– У-ууууууу! – мрачно воет Жиль, барабаня по трубе кулаками, и хохочет.
– Ползи давай! Ещё метров пять вперёд – и слева смотри вытяжку! – откликаются голоса из цеха.
Жиль переводит дыхание, продвигается дальше. Усталость берёт своё, в голову лезут всякие страхи: а ну как он тут застрянет? Или кошка навстречу выскочит… Жиль встряхивает волосами, ушибает затылок о трубу. «Застряну – придётся им меня вытаскивать. А это потолок разбирать, трубу пилить. Или я умру и буду вонять на всю фабрику», – от этой мысли неожиданно становится весело. И зря Акеми вечно критикует его худобу.
Мысль об Акеми заставляет сжать кулаки и зажмуриться, не давая глупым слезам подступить и близко. Жиль чувствует себя последним дураком. Как же он умудрился так крепко заснуть, что не услышал, как Акеми ушла? Квартира выгорела дотла, соседи говорят, что полиция арестовала Кейко и месье Дарэ Ка, а идти туда, где Акеми работала, боязно. Будут спрашивать, почему девушка скрывается. И он невольно её подставит.
Жиль шмыгает носом, часто моргает. «Это пыль. Нечего хлюпать!» – строго приказывает он себе.
– Боннэ! Ну, что там?
– Ползу! – огрызается он и продолжает движение вперёд.
Впереди – наконец-то! – брезжит неяркий свет. Жиль выключает фонарь, вешает его на шею. Несколько усилий – и он у цели. Труба расширяется, переходя в вытяжку. Жиль свешивает руку с края вниз и кричит:
– Н-на месте!
– Над тобой решётка, отвинчивай! – командуют из цеха.
Мальчишка переворачивается на спину, несколько секунд напряжённо сопит, шаря правой рукой по бедру, где широкой эластичной лентой прикреплена отвёртка. Наконец металлический прут с плоским концом оказывается у него в ладони. Останется только как-то закрепиться самому, чтобы достать до решётки. Жиль подтягивается, держась за скобу, садится на самом краю, подбирает под себя ноги. Теперь можно упереться в края перекрёстка вентиляционной шахты, расставив ноги, и работать. Тут Жиля ожидает неприятный сюрприз: металлические заусенцы больно впиваются в босые ступни. Значит, надо всё делать быстро.
Он ловко вывинчивает крепящие винты, складируя их за щёку, снимает решётку и смотрит вверх. Как объяснил ему местный инженер, что-то мешает датчику, который подаёт сигнал механизму, автоматически отключающему вентиляторы. Это чуть выше решётки, можно запросто достать рукой. Пальцы осторожно ощупывают выемки и выступы около датчика, колени дрожат от напряжения.
Привыкшие к тусклому свету глаза засекают движение, и Жиль отдёргивает руку, едва не уронив вниз отвёртку. По краю небольшой ниши, как раз напротив мигающего красным глазком датчика, мечется крыса. Мелкая, тощая, как сам Жиль. Видимо, зверь свалился откуда-то сверху и чудом зацепился за край, и теперь датчик реагирует на его мельтешение.
Жиль рычит сквозь стиснутые зубы, надеясь напугать крысу. Бить её отвёрткой почему-то страшно. Крыса скачет туда-сюда, мерзко пищит, шевелит усами. «Ей некуда деваться, – понимает Жиль. – Она же сейчас на меня прыгнет!» И, подтверждая это, зверёк переваливается через край ниши и падает мальчишке на голову. Жиль орёт так, что внизу мгновенно собирается половина цеха.
– Боннэ, что там? Что стряслось?
Жиль трясёт головой, силясь скинуть гадину, но крыса путается в волосах, царапает когтями. Мальчишка зажимает отвёртку между зубов и хватает тварь освободившейся рукой. Крыса пищит, извивается в цепких пальцах, и больше всего Жиль сейчас боится, что она успеет его укусить и он заболеет какой-нибудь дрянью. Зажмурившись от отвращения, он изо всех сил сжимает пальцы, удерживая бьющееся визжащее тельце. Короткий хруст – и крыса обмякает, судорожно вздрагивает и больше не шевелится. Жиль брезгливо отбрасывает её, и она со стуком летит вниз по трубе. Судя по взрыву ругани, приземляется крысиный труп аккурат на начальника цеха.
Жиль дожидается, пока уляжется дрожь в руках, и наскоро крепит решётку винтами.
– Поторопись там! Вытяжку включат через пару минут!
Через пару минут? Значит, вся дрянь, которую она вытаскивает из цеха, окажется у Жиля во рту и носу. Мальчишка понимает, что надо срочно вылезать, но совершенно не представляет себе, как выбраться за такой короткий срок.
– Эй! Я н-не успею! – кричит он, морщась от боли в ступнях.
– Тебе придётся прыгать! – отвечают ему снизу. – Уже послали за одеялом, тебя поймают! Как скомандуем – сигай вниз, понял?
– Да! П-побыстрее! Ноги б-больно!
Снизу доносится возня, начальник всё ещё материт дохлую крысу, потом что-то глухо хлопает, и Жиль слышит разноголосое:
– Натягивай! Тот край держи крепко! Подложите что-нибудь сюда, малый грохнется так, что мало не покажется! Тащи сюда вон ту гору обрезков, они спружинят!
Секунды тянутся слишком долго, и Жиль не выдерживает:
– Не м-могу! Скорее!
– Прыгай! – кричат ему снизу.
Жиль коротко выдыхает для храбрости, отпускает руки и летит вниз. «Переломаюсь весь – и некому будет помочь Акеми», – мелькает в голове.
Он выпадает из трубы ровно в натянутое одеяло. От рывка кто-то отпускает край, и Жиль падает на кучу мягких целлюлозных отходов, которые немного смягчают удар. Всё равно ушибается, шипит от боли, поднимаясь на ноги.
И первое же, что получает, выпрямившись, – мощную оплеуху от начальника цеха.
– За крысу, – коротко поясняет тот. И сдержанно добавляет: – А за работу спасибо.
Перед окончанием смены начальник отводит Жиля в сторону и вкладывает в ладонь десяток купонов.
– Держи. Без тебя бы мы не справились, – негромко говорит он. – Возьми себе хорошие ботинки на рынке.
Лицо Жиля расплывается в благодарной улыбке, глаза сияют. Никогда прежде он не получал от этого человека ничего, кроме пинков и затрещин. И тут – надо же! – такая благодарность! «Найду Акеми, отдам ей, – решает мальчишка. – И тогда она сможет хоть на что-то питаться пару дней».
Выйдя за ворота фабрики, он вдруг понимает, что понятия не имеет, где теперь искать Акеми. И самому ему некуда идти, потому что дома у него снова нет. Отсутствие дома Жиля не так уж и огорчает: ночью не холодно, можно спать и под открытым небом, а заброшенных домов и мест, где тощий подросток сможет переночевать, в секторе предостаточно. Когда ты третий год живёшь на улице, главное – уяснить одно правило: не спи на земле. Остальное всё ерунда, если не жалеть себя и помнить, что могло быть гораздо хуже.
«Акеми сейчас куда труднее, – думает Жиль, перешагивая через трещины на рассохшейся земле. – Она домашняя, на улице жить не умеет. Наверняка она работы лишилась. Её сейчас любой может обидеть. Надо найти её и помогать».
А как найти человека, который не хочет быть найденным, Жиль понятия не имеет. Вряд ли она пойдёт в порт – там её быстро обнаружат и арестуют. Тем более что Акеми – одна из двух женщин, которые выходили в море за последние несколько лет. Нет, в порт она не сунется. А куда ей ещё деваться? Вряд ли соседи будут её прятать, им всем дороги их жизни.
– Д-думай, бака, – бурчит мальчишка, на ходу дёргая длинные пряди чёлки. – Куда б-бы я сам п-пошёл?
Он задирает голову, разглядывает окна жилых высоток, скользит взглядом по серым коробкам складов, по фабричному бетонному забору. Пожимает острыми плечами:
– К отцу Ланглу, н-наверное… Да! К н-нему!
Просияв, Жиль резко поворачивается на пятках и со всех ног несётся к ближайшей остановке гиробуса. Полчаса спустя он уже на пропускном пункте, подставляет шею под сканер.
– Ты б помылся, что ли, – смеётся охранник. – Код доступа читается с трудом, грязнуля!
– Шутка у-устарела, – огрызается мальчишка. – Я м-мылся пару д-дней как. В-вот так вот!
Он проскакивает через турникет, минует короткий коридор в толстенной стене, опоясывающей Второй круг, ещё раз предъявляет Код у выхода из коридора – и вот он уже совсем в другом мире. В мире, где есть растения, где можно дышать без фильтра и где работу оплачивают так, что мальчишке-бродяге об этом можно только мечтать. В мире, который Жилю пришлось покинуть два года назад.
Быстрым шагом он пересекает дорогу, с опаской косясь на приближающегося велорикшу, перебегает широкий мост через Орб и выходит на мощёную дорожку, ведущую напрямую к Собору. Дорожка вьётся среди клумб с лекарственными травами, и Жиль сбавляет шаг, жадно втягивая ноздрями ароматы, витающие в воздухе. Когда-то он знал все эти растения наперечёт. Но кому нужны эти знания по ту сторону стены, там, где растёт только лишайник и низкорослая колючка, которая, кажется, рождается уже сухой и серой?
Клумбы заканчиваются, сменяясь газоном, сплошь усеянным цветущим медоносным клевером. Жиль видит пчёл, перелетающих с цветка на цветок, улыбается и машет им рукой, как старым знакомым. «Они похожи на нас, живущих в Третьем круге: работаем с утра до вечера, создаём что-то, запасаем…» – думает мальчишка.
Ещё один перекрёсток – и он уже скачет вверх по ступеням Собора. У входа оборачивается: точно ли пуста стоянка для рикш и электромобилей перед храмом, нет ли у отца Ланглу поздних гостей? Убедившись, что на стоянке никого нет, Жиль приоткрывает тяжёлую дверь и проскальзывает внутрь. В притворе задерживается, прислушиваясь к доносящимся из наоса приглушённым голосам, и несмело заглядывает в большой зал. Четверо служек-студентов лениво моют пол. Жиль никого из них не знает, поэтому мнётся, не решаясь окликнуть. Наконец один из них замечает мальчишку:
– Эй! Тебе чего?
– Мне отца Л-ланглу. Я п-посыльный, – заикаясь сильнее обычного, выдавливает Жиль.
Вопрошающий меряет мальчишку презрительным взглядом, выпячивает пухлую нижнюю губу и отворачивается. За него отвечает другой:
– А он просил не беспокоить. У него как богатенькая прихожанка оприпадилась на проповеди, так он сам не свой.
– Чт-то?!
– Мамзелька в обморок завалилась, – не оборачиваясь, уточняет губастый. – Так что неси своё послание обратно.
Жиль выбегает из Собора, забыв даже почтительно перекреститься на выходе. Сердце гремит так, что, кажется, сейчас пробьёт тонкие рёбра и выпрыгнет из груди. Мальчишка огибает Собор с жилой стороны, ловко карабкается по одному ему известной лестнице, скрытой космами плюща, и ныряет в маленькое оконце на втором этаже. Оно всегда открыто – об этом помнят и заботятся. Гремя разбитыми ботинками по пустым коридорам, Жиль несётся к келье отца Ланглу, стучит по двери кулаком: