е - таким холодным и диким выглядел под звездным небом пейзаж из утонувших в снегу вулканов. К тому же резко похолодало. Наконец из-за поворота показались огни и белые струи пара. Мы приехали.
За те пять лет, что я не был в Мутновке, строительство не продвинулось ни на шаг. Все те же обогреваемые горячей водой из-под земли балки, ревущие столбы пара над разведочными скважинами. Вот только входить в домики приходилось через третий этаж - столько навалило за зиму снега. Туристов еще не было, и встретили нас более дружески.
Утром мы пошли к кратеру Мутновки. Поначалу идти было просто здорово снег покрывал такой прочный наст, что по нему можно было шагать, как по асфальту, и даже скользить на подошвах ботинок, будто на лыжах. Но незадолго до перевала на другой склон вулкана поднимающееся солнце стало растапливать наст, и вскоре мы начали увязать в снегу. Тут бедный Николя совсем сник. Его трудно винить - внезапный перелет из относительно цивилизованной и уже зеленеющей Москвы в дикую горную лесотундру, заваленную снегом, кого угодно привел бы в шоковое состояние.
Естественно, он успел натереть ноги и слегка простудиться, а шестичасовой подъем на перевал окончательно его доконал. С большим трудом мне удалось дотащить его до начала узкого каньона, ведущего к кратеру. Оставалось пройти всего метров двести, хотя и по очень глубокому снегу. Но тут, как нарочно, с одной из стен сорвалась маленькая лавинка и шлепнулась на дно в облаке снеговой пыли. Николя посмотрел на узкую дымящуюся теснину, казавшуюся воротами в ад, и решительно сказал:
- Березина! Дальше я не пойду.
Я уже знал, что часто употребляемое Колей слово "Березина" соответствует нашему "хуже некуда" или, более точно, "полный п...ц". Имя белорусской реки, на которой были безжалостно перебиты 30000 больных тифом солдат из отступавшей армии Наполеона, прочно засело в исторической памяти французского народа. Забавно, что лично у меня оно ассоциировалось прежде всего с Березинским заповедником. В конце концов я оставил его отдыхать и любоваться видами, а сам быстренько сбегал до выхода в кратер. Он и летом-то выглядит совершенно фантастически, а зимой и вовсе не поддается описанию, хотя зайти дальше не удалось: времени не было, да и в горячий источник можно провалиться сквозь снеговую крышу.
Обратный путь прошел легче - почти все время вниз. Чтобы Коле не было обидно, я повел его через фумарольное поле - выставку разноцветных грязевых ванн, свистящих сольфатар и булькающих луж. В итоге он снова воспрял духом, но заявил, что весь следующий день намерен провести в койке.
Это оказалось очень кстати. Из очередной вылазки вернулся мой старый знакомый, технолог Никита, большой любитель природы, знаток Камчатки вообще и района Мутновки в частности. Он предложил мне такой маршрутик, что я оставил Николя восстанавливать силы в койке и горячей речке, а сам еще до полуночи укатил с Никитой на юг. Пластиковые лыжи позволяли буквально лететь по насту, так что рассвет застал нас очень далеко от Мутновки. Отсюда до самых Курил нет ни одного постоянного населенного пункта, кроме трех поселков и биостанции в долине Озерной да заставы на мысе Лопатка.
Мы шли по бескрайнему гористому плато, за которым на западе и юге виднелись залитые лунным светом вулканы. К востоку долины ручьев обрывались в бездонные ущелья, по каждому из которых можно спуститься к вершине фьорда. Наконец перед нами открылась небольшая округлая котловина с березовой рощей, в центре которой дымилось горячее озеро. Из озера вытекала речка, через глубокий овраг уходившая в один из каньонов. Метрах в двухстах ниже по течению стояла маленькая избушка - приют егерей, которые раз в год летом обходят территорию заказника. Раздевшись в избушке, мы пошли вверх по руслу реки. Узкий овраг, окруженный вертикальными снеговыми стенами, был весь заполнен паром, и мороз сюда не проникал. Наконец мы плюхнулись в озеро и блаженно разлеглись на мягком дне.
И через полчаса начался спектакль. В котловину собирались на ток каменные глухари. Когда совсем рассвело, вокруг нас ходили по снегу не менее сорока угольно-черных в белых пятнах птиц с алыми бровями. Серые глухарки расселись на березах, делая вид, что не интересуются происходящим. Самцы вышагивали взад-вперед, опустив крылья, распустив веером хвост, запрокинув голову и громко щелкая.
За год до этого Никита приводил на озеро своего приятеля. Когда они вернулись к избушке, то увидели рядом медведя. Естественно, у них не было ни оружия, ни даже одежды. Ребята не растерялись: один сел другому на спину, и в таком "более высоком" виде они побежали на зверя. Увидев жуткое восьмилапое чудище, орущее в два голоса, мишка тут же испарился.
Вообще камчатский бурый медведь считается наименее опасным подвидом, но бывает всякое. В 1990 году вышедший из берлоги медведь, вломившись в теплицу на окраине поселка Большерецк, убил и слегка обглодал работавшего там человека. Когда медведя застрелили, оказалось, что он не был ни ранен, ни особо истощен зимовкой. Все же такие случаи крайне редки. Вот кунаширский медведь человека ест тоже редко, но нападает почему-то довольно часто.
Мы в тот день медведей не видели, хотя следов было полно. Обратно в Мутновку по размякшему снегу добежали к ночи, по пути встретив только лису. Камчатская лисица-огневка такая яркая, что кажется стелющимся по снегу языком красного пламени.
Пришли мы вовремя: был банный день. Николя, напарившись в бане и наевшись блинов, мирно спал. Утром он снова был в прекрасном настроении. Погода по-прежнему стояла солнечная, и казалось, ничего вокруг не изменилось, вот только выходить надо было уже со второго этажа - так сильно осел снег за пару дней. Обратно мы ехали на гусеничном вездеходе очень удобно, потому что можно спускаться со склонов поперек серпантина. Еще день в Петропавловске - и мы улетели домой.
Этот перелет стоил нам немало нервных клеток: ведь в каждом из пяти пунктов посадки надо было снова проходить паспортный контроль. Денег у нас практически не осталось, так что если бы нас поймали с чужим паспортом, дело было бы плохо.
Бедный Коля под конец совершенно обалдел и запутался в географии: все пять аэропортов были построены по одному проекту, так что казалось, что мы часами летаем по кругу. Но всему на свете приходит конец.
Я был уверен, что Николя никогда больше не пересечет нашу границу, и вообще у него навсегда останется устойчивый страх перед путешествиями. Но задатки у парня были неплохие, и, как выяснилось, эта короткая вылазка все же сделала из него человека: на следующее лето он повез на Камчатку целую съемочную группу. Правда, когда они должны были проезжать Москву на обратном пути, меня в городе не было, и я не знаю, остался ли кто-нибудь в живых.
Отморозки,
история последняя,
в которой на автора находит полное затмение.
Жидовскую банду Ельцина-Чубайса-Черномырдина - под суд!
Надпись на заборе в г. Новосибирск
Так получилось, что только в мае 1996 года я снова рискнул прокатиться по стране после нескольких путешествий за границу. Правда, всего один день: вылетел в Калмыкию, посмотрел отёл сайгаков и вернулся. Мне показалось, что ситуация потихоньку нормализуется. Транспорт плохой и дорогой, с билетами по-прежнему проблемы, но все же что-то ездит. Попутки ловятся, хотя и с трудом (в данном случае все шофера боялись "кавказцев", кроме чеченцев и дагестанцев, которые меня и подвозили). Развал промышленности и сельского хозяйства оказался спасительным глотком кислорода для полузадушенных биоценозов, и экологическая обстановка заметно улучшилась - например, еще недавно редкие виды чаек и журавлей теперь довольно обычны. В других отношениях тоже стало веселее. Вот, например, плакаты, установленные на улицах Элисты. Их два, стоят они по очереди.
На первом - фото Кирсана Илюмжинова в обнимку с патриархом и подпись: "Единая Калмыкия в единой России". На втором - Кирсан в обнимку с далай-ламой и подпись:
"Ом мани падме хум". А кооперативные туалеты в виде буддистских дацанов, а смешные для москвича цены в магазинах... в общем, полно интересного. Глядишь, лет через сорок можно будет нормально путешествовать.
Однако лично для меня эта страничка жизни, скорее всего, перевернута навсегда.
Устав от проблем с получением виз при поездках за границу, я решил эмигрировать в США - кроме всего прочего, это единственный способ спокойно посмотреть Северную Америку. И очень уж осточертела многолетняя необходимость перебиваться случайными заработками, не имея возможности жить основной специальностью - зоологией, которая, как и почти любая наука, у нас не профессия, а в лучшем случае хобби. Последней каплей стал доступ в Интернет, который я получил на своей очередной работе. Только тут я обнаружил, что именно в Интернете проходит большая часть современной научной жизни. А поскольку в наших НИИ это редкая роскошь, попытки отечественной науки притворяться живой бессмысленны - пора признаться самим себе, что ее больше не существует.
Впрочем, как раз моя последняя работа в одной российско-американской фирме оказалась на редкость приятной: симпатичные сотрудники, нескучные обязанности (я оформлял страницы фирмы в Интернете). А главное, возможность путешествовать по компьютерным сетям, общаясь с научными организациями и просто интересными людьми по всему миру.
Время, о котором идет речь, запомнится астрономам появлением двух необыкновенно красивых комет. Первая из них, названная по имени японца-первооткрывателя Хиякутаке, пролетела мимо нас в марте 1996 года и отличалась удивительным, почти во все небо, хвостом - правда, таким прозрачным, что ближе ста километров от города его почти не было видно. Осенью того же года стало ясно, что другая комета, открытая американцами Хэйлом и Боппом, будет самой яркой за последние столетия. По мере того, как сорокакилометровый "грязный снежок" преодолевал один миллион километров за другим на пути к Солнцу, вокруг него рос странный ажиотаж.