Азиль — страница 55 из 78

Усталость берёт верх над памятью. Бастиан прислоняется лбом к прохладному стеклу и проваливается в короткий неспокойный сон. А проснувшись, снова видит рыжеволосую: она что-то кричит, вырываясь из рук телохранителей Советника Робера. Пьер, идущий по залитой дождём дорожке к входу в управление полиции, останавливается, оборачивается. Смотрит на женщину, коротко распоряжается — и вот она уже бежит за ним следом.

Бастиан встречает их в вестибюле. Пьер суров, бледен, сосредоточен. Рыжая — густо накрашенная девица лет двадцати — что-то рассказывает ему, давясь слезами, он внимательно слушает.

— А, Советник Каро! Идите скорее сюда, — окликает его Пьер.

Когда Бастиан подходит, Робер кивает на посетительницу:

— Мадемуазель Сорси Морье приходилась Сирилю племянницей. Вы же… уже знаете, да?

Чем дольше Бастиан смотрит на мокрую заплаканную Сорси, тем сильнее крепнет уверенность, что он где-то её уже видел. Уж очень запоминающаяся внешность: яркие волосы, чудная причёска, татуированный висок, аляповатый макияж…

— Мадемуазель хотела что-то рассказать, не так ли? — мягко спрашивает Пьер, кладя руку девице на плечо.

Сорси бросает опасливый взгляд на Советника Каро, решительно кивает.

— Я расскажу, — хрипло говорит она. — Дядя не был святым, но он не заслужил такой смерти. Он нас защищал и помогал, как мог…

Она протяжно всхлипывает, кашляет в кулак. На ней короткое платье из блестящего синего латекса, и оно скрипит от любого движения. Бастиан брезгливо отступает на полшага в сторону.

— Пойдёмте, милая, — Пьер натянуто улыбается, увлекает девицу за собой. — Вам бы высушиться, и мы побеседуем. Месье Каро, полагаю, вам тоже стоит поприсутствовать. Мадемуазель Сорси работала с Акеми Дарэ Ка, помните такую?

Бастиану стоит большого труда сохранить спокойное лицо. Сейчас он чувствует себя полным болваном. Как можно не узнать девицу, которой твои люди две недели назад заламывали руки, а ты сам грозился её пристрелить? Правда, тогда юная нахалка выдержала все эти запугивания с небывалым спокойствием. «Что вы орёте? Я её не видела почти месяц, откуда мне знать, где она сейчас?» Кремень девка.

Чего же она сейчас так трясётся и рыдает?

— Конечно, Советник. Мы уже общались однажды.

Сорси отворачивается, касается узкой ладонью левого плеча. Помнит, рыжая стерва, как Бастиан её тряс, будто тряпку.

— Мадемуазель что-то вспомнила? — насмешливо спрашивает он.

Пьер бросает на него укоризненный взгляд: не дави, мол. Втроём они проходят в комнату с грязно-зелёными обшарпанными стенами, где из всей мебели — привинченный к полу стол и несколько колченогих стульев рядом. Советник Робер указывает Сорси на один из них:

— Присаживайтесь, мадемуазель. Хотите чаю? Вы наверняка замёрзли.

— Нет. Я расскажу и уйду. Мне надо работать, — тихо отвечает она.

«Уйдёшь ты, как же, — фыркает про себя Бастиан. — Под стражу — и в камеру. Лживая дрянь».

Советник Робер усаживается напротив девушки, достаёт из ящика стола лист бумаги и карандаш. Бастиан опирается плечом о дверной косяк и готовится слушать. Сорси, сутулясь, роняет слёзы на исцарапанную поверхность стола. Давит пальцем одну из капель, вздыхает, собираясь с духом. И начинает говорить.

— Его зовут Рене. Рене Клермон. Возможно, у него не одно имя. Он не из Третьего круга. Я встречалась с ним в клубах больше года. Секс и всё такое. Мне с ним нравилось. Он весёлый, умеет красиво говорить. Такой… огненный. На него подсаживаешься сразу, как на синтен.

— Синтен? — приподнимает бровь Робер.

— Добавка такая, наши умельцы её чуть ли не из мусора делают. Помогает видеть краски там, где их нет.

— Угу. И гробит людей за три-пять лет, — уточняет Бастиан.

— Вам-то что, — глухо отвечает Сорси. — Бабы ещё нарожают. Без рабочей силы не останетесь.

— Рене Клермон, — напоминает Советник Робер, постукивая карандашом по столу.

Сорси кивает, губы её кривятся — то ли от презрения, то ли от попытки сдержать слёзы. Бастиан рассматривает накрашенные чёрным лаком ногти, татуировки, покрывающие её плечи, лоб и выбритый висок, оттянутое грубой серьгой правое ухо, проколотые металлическими штырьками ноздрю и верхнюю губу — и с трудом сдерживается, чтобы не поморщиться.

— Он одержимый, — продолжает Сорси. — Не свихнутый, нет. Он нормальнее всех, кого я знаю. Он бредит какой-то мифической свободой. Чтобы все жили, как господа.

Последняя фраза вызывает у Бастиана усмешку. «Наивные трущобные крысы… Ну, проживёте вы господами неделю, сожрёте и выпьете всё, до чего дотянетесь, а дальше? Вы ж двинетесь своими недалёкими умами от вседозволенности, вы ж перережете друг друга за лишнюю побрякушку, у нас отобранную…»

— Я тоже смеялась, месье Каро. Дураком его называла. Мечтателем. А у него в голове своё было. Всё, что он у меня спрашивал, он обращал себе на пользу. Он со многими общается. Ради того, чтобы получить знания. Он очень умный. И знает, как людей зажечь. И знает город, как никто другой, — она распаляется всё сильнее, голос крепнет. — Вы сидите в своём Ядре, за стенами, и думаете, что там безопасно? Это Рене отравил вашу воду. Я не докажу это никогда, но уверена в этом. Он ждал момента. Ему нужна была ситуация, которая… которой он бы воспользовался. Вы сами её подготовили, убив Кейко и заперев косых в тюрьмах. Он пользуется гневом Акеми, он сеет в сердцах людей зёрна этого гнева. И чем сильнее вы будете давить на нас голодом и контролем, тем мощнее будет ответ. Он собрал целую армию.

— Это он убил королей трущоб? — хмуро интересуется Пьер.

— Да. Никто другой бы не подобрался.

— А смысл?

— Оставить вас без посредников. Теперь вам неоткуда получать поддержку в Третьем круге. Никто не сможет уговорить людей хранить мир.

— Мы его выловим, — уверенно говорит Бастиан. Сорси смеётся ему в лицо:

— Никто не сдаст вам Рене. На это способна только я. И только потому, что женщина.

Пьер отодвигает бумажный листок, хлопает в ладоши.

— Хорошо! Вот мы все очень напуганы, да. Страшный Рене, народный гнев, стадо людей, вооружённых палками. Я понял всё, кроме одного: ты пришла сюда в слезах, всё рассказала… зачем?

Девица со скрежетом двигает стул ближе к столу, подаётся вперёд, как можно ближе к Советнику Роберу. Лицом к лицу. Кляксы размытой туши делают её похожей на ведьму из детских сказок.

— Когда я сюда шла, я надеялась. Надеялась на ум и силу управленцев Азиля. И вместе со мной надеялись те, кто не хочет бойни на улицах. Только я ошиблась. Вы ничего не сможете сделать. Пока вы морите нас голодом, разрастается ненависть к вам. Попробуете подавить нас силой?

— И подавим, — со спокойной уверенностью вставляет слово Робер.

— Сколько вас? Тысяча, две, три? Против вас встанет весь Третий круг. И, возможно, Второй. Вы ещё не поняли? Теперь это город Рене Клермона.


— Надо было её под арест взять.

Пьер смотрит в окно на пляшущий по каменным плитам тротуара дождь. Голос его угрюм, лицо задумчиво.

— Плюнь. Обычная дерзкая девка, — дёргает плечом Бастиан.

— Ты не понял. Она нам сдала своего мужика. Не думаю, что после этого она проживёт долго. Здесь она была бы в безопасности.

— Нашёл кого жалеть.

— Чистый расчёт, никакой жалости. Девка много знает об этом… Рене.

— Мы тоже будем о нём много знать, когда полиция его возьмёт. Если возьмёт живым.

Уверенный тон Бастиана вызывает у Пьера вздох. Советник Робер приглаживает обеими руками непослушные рыжие вихры, барабанит по вискам кончиками пальцев. Похоже, нервничает.

— У меня ощущение нереальности. Абсурдности происходящего, — признаётся он, выдержав паузу.

— У тебя? — усмехается Бастиан. — У ответственного за безопасность?

Дождь усиливается, потоки воды несутся по тротуару, таща мелкий мусор. Ветер бьёт в окно, хлопает форточкой.

— Вот ты вспомни… Месяц назад кому-нибудь из нас могло прийти в голову, что в городе живут настоящие террористы? Двести шестьдесят девять лет стоит Азиль, и никогда не было подобных инцидентов.

— Память — штука странная. Людям свойственно забывать, что значит для них этот город. И что значим мы друг для друга. Где-то в книге жены увидел фразу «раскачивать лодку». Эти идиоты будоражат народ, не понимая, что…

Появление Канселье обрывает Бастиана на полуслове. Начальник полиции мрачен до черноты.

— Советник Робер, — он коротко кланяется Пьеру. — Вы должны на это взглянуть. Да и вам, месье Каро, не помешало бы…

От опущенных плотных штор в кабинете пыльно и душно. Бастиан дышит через рукав рубахи, не сводя глаз с экрана, на котором под щелчки проектора сменяют друг друга слайды. Фотосъёмка излишне контрастна, и потому изображения вызывают обострённое чувство отторжения и тошноту.

Тела. Брошенные друг на друга, похожие на груды тряпья. Щелчок, меняется слайд. Вспоротые животы, размозжённые головы. Ещё щелчок. Тёмные брызги крови на стенах. Наспех намалёванное «Свобода» и «Свободны!». Следующий слайд. Прозрачные глыбы, громоздящиеся в комнате с мебелью, которую вне Ядра могли позволить себе единицы.

— Стоп, — командует Робер. — Это что?

— Лёд, — отвечает сквозь зубы Канселье — как сплёвывает.

Бастиан вглядывается в изображение на экране. И видит вмёрзшие в лёд трупы. Мёртвые лица, перекошенные гримасой боли. Открытые глаза под бликующей прозрачной гладью. Щелчок, смена слайда. Женщина лет сорока пяти, щекой лежащая в луже крови. Щелчок…

— Это было из дома Сириля. А вот отснятое в доме Элуа, — комментирует начальник полиции.

Распятый на дверях голый мужчина с перерезанным горлом. Детское тело с обёрнутым вокруг шеи жгутом из светлой ткани. Бастиан заставляет себя смотреть на всё это.

— Хватит! — не выдерживает Пьер.

Он закрывает лицо ладонями, выдыхает с долгим глухим «Ааааааааааа…»

— Вам дать воды? — тон Канселье — само равнодушие.

— Это младшая дочка Элуа. Ей пять… ей было пять… — бормочет Пьер. — Её звали… звали…