юфяк тюфяком, а за пост мёртвой хваткой держишься. Только если захотят тебя переизбрать – не поможет. А захотят обязательно, если ещё раз дашь слабину».
Седьмой возвращается на своё место, ждёт, когда шум в зале заседаний немного притихнет, и обращается к Советникам:
– Коллеги, на сегодня я считаю наше заседание закрытым. В таком душном и жарком помещении кому угодно станет плохо. Мы вернёмся к обсуждению проблем города через три дня. Советник Фейад, я желаю вам скорейшего выздоровления. Не пренебрегайте помощью врачей.
Высокая фигура Седьмого склоняется в вежливом полупоклоне и исчезает в лифте в самом тёмном углу зала заседаний. Этот лифт, ключом к которому владеет лишь один человек, наравне с маской и старомодным плащом помогает Седьмому сохранять инкогнито. Никто не знает, откуда он приходит и куда уходит. Так велит традиция.
Вместе с остальными Бастиан покидает душный зал, проходит по вытертой ковровой дорожке до лифтов и сворачивает на лестницу. Он тоже следует заведённой традиции: спускаться только пешком. Десятком этажей ниже его догоняет Советник Робер.
– Каро, погоди! – окликает он.
Бастиан терпеливо дожидается, пока Пьер преодолеет лестничный пролёт и отдышится.
– Теряешь форму, – сурово отмечает Советник Каро. – Вроде такой же подтянутый, но откуда одышка?
– Так духотища же! И тебя бегом догонял. Ты куда сейчас?
– Возьму машину – и во Второй круг.
– А я тебя хотел пригласить на бокал бурбона с отличным стейком.
– В другой раз, дружище.
Пьер ерошит пятернёй рыжеватые волосы. Свет, падающий из окна, подсвечивает розовым его оттопыренные уши, и Бастиан вспоминает, как в школе любил подносить к затылку будущего Советника пару светодиодных лампочек. Воспоминание заставляет его губы растянуться в улыбке.
– Ну тогда в другой раз, конечно, – разводит руками Пьер. – К Веронике едешь? Как её самочувствие?
– Уже лучше, – сдержанно отвечает Бастиан. – Врач сказал – ничего серьёзного, женская хворь.
– Ничего серьёзного? – изумлённо переспрашивает Робер. – Если бы я своими глазами не видел, может, поверил бы врачу.
– Она сама виновата, – равнодушно отвечает Бастиан, продолжая спуск по ступенькам. – Бросила пить таблетки. Эти, которые наши женщины принимают поголовно для красоты и здоровья. Горничная сказала, что мадам их не пьёт с полгода, прячет в комод.
– Зачем?
Бастиан пожимает плечами.
– Кто ж знает, что может женщине в голову прийти. Но, судя по всему, отмена таблеток по ней и ударила.
– Ты не говорил с ней об этом?
– Нет. Не хочу выслушивать бессмысленный лепет в ответ.
Пьер останавливается, опирается руками о перила винтовой лестницы.
– Бастиан, остановись. И послушай.
Советник Каро поднимает голову, устало смотрит на друга.
– Давай без нотаций, Пьер. Я сейчас не готов быть покорным слушателем.
– Я понимаю тебя, Бастиан. Но и ты пойми: сейчас твоей жене нужно человеческое отношение. Тепло, чуть больше ласки и заботы. Она у тебя одичала, Бастиан. Зажатая донельзя. С ней даже говорить тяжело.
– Она всегда такой была.
Пьер с сожалением качает головой.
– Я твой друг. А ещё моя работа – наблюдать и анализировать информацию. И некоторые вещи лучше всего видны со стороны. Вероника нуждается не просто в твоём формальном присутствии в её жизни. Она живая, Бастиан. И за последний год я ни разу не видел радости на её лице. Сдержанность, почтительность, скрытую печаль – да. Как у вышколенной служанки. Но не у жены благополучного процветающего Советника.
Бастиан молчит, стиснув зубы. Пьер прав в каждом слове – но, чёрт возьми, как тяжело это признать!
Советник Робер спускается ниже и становится рядом с Бастианом. Смотрит в бесстрастное лицо друга и говорит негромко:
– Я прекрасно знаю, каково тебе выслушивать от меня всё это. Внутри ты бесишься – или я совсем тебя не знаю. Но, дружище, если я тебе этого не скажу, не скажет больше никто. Подумай о дочери. Если Вероника дойдёт в своём одиночестве до края и что-то с собой сделает, что ты скажешь Амелии?
Молчание затягивается, и Пьер нарушает его первым:
– Цветы. У нас в саду они невероятно красивые. Загляни к нам перед тем, как ехать к Веронике, Софи нарежет для неё букет. Что она ещё любит? Подари ей хоть что-то, от чего её взгляд потеплеет. Бастиан, тебе нужен брак с этой женщиной. Ты это знаешь лучше меня. Прими меры, пока не стало поздно.
Коротко кивнув на прощание, Пьер открывает дверь, ведущую на этаж, и уходит, оставив Бастиана в раздумьях. Тот медленно спускается, придерживаясь перил рукой, мысленно считая каждую ступеньку. Перед тем, как открыть дверь, ведущую из Оси на улицу, он садится на бетонные ступеньки и сидит так несколько минут. Затем резко встаёт, поправляет сюртук, отряхивает брюки от мусора и выходит из здания безупречным – как и полагается Советнику.
Дома Бастиан наскоро перекусывает холодной ветчиной и лепёшками и едет во Второй круг. Проехав по набережной Орба мимо Собора, притормаживает на развилке, смотрит в сторону госпиталя – и электромобиль, набирая скорость, уносится в направлении здания суда.
– А, сын! Проходи. – Фабьен Каро откладывает в сторону папку с бумагами, отодвигает клавиатуру компьютера. – Я уже домой собирался. У тебя ничего не случилось?
Бастиан качает головой и входит в кабинет главного городского судьи. Садится в мягкое, знакомое с детства кресло возле отцовского стола, кладёт руки на подлокотники. Пальцы поглаживают вытертый коричневый бархат, взгляд рассеянно блуждает по портретам на стенах, полуопущенным тёмно-бордовым шторам на окнах, выдвижным ящикам картотеки, занимающим всю стену напротив рабочего места судьи Каро. Ребёнком Бастиан любил смотреть, как отец выдвигает длинные узкие ящики, перебирает папки руками в белых перчатках. Было в этом что-то завораживающее, словно ритуал, исполненный тайного смысла.
– Помнишь, когда мне было шесть, я мечтал стать твоим преемником? – спрашивает Бастиан, глядя в сторону окна.
– Помню. Настолько тебе нравилась картотека, – улыбается Фабьен. – А ещё я помню, как ты ревел, когда я сказал, что судьёй тебе не быть.
– Да. Ты тогда сказал: «Ты встанешь выше меня». Или что-то вроде этого.
– Только ты всё равно ревел, засранец маленький, – смеётся судья Каро.
Бастиан покидает кресло, хозяйской поступью проходит по отцовскому кабинету к картотеке, выдвигает ящик и пробегает пальцами правой руки по папкам с досье. Лёгкая улыбка касается его губ.
– Забавно. Уже тогда ты собирался поставить меня у руля Азиля, а я знал, что всё, принадлежащее тебе, станет моим. – Он оглядывается на отца и негромко спрашивает: – Мы имеем равное право быть здесь, верно?
– Верно-верно, – миролюбиво ворчит Фабьен. – Ты так и не сказал мне, зачем пришёл.
Бастиан шлепком ладони посылает ящик на место, прислушивается, как скользят по направляющим рейкам маленькие колёсики, касается весов в руке статуи Фемиды, заставляя их качаться.
– Я пришёл услышать от тебя, как продвигается расследование убийства брата. Не хочу обсуждать это дома.
– Я полагал, тебя информируют. – В голосе судьи звучат удивлённые нотки.
– Кому в Совете этим заниматься? Этот… Канселье, верно? Да, Канселье, который отвечает за дознание, находится в подчинении Робера, но малыш Пьер перед ним на цыпочках ходит. Потому я в неведении и приехал сюда.
Губы судьи превращаются в тонкую серую нить, между седыми бровями залегают морщины, придавая худому лицу скорбный и одновременно волевой вид. Фабьен жестом предлагает сыну присесть, и Бастиан послушно возвращается в кресло с коричневой обивкой.
– Пока толком ничего. Жёсткий допрос ничего не дал. Или чёртов японец железобетонный, или… Свою вину он отрицает. Признал, что был против брака дочери с Домиником. Утверждает, что никакой личной неприязни не испытывал, но был категорически против брака как факта.
– Думал, что мы сожрём его доченьку на свадебный ужин? – ухмыляется Бастиан.
– Образно выражаясь, да. Обыск в их жилище ничего не дал. Абсолютно ничего. За каким-то чёртом полицейские недоумки сожгли квартиру после обыска. Более тщательный досмотр мог что-то обнаружить, а они нас этой возможности лишили. Я распорядился уволить всех, кто причастен к пожару.
– Канселье тоже?
– Хватит сарказма, – сурово хмурится Фабьен Каро. Держит паузу, барабанит пальцами в белых перчатках по столу. – Ты сбил меня с мысли. Так…
– Стареешь, – бросает в сторону Бастиан, но отец пропускает это мимо ушей.
– Наша несостоявшаяся belle-fille[13]. Медицинский осмотр показал, что версия убийства в качестве мести за поруганную честь потерпела крах. Девица вообще нетронута.
– Не ожидал от Доминика, – вскидывает брови Бастиан. – Кто мне только не говорил, что по трущобам носится целый выводок его ублюдков.
– Факт остаётся фактом. Папаша и дочь свою вину отрицают, ведут себя достаточно спокойно. Сейчас прорабатываются версии убийства на почве ревности. Или всё же это сделал отец, или старшая сестрица, которая до сих пор где-то успешно прячется. Сириль был готов передать её нам из рук в руки, но она удрала у него из-под носа. А носится наша красотка как раз с японским мечом, который полицейские так безрезультатно искали в их квартире.
– Думаешь, Доминика убила она?
– Очень похоже на то. Её сестру и отца взяли совершенно спокойно, сопротивления они не оказывали, как и положено порядочным гражданам. А эта скрылась, прихватив меч.
– Интересно. Хотела быть на месте младшенькой? Красиво жить в Ядре, чувствовать себя выше всех… крыса помойная. – Бастиан с такой силой сжимает пальцы в кулак, что хрустят суставы. – Что предпринимают для её розыска?
– Шестой и восьмой сектора оцеплены, на КПП строжайший досмотр. Полиция прочёсывает район, Сириль обещал содействие.
– Сириля я лично за яйца возьму. Или он нам вылавливает эту крысу, или я пройдусь по его владениям с проверкой. И не только с проверкой, – мрачно обещает Бастиан. – Что дальше планируется делать с подозреваемыми?