Меньшиков отмолчался, не очень-то он разговорчив. Зато ребята сразу подхватили:
— Его, Сан Ваныч, соседняя медведица в берлогу пригласила. Вот и прихорашивается.
Семья у Сергея далеко, и на выходные он в Уренгой не ездит — делать там нечего. Отсыпается, книжки читает, готов подменить любого, кого срочные обстоятельства требуют на базу. Он в бригаде недавно, но ребята с ним считаются. Обычно молчаливый и вяловатый, на буровой Сергей преображается. Со злостью работает, под горячую руку ему не попадай: так отошьет, что потом всю вахту откашливаться будешь. А в вагончике опять мирный и неговорливый, только изредка сверкнет тот самый «вахтенный» взгляд.
Радио пропищало сигналы точного времени. Меньшиков мельком проверил часы.
— Ну как, под элеватор не просятся? — голос Володи Иванова звучал совсем наивно. Но Сергей молча полоснул по пареньку взглядом.
Этот коварный вопрос имеет свою предысторию. Прежние Серегины часы прославились своим неустойчивым характером. Не было дня, чтобы кто-нибудь из вахты с невинным видом не спросил у Сергея, который час. Ответ всегда вызывал веселое оживление: то на четверть часа убегут вперед, то на двадцать минут отстанут, то вовсе остановятся. Однажды Меньшиков не выдержал: после одного из таких вопросов молча положил часы на ротор и с размаху «прикрыл» их сорокакилограммовым элеватором. Что с ними произошло, объяснять не нужно. Но тема для розыгрышей была исчерпана.
Зато сразу возникла другая проблема: где купить новые часы? В Уренгое выбор невелик, повторять старую историю не хотелось. Сергей уж и отпускникам заказывал, и письма писал. А вот недавно выменял на какую-то местную диковинку у приезжего кинооператора, и сейчас со скрытым торжеством показывает циферблат: вот, тютелька в тютельку.
Анищенко присел на свою раскладушку. Выдвинул было из-под стола ящик с патронами — скоро сезон охоты, надо приготовиться, но вдруг его внимание привлекла новая деталь обстановки: с противоположной стены вагончика пристально смотрели огромные, в черной туши и загнутых ресницах, женские глаза.
— Еще одну цацу поселили? — с притворной строгостью сказал он без адреса.
Описывать обстановку вагончика вряд ли необходимо — она известна. Посредине тамбур, он же сушилка, с печкой и паровым котлом. В обеих половинках столики, вагонные полки, кое-где замененные раскладушками, а то и кроватями. На полу разного рода нагревательные электроприспособления: плитки, рефлекторы, самодельные «козлы». На столиках неизменные «Спидолы» и столь же неизменные банки со сгущенным молоком. На стенках…
Вот о стенках-то и хочется рассказать подробнее. Их с полным основанием можно назвать картинными галереями.
Ох уж эти картинные галереи! Создается впечатление, что все журналы, выписываемые в экспедициях, рано или поздно попадают под ножницы молодых буровиков. Кто только не рассматривает с линкрустовых стенок их непритязательное жилье — выразительные кинозвезды с обложек «Советского экрана», обязательные ударницы коммунистического труда из огоньковских подшивок, студентки «Смены» и доярки «Крестьянки», томные дивы журналов мод, демонстрирующие свою красоту параллельно с преимуществами разных мини и макси-нарядов. Интересная подробность: переезжая на новую буровую, вахты оставляют эти портреты на стенках. И уже следующие бригады имеют возможность любоваться теми самыми «цацами», о которых иронично говорил Сашка Анищенко.
Так и плывут по бесколейной тундровой дороге вагоны, груженные красавицами. Пожалуй, иная невеста и приревнует к ним своего милого. И какой-нибудь суровый бдитель морали брезгливо поморщится. Соглашусь, можно найти для вагонных стенок лучшее применение. Соглашусь и… И направлю критиков в кубрики судов, на снежные биваки полярников, в летние землянки полевых аэродромов — туда, где настоящие парни выполняют свою суровую, истинно мужскую работу…
Анищенко все-таки вывалил на раскладушку свои охотничьи богатства и разместил их по всей территории спального мешка. У каждого из нас, если он пороется в себе, найдется такая невинная страсть к предметам, которые мало что значат сами по себе, но переносят нас в мир любимых увлечений. Александр весь ушел в свое занятие, расставляя солдатскими рядами металлические и картонные гильзы, отмеривая пороховые заряды и тяжеловесные шарики дроби, забивая жеваными бумажными пыжами готовые патроны. А неуемные охотничьи мечты уже перенесли его из тесного вагончика в зеленый шалаш-скрадок на берегу озера, и гусиные стаи шумели серыми крыльями над его головой…
Впрочем, насущные события и заботы довольно быстро вернули Анищенко под коммунальную крышу. Вагончик на буровой отнюдь не то место, где можно долго предаваться одиночеству. Тем более, что обсуждалось сообщение, горячо взволновавшее всю вахту.
— Сан Ваныч, правда, что на базе вертолета нет? — тревожно спросил помощник дизелиста Володя Иванов. Его юное лицо с едва пробивающимся темным пушком выражало горькую обиду. — Чем нас завтра вывезут?
Александр не сразу вернулся в прозаическую действительность. Когда же вопрос наконец дошел до него, бурильщик снисходительно усмехнулся:
— Ты-то чего из себя выходишь — в Уренгое семеро по лавкам ждут?
Ребята рассмеялись, хоть и не очень дружно. А сам Володя молчал, но так красноречиво, что Анищенко почувствовал: тут что-то неспроста.
— Ждет?.. — спросил он неожиданно серьезно.
Юноша утвердительно качнул гривой длинных, по-модному не стриженных волос.
— Ничего, любит — подождет.
— Ха! Ей послезавтра самой на буровую!
Вот оно что… Только теперь Александру стали понятны записочки, с которыми Вовчик бегал чуть не к каждому вертолету. «Старею, раньше в таких делах быстрее соображал», — прокатился он по собственному адресу и с некоторым раздражением подумал: «Хваткий парень, только приехал — сразу шуры-муры». Впрочем, тут же осадил себя: не греши, как с самим было? И словно ветром молодости дунуло: танцы в неказистой избенке, гордо именуемой клубом, бессонные рассветы на Северной Сосьве, хмельные без вина походы по грибы да по ягоды — и над всем этим счастливый смех огненно-рыжей озорной Галки. За три месяца все скрутили: и знакомство: и ухажерство, и свадьбу. Посудачили в то время кумушки — их даже в Игриме хватало. Что теперь сказали бы, когда позади уже половина серебряной свадьбы?.. «Так что не спеши парня оговаривать», — упрекнул он сам себя и добавил вслух уж совсем доброжелательно:
— Не горячись. Без вертолета ей же тоже не улететь. И вообще, откуда это вы взяли про вертолет?
Парни переглянулись, словно выискивая первый источник информации.
— Кажется, мастер по рации говорил…
— Ты сам слышал?
— Н-нет…
— А ты?
— Тоже нет.
Они растерянно замолкли.
Анищенко вдруг громко рассмеялся. Вот уж действительно, на буровой никаких секретов не сохранить. Он вспомнил, как Глебов кричал в микрофон насчет вертолета и вахт. Слышимость в вагончиках подходящая, остальное — дело фантазии.
— Думается, улетим? — в голосе Вовчика звучала надежда.
— Куда денемся. Мастер ведь так спросил, для проверки. А вы уже в панику. Избаловала современная техника. В ваши годы мы порой за сто километров пешком хаживали.
Он вернулся к своим патронам, но ребята уже не отставали.
— Как это — пешком? Расскажите, Сан Ваныч.
— Расскажи да расскажи… Аркадий Райкин я вам, что ли, — с деланным неудовольствием проворчал Анищенко. Но устроился поудобнее, зорким оком оглядывая слушателей. От него не ускользнуло, что Миша Степанов отложил книжку, а Серега Меньшиков, выпростав половину могучего торса из спального мешка — успел забраться все-таки, — закурил в ожидании долгой беседы свой неизменный «Беломор».
— Давайте, Сан Ваныч, — упрашивал Володя, уже позабывший огорчения.
— Осенью это было, — Александр провел ладонями по лицу, словно возвращаясь в прежние годы. — Осенью шестьдесят третьего года. Мы тогда на Пунге бурили. Слыхали про такую? — спросил он вдруг Ленчика Кугаевского.
— Говорили в училище. Так, слабенькое месторождение, каких-то сто миллиардов кубов.
— Эх ты, «сла-абенькое»… Да из него, если хочешь знать, вся газовая Сибирь произошла. Без Березова да Пунги не было бы наших триллионов — ни Уренгоя, ни Таза, ни Надыма. От нас еще когда газ на Большую Землю придет, а Пунга пятый год Урал кормит.
— Да мы не о том, дядя Саша.
— То-то. До вас люди тоже работали. И до меня. Ладно… Словом, Пунгу разбуривали. К Октябрьским праздникам испытали скважину. Фонтан дали, все, как полагается. И отбиваем веселенькую радиограмму: готовы к вылету на базу.
— Вот и весна, капель вовсю набрякивает! — с этими словами в вагончик ворвался дизелист Володя Любимов, лишь недавно приехавший в бригаду из Пермской области. На него шикнули, да и он сам примолк, усевшись на чурбачок около двери. Анищенко продолжал:
— Выходит на связь начальник партии, Якимов, был такой, деловой мужик. Так, мол, и так, вертолета нет и вскорости не ожидается — их в то время совсем мало было. Мы, конечно, взвыли. На праздники домой хочется, да и продукты к концу пришли, кому охота голодом сидеть. Пешком, говорим, пойдем. «А дойдете?» — спрашивает. Расстояние-то немаленькое: по карте 115 километров. «Добре, — говорит, — готовьтесь. Завтра выйдете, послезавтра встречать будем».
Решили идти налегке, все барахло в один вагончик скидали, от медведя замок навесили. Только ружья захватили — мало ли что случится. Соседа-манси в проводники взяли, все меньше кружить. Утром Якимов по рации вызвал, всех пофамильно переписал, чтоб не потерять. Двадцать четыре гаврика набралось. Ну, говорит, в добрый путь. Подзаправились на дорожку хорошенько. В двенадцать ноль-ноль вышли.
Поначалу ничего, резво двигались. Земля мерзлая, на реках да озерах лед. Идешь, а под ногами снежок скрипит. Деревья красивые: ветки в белом, а вершинки зеленые. Вокруг следов много: заячьи, куропачьи, лисьи.
— Кого-нибудь стрельнули?
— Не до того было. Даже ружья из чехлов не выпрастывали. Постепенно растягиваться начали. Нашему брату, охотнику, привычней. А тут разный народ собрался. Даже женщина одна, коллекторша Надя, фамилию запамятовал. И не из последних шла. Всех уж и не помню. Слыхали, в Уренгое мастер Шаляпин был? Он тоже в этом походе участвовал. Виктор Таратунин, Коля Сайдуллин — их вы не знаете, они сейчас в других экспедициях.