинджв, игдыр…
— Ух ты, гляди-ка! — удивился Бестужев-Рюмин. — И кто же властвует у вас над всеми племенами?
— Ли, зачем, мы не хотим этого. Каждый человек у нас — свободен, как птица. Нет у нас государя. Есть у каждого племени свои хан, его слушаются люди.
— А что же государя не изберёте?
— Дорогой Алексей Петрович, — осмелел Камбар-бек, — у нас есть хорошая пословица: «Как нельзя сделать из дерева печку, так из туркмена нельзя сделать государя».
— Хорошая поговорка, — вмешался в разговор Татищев. — И столь мудрая, что ей одной измеряется весь уклад жизни туркменских племён.
— Пожалуй, — согласился канцлер и опять спросил у Камбар-бека: — Вот вы, ханы четырёх племён, можете ли нести ответственность за остальные племена, если мы вас примем в наше подданство? Скажем, текинцы могут исполнять вашу волю? Насколько мне известно, представителен самых крупных туркменских племён — тёке, иомудов, эрсари — среди вас нет?