— Я медитировал, — говорит он.
— Голый?
— Да, не более того. — Амо уходит в ванную.
Анхель выпивает кофе, завязывает шнурки и уходит, прежде чем Амо перестает плескаться в душе. Вчера ночью ему снился Койот с головой, закопанной в песок, — грустный, невыносимо длинный сон из тех, что имеют смысл или по крайней мере должны его иметь, и действительно, веселого мало, денег почти не осталось, жизнь его скудна, обнажена, все желания ограничены мелкими радостями. Сегодня он собирается в магазин игрушек в городе. Как много в мире возможностей принимать дурные решения.
Он совершает длинную прогулку, по дороге размахивает руками, тень его пляшет по краю тротуара, куртка распахнута и похожа на маленькие крылышки. Деревья парка Голден-Гейт смыкаются над головой высокой аркой, пропуская сквозь себя зеленый свет, режут его на прямые и косые лучи. Он пришел в центр до открытия магазина. Дергает дверь, заглядывает в окно и в отражении видит пустое кафе. Он оборачивается и идет туда.
— Чем я могу вам помочь?
Она тонкая и стройная, как серфингистка, и он думает, что она слишком молода, чтобы быть замужем, но тут же понимает, что его заносит не в ту сторону. Давно ли он бежал от Исосселеса, давно ли он говорил со своими сверстниками? Он слегка подпрыгивает, входя в кафе. Он оживлен, щелкает пальцами, заказывает кофе и с интересом наблюдает, как девушка наливает его в чашку. Длинные завитки ароматного пара, темная жидкость и ощущение того, что он наедине с незнакомкой.
— Когда открывается магазин игрушек? — Спрашивая, он машет рукой в сторону улицы.
— В десять. — У нее ослепительно синие глаза.
Он ищет глазами часы.
— Сколько сейчас времени?
— Девять. Тебе надо убить целый час.
— Ты не хочешь куда-нибудь уехать? — Он странно улыбается. — Может, выпьешь со мной чашку кофе?
Ее зовут Мелия, она выходит из-за стойки и садится за соседний столик. Они разговаривают — о ее учебе в художественной школе, о том, что она всегда мечтала стать художницей и как тяжело ей работать в кафе и не видеть ничего, кроме мужчин и женщин, одетых в деловые костюмы, вечно спешащих и занятых, и еще она говорит, что хочет писать картины, потому что это единственный способ заставить людей остаться на месте.
— Ты была в Италии? — спрашивает Анхель.
— Нет.
— В Сикстинской капелле. Четыре года он расписывал ее, лежа на спине.
Она смотрит в окно, оглядывает улицу, едва заметно вздыхает.
— Хотела бы я это увидеть.
— Да, и я тоже.
В десять он уходит, просит у нее номер телефона, и она записывает его на салфетке.
— Я уеду из города на некоторое время, но можно я позвоню, когда вернусь?
— Я все время на месте, ты же помнишь. Я буду здесь какое-то время.
Анхель улыбается, говорит до свидания, и когда он уже в дверях, она окликает его:
— Куда ты едешь?
— В Италию, — отвечает он, уже переходя улицу.
В магазине он находит то, что ему нужно, на втором этаже. Маленькую лопатку, пластиковое ведро и большую красную песочницу. Он покупает все и выходит на улицу с большой сумкой на плече. В хозяйственном магазине недалеко от дома он покупает мешок песка и вешает его на другое плечо. Пожалуй, надо сесть в автобус. Песок начинает оттягивать плечо, раскачивая Анхеля при каждом шаге. Но он неплохо тренирован и считает, что такие трудности научат его чему-нибудь полезному.
Амо уже нет, когда Анхель возвращается. Внизу вообще нет ни одной живой души. Он выходит во дворик и открывает песочницу. Она блестящая, красная, с плоским дном и закругленным навесиком по краю. Он высыпает в песочницу песок и водружает в середину ведерко с лопаткой.
— Что это ты делаешь, сынок? — Анхель поднимает глаза и видит Койота, стоящего в дверях.
— Я купил тебе подарок.
— Вот как. — Койот медленно выходит из дома, склоняется к песку, зарывает в него пальцы.
Анхель вытаскивает ведро из песочницы и ставит его вверх дном на траву. Сидя на краешке, он разувается, откидывается назад, упираясь руками в землю и начинает пальцами босых ног ворошить песок.
— Койот?
— Чего?
— Мы пьем слишком много кофе.
— Мы пьем и кое-что другое.
— Например, виски? — Ведро начинает постепенно деформироваться под тяжестью Анхеля.
— Это совсем другое.
Анхель сползает с ведра, выправляет его и принимается строить в песочнице башню.
— Почему все думают, что тебя убили?
Койот молчит. Анхель наблюдает за игрой света, ощупывает песок.
— Ты хочешь кофе? — спрашивает наконец Койот.
Анхель улыбается.
— Самые крупные мировые контрабандисты всегда отличались пониманием необходимости поиска. Это путь исчерпания всех возможностей. Я помню одну дорогу в Танзании, по которой нам приходилось часто передвигаться. На ней всегда было шесть или семь блокпостов. Мы изучали каждый из них.
Анхель, скорчившись, слушает.
— Танзания — по-настоящему открытая страна. Огромные плоские пространства. Люди привыкли оценивать ситуацию на больших расстояниях. Когда ты подходишь к контрольно-пропускному пункту, солдаты уже знают, что ты идешь, и начинают присматриваться к деталям. Зажигалки, бумажники и всякая мелочь, которую можно спрятать в бампер или выхлопную трубу.
— И вы прятали контрабанду в обычные места, большие и бросающиеся в глаза?
— Да.
Анхель встает и стряхивает песок с колен, стараясь не промахнуться мимо песочницы.
— Со временем, — Койот аккуратно взвешивает каждое произносимое им слово, будто пытаясь ощутить на языке вкус прошлых лет, — люди начали высчитывать, где можно найти меня.
Койот резко поворачивается на пятках и пристально смотрит в глаза Анхелю.
— Я стал кем-то вроде царя, которого надо лишить трона. Все выглядело так, словно для того, чтобы пользоваться тайниками в Замбии, им надо было сначала убить меня. Я же на Фиджи, светит яркое солнце, и какое мне дело до того, что происходит в какой-то Замбии?
Анхель вдруг осознает, что Койот присаживается на корточки в том самом месте, где сегодня утром стоял на коленях голый Амо.
— Видишь ли, я занимался таким делом, из которого невозможно просто уйти на пенсию. Никто не желает видеть, как контрабандист уходит на пенсию. У контрабандиста должен быть живописный и причудливый конец, например, пожизненное заключение, плохая смерть или обезглавливание.
— И ты инсценировал собственную смерть?
— Людям надо давать то, чего они так жаждут. В Боливии я сам поставил сцену своего убийства. Мне отрубили голову. Потом я просто исчез на некоторое время, лег на дно. Я долго оставался в таком положении, пока не встретил Ионию, который пригласил меня в Калифорнию. Думал, что я влюбился, и захотелось провести остаток дней в каком-нибудь тихом уголке.
— Все еще возможно, — говорит Анхель.
— Чертовски прямолинейно.
Койот встает и мнет зубами сигару. Огонек спички раскачивается на ветру.
Анхель ждет, когда затлеет кончик.
— Можно задать тебе еще один вопрос?
Койот бросает на него сердитый взгляд сквозь сигарный дым.
— Какое слово рифмуется со словом «лазанья»?
40
Пять дней они скитаются по прибрежным утесам. Койот хочет научить Анхеля искусству скалолазания — как забивать крюки и спускаться с крутых склонов по веревке. Учит Габриаль. Утром они укладывают часть снаряжения в мешки, часть в багажник и уезжают. Никаких торжественных церемоний в деле, которое может до неузнаваемости изменить жизнь.
За неделю Анхель познает Калифорнию с неведомой для себя стороны. Старые заброшенные на зиму шахтерские городки в Сьерре; пьющие бродяги в Траки; возле Соладада он обнаруживает поселки иммигрантов и забитые испаноязычной порнографией стенды. Но по-настоящему его захватывает скалолазание. Возле остроконечной башенки национального монумента у подножия извилистого крутого склона горы Портент Габриаль вываливает на землю содержимое мешка со снаряжением. Связки, треноги, звездочки, страховки, болты, какие-то маленькие, снабженные пружинами приспособления. Анхель кладет на груду снаряжения обе руки и принимается ощупывать странные, прихотливо изогнутые металлические предметы, словно в них заключена магическая сила. Они начинают не спеша разбираться в назначении всех этих вещей. Объясняя, как пользоваться снаряжением, Габриаль собирает всю «сбрую»: две петли для ног и страховочный поясной ремень.
— Поясной ремень надо надевать над бедрами, если же он окажется ниже, то когда ты перевернешься вниз головой, то можешь выскользнуть и упасть.
Они учатся вязать узлы под ярким солнцем южной пустыни; двойной рыбацкий для соединения веревок, водолазный узел, для связывания ремней, фигурная восьмерка для крепления веревок к снаряжению, еще одна фигурная восьмерка для крепления веревок к крюкам, чтобы без опаски повиснуть на высоте сотен футов. Габриаль заставляет Анхеля вязать по десять узлов с открытыми глазами, по пять с закрытыми и пять — за спиной. Сам Габриаль не пытается показать, как вяжут узлы за спиной, но у Анхеля это получается с первого раза.
Взбираться на скалы оказалось труднее, чем Анхель мог себе это представить. За время восхождения им пришлось останавливаться трижды и ждать, когда у Анхеля перестанут дрожать ноги.
— Такая трясучка, — говорит Габриаль, — случается у каждого.
Это замечание мало утешает Анхеля. Руки потеют и отказывают, пальцы превратились в скрюченные когти, хватающиеся за выступы. Ему требуется почти десять минут, чтобы миновать гребень. Когда они наконец добираются до вершины, Анхель ложится на спину и долго отдыхает. Потом они соскальзывают вниз и начинают восхождение сначала. Два дня они взбираются на Пиннакл, потом переходят на Тахоу. На следующей неделе они покоряют и эту скалу. Пальцы Анхеля отчаянно болят от постоянного цепляния за узкие, как лезвия бритвы, расщелины, ступни вывернуты и напряжены, а сам он чувствует, что весь мир состоит из вечного страха. Бывает, люди либо стрем