Глухо лязгает железо, и в воздухе разливается неяркое свечение, проявляя контуры трёх ярко-красных агрегатов, стоящих вдоль стены. Агрегаты эти похожи на единожды виденный Акеми грузовик, только здесь вместо колёс – система деталей, одетых в подобие металлических лент. А впереди всей конструкции – вогнутый толстый лист стали высотой в два метра. Жиль подходит к одной из машин, трогает мешки, которыми обвешана кабина.
– Это зач-чем? – настороженно спрашивает он.
– Мешки с песком. Утяжеляют бульдозер, используются как броня. Что, малыш, не встречал на улице такую штуку?
– Вст-тречал. – Жиль подпрыгивает, хватается за скобу, приваренную сбоку кабины, заглядывает внутрь. – Робера ею это… Я видел.
Рене пожимает плечами. Видимо, он ожидал восхищения, удивления, а парень отреагировал, как на привычную пыль под ногами.
– Так, команда. Загружаемся, – распоряжается Шаман. – Мы с Акеми в центральный, мужики, вы – в первый и в замыкающий. Альбер, справишься?
– Обижаешь. Я ж его сколько раз запускал, – улыбается бритый двухметровый верзила.
– Отлично. Вы вперёд, мы следом. Действуем по намеченному. Знамя моё, я поведу, а ты держи крепче арматурину, которую я для тебя припас.
Рене подсаживает Акеми в кабину, запрыгивает сам. Жилю приглашение не нужно – он тут же занимает своё место позади японки. Рене неодобрительно косится, открывает рот, чтобы что-то сказать, но машет рукой и молча заводит двигатель. Урча механическим нутром, бульдозеры приходят в движение. Акеми закрывает дверь, указывает Жилю в угол тесной кабины:
– Сядь на пол, там безопаснее.
Жиль хватает девушку за шиворот, невзирая на её протест, толкает её в угол, а сам занимает место у двери.
– Т-так безопаснее.
Передний бульдозер въезжает на пандус и, набирая скорость, несётся на стеллажи, покрывающие стену напротив. Акеми зажмуривает глаза, чтобы не видеть момент столкновения, Жиль же, напротив, вытягивает шею, стараясь рассмотреть, что творится впереди. Машина разносит стеллажи вдрызг, с лёгкостью выбивает жестяной лист и исчезает в пробоине.
– Хе. – Рене широко улыбается испуганной Акеми. – Мы стену готовили полгода. Вычищали потихоньку бетон, прятали за жестью дыру. Ну что, погнали? Раскатаем полицию, как раскатали Робера!
С лязгом и грохотом бульдозеры выбираются из ангара. Жиль вертит головой, пытаясь понять, где они находятся. «Три высоких жилых дома, стена с граффити по левую руку… Это же завод! Вон в конце линии здание соцслужбы, – быстро ориентируется он. – Там жилой квартал, зачем туда?»
Гружёный мешками с песком агрегат ползёт медленно, взрывая траками грязь и превращая улицу в непроходимое болото. Акеми болтает из стороны в сторону, она встаёт, хватается за узенькое боковое окно, прорезанное в броне, выглядывает наружу:
– Что там впереди? Рене, куда мы едем?
Клермон задорно подмигивает и поочерёдно меняет положения рычагов, направляя бульдозер ближе к обшарпанной заводской стене. Два агрегата становятся так, что узкая улица почти перекрыта. Третий бульдозер разворачивается сзади них и также останавливается.
– Знаешь, зачем раньше использовались такие машины? Чтобы сносить и расчищать. А потом на этом месте строить что-то новое. Вот и мы сейчас будем делать то же самое.
На площади перед соцслужбой, метрах в двухстах от бульдозеров – толпа народа. Слышен свист, крики, ветер доносит запах гари, звенит разбитое стекло. Толпа шумит разгневанным морем, волнуется. На периферии мелькают полицейские мундиры и блестящие пластиковые щиты.
– Хорошо, – комментирует Рене. – Там человек семьсот, не меньше. Замечательно.
Акеми беспомощно моргает, смотрит на Жиля: тот бледен, хмур и, похоже, тоже не понимает, что происходит.
– Ждём, – тихо приказывает Шаман, не сводя глаз с толпы. – Просто ждём. Там сейчас работают Тибо и Мартен.
– Чего жд-дём?
– Скоро увидишь. Слушай, а пробегись туда и обратно, а? Заодно посмотри, откуда полиция подтягивается. Давай-давай.
Рене распахивает дверцу кабины, и Жиль нехотя спрыгивает сперва на трак, потом в жидкую грязь. Тоскливо смотрит на башмаки, погружённые в жижу на треть, вздыхает и идёт в сторону толпы на площади. Стоя за плечом Рене, Акеми смотрит, как удаляется мальчишеская фигурка в грязных брюках на бретелях и серой безрукавке с капюшоном, и вдруг осознаёт, что Жиль безоружен. Пожалуй, единственный в их команде, кому не дали даже железный прут.
– Верни его! – просит Акеми, дёргая Рене за рукав. – Там же опасно!
В здании соцслужбы гулко ахает взрыв, оконные стёкла сияющими брызгами летят в толпу. Истошно визжат женщины, людская масса приходит в движение. Над их головами расползается жирный чёрный дым, валящий со второго этажа. Серых мундиров становится больше, людей теснят щитами, там и тут мелькают дубинки.
Жиль останавливается. Оглядывается назад, прислушивается. И со всех ног бросается к стене жилого дома. Из-за угла выбегает отряд полицейских – человек пятнадцать, без щитов, только в касках, растягиваются цепью на всю ширину улицы, останавливаются. Жиль смотрит на странные ружья у них в руках – то ли из тёмного металла, то ли из пластика – и пытается вспомнить, что это и где он это уже видел. Со стороны площади бегут люди – мужчины, женщины, дети. У многих одежда в крови, кто-то падает и остаётся лежать в грязи. За ними несутся полицейские, лупят дубинками, не разбирая, наотмашь. Но вот один человек в сером мундире вздрагивает, застывает на миг – и оседает на колени, силясь вырвать торчащий из шеи арбалетный болт. За ним – второй, третий.
Жиль вертит головой, пытаясь увидеть, откуда летят стрелы, и засекает в окне жилого дома движение и металлический отблеск. Кто там? Бойцы Клермона?
Стоящие цепью полицейские по команде вскидывают оружие, что держат в руках, и… Воздух рвётся с треском, бегущие люди падают, словно кто-то подставил им подножку, и остаются лежать неподвижно. Жиль холодеет от ужаса, вжимается в стену. От него до полицейских с оружием – несколько шагов. Как только он побежит, он станет их целью.
Взгляд мечется, перескакивая со стрелков на их безоружные жертвы, шарит по окнам дома напротив. Люди бегут, падают, крик бьёт по ушам, не давая сосредоточиться. Страшно. На заляпанных грязью рубахах, платьях, рабочих комбинезонах распускаются багровые розы – совсем как те, что цветут в саду Собора. Расцветают – и через мгновение человек падает. «Тра-та-та-та!» – и ещё трое валятся лицом вниз, у женщины возле головы расплывается багряная лужа. Воздух бьётся в груди, страшно, страшно…
Позади стрелков с глухим рёвом трогаются с места два бульдозера, постепенно набирая скорость. Надо туда, понимает Жиль. И начинает медленно-медленно двигаться вдоль стены навстречу стрелкам. Только бы не заметили.
«Не смотрите сюда. Меня давно нет. Я тень, я вам кажусь. Вы меня не видите», – умоляет он мысленно, не сводя глаз с полицейских.
Шаг. Ещё шаг. Крошечный шаг, уводящий с линии обстрела. Каменная крошка впивается в спину сквозь одежду, в башмаках скользко и мокро. Только бы не упасть, думает Жиль, надо двигаться, надо уходить. А люди всё бегут и бегут прямо на стрелков, и их так ужасающе много, и упавших всё больше…
Один из полицейских оборачивается, видит приближающиеся бульдозеры, кричит, машет рукой – и обстрел переключается на машины. Жиля сбивает с ног бегущий парень с разбитым лицом, мальчишка падает на колени; а когда поднимает голову, видит в нескольких шагах от себя пластиковые щиты и дубинки.
– Жи-иииииииииииии-иль! – истошный вопль Акеми заставляет его вскочить и очертя голову нестись к бульдозерам.
Туда, где страшное отрывистое «тра-та-та-та» сделает его мёртвым.
– Акеми, ты не поможешь! Куда?
Сквозь грохот катящегося по улице бульдозера Акеми почти не слышит Рене. Она смотрит, как тощий заляпанный грязью подросток поднимается с колен и бежит к ним навстречу. И стоит одному из стрелков обернуться и полоснуть автоматной очередью…
Она пинком распахивает дверь и выглядывает наружу. В этот самый момент тяжёлая машина прорывает цепь полицейских, подминая троих под стальной нож-щит. Люди в ужасе бросаются врассыпную, выстрелы смолкают. Акеми смотрит вниз, туда, где месят грязь металлические траки. «Если я промахнусь, меня раздавит, – колотится внутри паническая мысль. – Если нет – я упаду и сломаю себе… Нет, сейчас!!!»
Не давая себе даже додумать, Акеми отступает к дальней стене кабины, разбегается и прыгает, швырнув перед собой арматурный прут. Перелетает через трак, приземляется на землю, проскальзывает, хватает прут. И слышит, как Рене протяжно и звонко свистит.
Вдох – впереди человек, непослушными пальцами меняющий магазин автомата. Выдох – до Жиля метров двадцать и четверо полицейских. Вдох – страх накрывает с такой силой, что мир теряет чёткость. Падает в грязь патрон – долго, бесконечно долго. У стрелка совсем юное лицо, он младше Акеми, младше Рене. Как Кейко. Выдох – пальцы смыкаются на обмотанном тряпицей конце прута, вдавливают его в ладонь. Вдох – девушка бросается вперёд.
Полицейский отступает назад, рот перекошен в крике. Акеми бьёт так, как учил Рене – первый удар по взметнувшейся вверх руке, второй – сбоку по шее. Не думать. Не останавливаться. Крепче держать прут. Страховать левой рукой в момент удара. Бить. Не думать. Бежать. Бежать.
Выстрелов она не слышит, видит только, как вздрагивает автомат в руках стрелка. Плечо обжигает – вскользь, дырка на рукаве останется. Впереди падает человек, взмахнув руками, как тряпичная кукла. Миг – рядом валится и стрелок, мешая кровь с грязью.
Прямо на Акеми бежит, хромая, старик в форме рабочего – ярко-оранжевые брюки, серая роба. Он тащит за руку мальчонку лет четырёх – заплаканного и покорного. Акеми уклоняется в сторону, уступая дорогу, а старик и мальчик словно налетают на невидимую стену – и валятся в грязь. Девушка уже не видит, как пули клюют их вздрагивающие тела. Она лупит наотмашь серый мундир, ещё и ещё раз, разрывая ткань в клочья, марая арматурину в алом.