— Я… я не могу так больше. Ты же не любишь меня, Бастиан! Зачем я тебе? Отпусти, я просто уйду, мне ничего…
— Всё сказала? — грубо перебивает он её. — Теперь слушай меня. Пока я твой муж, никуда я тебя не отпущу. Вздумаешь разводиться через суд — вспомни, кто мой отец. Тебе ничего от меня не нужно? Зато нужно мне. Наша очередь на второго ребёнка — следующая. Я говорил с врачом, зачать ты способна. Ты родишь мне сына. Наследника. Как бы нам обоим ни было противно, раздвигать ноги ты будешь каждый вечер, пока не понесёшь. Если будет возможность, мы перенесём плод в Сад, и там он дозреет. Если нет — выносишь сама. Родишь, воспитаешь лет до шести — и проваливай к чёрту. Но до тех самых пор и думать не смей о разводе! Ты поняла меня, дрянь неблагодарная?
Бастиан умолкает, глядя, как Вероника беззвучно плачет, закрыв лицо руками, и добавляет ровным тоном:
— Всё, тема закрыта. У меня выдалась тяжёлая неделя, не беси меня своими рыданиями. И Амелии нужно, чтобы её мамочка улыбалась.
Он бросает ей на колени носовой платок, и электромобиль продолжает свой путь по дороге к Ядру.
10. Крысы
В подземном тоннеле пустынно. В красноватом аварийном освещении поблёскивают линии рельс. Жиль идёт по тоннелю, осторожно обходя брошенные вагонетки. Лишь шорох гравия под ногами и негромкое гудение компрессоров и ламп высоко под сводами нарушают тишину. Воздух прохладен и непривычно свеж, отсутствие вечного привкуса пыли, царящего в Третьем круге, делает его чужим, заставляет настораживаться. Впрочем, чужое здесь всё. И мальчишке, привыкшему к странностям городских джунглей, неуютно.
Сколько они уже в Подмирье? Три дня? Пять? Больше? Сложно судить о времени там, где нет смены дня и ночи. Ориентироваться можно только по людям: вот зазвучали голоса, тоннели наполнились народом, загремели вагонетки, лязгают механизмы лифтов, развозящих рабочих по подземным ярусам Азиля, закипела работа — условно наступило утро. Свело голодной судорогой желудок при запахе съестного — значит, хорошо перевалило за полдень. Опустели тоннели, врубилось аварийное освещение — дожили до вечера.
Повезло ли им с Акеми? Наверное, да. Когда прошёл первый шок от зрелища горы трупов в так называемом Пищеблоке, местные работники провели их чередой узких ходов, спрятанных то за холодильными камерами, то за хламом в подсобках, в подобие подземного района. Громадный ангар, заставленный контейнерами, а за его стеной — вырытые ходы, ведущие к норам-спальням, в которых ютятся люди. Которым, как и Акеми, и Жилю вместе с ней, возвращение в надземный ярус города грозит большими неприятностями.
— Всем, кто сюда через крематорий попадает, можно доверять. Даже живым, — заявил юморной здоровяк Поль Люсье — тот самый, под ноги которому свалились в Пищеблоке Акеми и Жиль. — Значит, обустраивайтесь тут. Работой мы вас обеспечим, прокормим. Девки-то нам завсегда пригодятся!
— Я н-не девка! — возмутился было Жиль, но его вопль потонул в хохоте нескольких десятков глоток.
Почти сутки новеньких не трогали. Выделили по спальному месту и оставили в покое. К вечеру Поль пригласил их на общий ужин:
— Давайте к столу. Познакомитесь с нашей компанией, расскажете, кто вы и откуда…
Акеми, у которой в животе бурчало от голода, наотрез отказалась.
— Глупындра! — хохотнул Поль. — Ты думаешь, мы тут трупы жрём? Так это шутка, про Пищеблок-то! Всё, что сюда падает, на самом деле не пропадает. Мыло, биотопливо, даже лекарства кое-какие город имеет благодаря мертвякам. А жрать… Ну… да. Но не мы. Наше дело — приготовить и отправить дальше в переработку.
С каждым его словом Акеми всё сильнее бледнела, и наконец, не выдержала:
— Не мог бы ты заткнуться, пожалуйста. И так плохо.
Поль довольно осклабился, явив нехватку нескольких зубов.
— Ну раз ты такая нежная, жуй землю. Она жирная, питательная.
Боком протиснулся в узкий поход лаза и ушёл. Жиль подумал — и последовал за ним. Через полчаса вернулся, таща две миски: с жареными корешками и грибами и с куриной похлёбкой.
— Ешь, — уверенно сказал он и поставил еду перед Акеми. — Он п-правду ск-казал. Тут н-нормальная п-пища.
Девушка благодарно улыбнулась и за считанные минуты расправилась с ужином. Жиль отнёс посуду и вернулся.
— Т-ты это… Если я т-тут заночую, н-не против?
Акеми безразлично махнула рукой, завернулась в потрёпанное одеяло, влезла в выдолбленную в стене нишу и уснула. Жиль, за неимением иных вариантов, улёгся на полу у входа, положив позади себя прикрытый тканью вакидзаси.
Сон у Акеми Дарэ Ка оказался очень крепким. Потому она и не узнала, что несколько раз за ночь к ней пытались наведаться незваные гости. У гостей жадно блестели глаза, и на губах играла улыбка, предвкушающая нечто приятное. Но улыбка гасла, да и взгляд становился другим, когда посетители обнаруживали перед своим носом лезвие короткого меча, серебряно мерцающее в свете ночника. И нехорошая ухмылка Жиля заставляла гостей тут же покинуть крохотную спальню Акеми.
С утра явился Поль. И сообщил, что нашёл для новоприбывших работу. Акеми он пристроил на птицефабрику, а Жиля — грузчиком на железнодорожную ветку.
— Ты это… Не воруй хотя бы первую неделю, — сурово сказал Поль Акеми. Получил в ответ уничтожающий взгляд и сник.
За несколько дней, проведённых в Подмирье, Жиль твёрдо уяснил одно: законы тут куда более суровые, чем уличные. Случись что — бежать-то особо некуда… А случиться могло что угодно. Местные обитатели продолжали наведываться к Акеми по ночам, но их количество постепенно уменьшалось. Как-то не хотелось проверять, кто их встретит — девушка с распростёртыми объятьями или несущий вахту мальчишка с острым клинком. Подкатывали с предложениями и днём, но Акеми давала жёсткий отпор. Пытались задобрить Жиля:
— Слышь, парень, шёл бы ты сегодня спать в другое место. Три дня полпайки отдавать буду.
Жиль притворялся глухим и подобные предложения игнорировал. И всё чаще думал, что надо искать выход наверх. Проще простого было бы смешаться с толпой работников, которые возвращались в свои семьи после смены — но тогда Жиль не смог бы вернуться обратно в Подмирье: не пропустил бы контроль на пункте проверки документов. Код-то в списках грузчиков не значится, вот так вот… а значит, надо искать что-то другое.
Сегодня ночью, пока Акеми дежурит в громадном ангаре, полном клеток с несушками, вытаскивает из-под кур тёплые, с прилипшими нежными перьями яйца и складывает их в отдельные ящики, Жиль обходит один из тоннелей. Каждый день он помогает толкать по рельсам гружёные вагонетки, присматривается ко всем дверям, что встречает по пути, и не упускает случая взглянуть, что же за ними. В основном находит техподсобки и шахты с механическими лифтами; несколько раз нарывался на трапезничающих людей. Делал испуганное лицо и мямлил, что искал туалет.
Бетонные тоннели выглядели бесконечными. А выхода наверх всё не было.
«Такого быть не может, — убеждает себя мальчишка, перешагивая через дохлую крысу, слегка присыпанную шлаком. — Есть где-то выход. В тех же подсобках может быть неприметный ход за горой хлама. Здесь полно ниш. В каждой из них может быть лаз, ведущий вверх. Надо искать. Ищи, Жиль, выбирайся. Это не то место, где ты проведёшь всю оставшуюся жизнь. Ищи».
Взгляд скользит вдоль перевитых между собой кабелей. Память подсовывает картинку из книги: дерево, которое удерживают в земле толстые корни. «Кабели — это корни Азиля. Город растёт и питается из земли», — размышляет Жиль. Останавливается, принюхивается, морщится. Воздух без примеси пыли кажется чужим и пугающим. Странно: местные не носят респираторов и не пользуются фильтрами. Но при этом большинство мается жёстким кашлем.
Тоннель впереди расширяется, превращаясь в просторный подземный зал с высоким потолком и бетонной площадкой в центре, огороженной хлипкими металлическими решётками. Жиль подходит, легко перепрыгивает ограждения. Посреди площадки уходит далеко вглубь широкая шахта. Мальчишка ложится на живот, заглядывает вниз, рассматривает огоньки фонарей, мерцающих в темноте. «Будто смотришь в воду, когда ночью проплываешь над морскими огнями», — думает он. Интересно, что там за уровень?
Он отползает от края, встаёт, оглядывается. Двери, пропускающие рабочих из Второго и Третьего кругов, тут странные: монолитные, прочные, глухие. Жиль пробует просунуть между створками кончик пальца — бесполезно. Прислушивается: за стеной ясно слышится гул. Такой звук издаёт вода, бегущая в трубах под сильным напором. Водопровод — тут? Зачем он на такой глубине?
«Наверное, близко какое-то производство, которому нужно много воды, — думает Жиль, поглаживая ноздреватую грязную шкуру стены. — Целый мир тут упрятан, вот так вот. Говорил же отец Ксавье, что Азиль на самом деле куда больше, чем кажется. Как этот… который лёд, но не опасный».
Он садится, приваливается спиной к стене. Усталое тело просит отдыха и сна, в животе опять бурчит голодная пустота. Жиль прикидывает, насколько далеко он ушёл от их нового жилища, и понимает, что времени на отдых нет, только на возвращение обратно.
«Вот посижу немного и пойду, — убеждает он себя. — А завтра найду вагонетку, в которой поедет груз грибов, и набью полные карманы. Или уговорю Акеми спереть курицу. Или всё равно что, лишь бы можно было съесть…»
Мальчишка закрывает глаза и представляет, как находит целый ангар с едой, набитый до потолка. Горы кукурузных лепёшек, целое море соевой лапши, контейнеры, полные куриного мяса, аппетитная каша с грибами. Он протягивает руки, погружает их в большущий ящик и вынимает полные пригоршни сухофруктов — сладких, ароматных, и их так много, что можно всю жизнь прожить, объедаясь ими.
Когда Жиль в очередной раз вынимает из ящика сухофрукты, в его руках оказывается здоровенная медуза — скользкая, стрекучая. Мальчишка с отвращением отшвыривает её от себя… и просыпается. С коленей стремительно спрыгивает крупная серая крыса и стремглав несётся через весь зал. Жиль с воплем вскакивает на ноги, сердце колотится, в голове — настоящий хаос. Несколько секунд озирается по сторонам, пытаясь вспомнить, как оказался здесь. Сон не отпускает, перед глазами всё ещё стоит контейнер, полный сухофруктов. Жиль отчаянно ерошит волосы, дёргает себя за уши, трясёт головой, прогоняя видение.