Монгол ушел, и, немного погодя, китайцы принесли пленникам постельные принадлежности — несложные, но довольно оригинальные. Это были туркестанские ковры, толстые, с вычурно-перепутанными рисунками, затем тибетские покрывала и подушки, которые и были разложены рядышком вдоль стен. Подостланные вниз циновки скрадывали жесткость и неровность земляного пола.
А на улицах, несмотря на ночь, гул тысяч голосов то падал, то подымался и, как грозный прибой, словно ударялся о стены, прятавшие европейцев от азиатской ярости.
Но монголы эскорта были достаточной охраной, и, пренебрегая мыслью об опасности данного момента, с которою они уже свыклись — пленники думали об опасностях в будущем и о средствах их избегнуть.
Растянувшись на коврах, чтобы дать отдых своему телу на мягкой и пушистой ткани, они обсуждали свои шансы на возможность убежать.
— Нужно добраться раньше до гористой местности, где всадникам будет труднее нас преследовать, — говорил Меранд. — Затем мы спустимся в долину Или. Если бы знать только, где теперь расположены русские посты! И как сделать двести-триста километров без провианта? Прежде всего, как нам справедливо замечено, в нашей одежде мы не в состоянии будем сделать и двух шагов среди этого населения, которое сторожит все выходы из города — нас изрежут в куски! Да и вряд ли возможно бежать всем вместе. Один из нас, самое большее — два еще могли бы попробовать, да и то участь этих беглецов представляется мне весьма сомнительной. Однако, я не вижу другого способа известить русских о нашем положении, и я думаю, что все нас теперь считают мертвыми! Ах, если бы мой верный Полэн был с нами! Только он один мог бы попытаться устроить такую вещь. Но его, наверное, изрубили эти бесноватые. Я не сомневаюсь в этом. Сражен вот уже четвертый из нас!
— Гм! Я вовсе не так уверен, как вы, в смерти нашего славного Полэна, — пробормотал Ван Корстен: —он столь же проворен, как и вспыльчив, и я знаю, что он исчез вовсе не во время какой-нибудь стычки. Если бы он завязал с кем-нибудь драку — я бы заметил это, так как он находился позади меня ровно за минуту до того, как я обратил внимание на его отсутствие. Во мраке, который скрывал от нас толпу, я не слышал ничего подозрительного!
— Его могли предательски заколоть сзади, — сказала Ковалевская: —Я сама, ведь, чуть не погибла таким образом… Он мог свалиться без крика!
Но доктор стоял на своем:
— Мы его еще увидим!
— Ах, успокойте нас, дорогой доктор, — воскликнул Меранд: —ваша душевная стойкость и веселость помогают нам переносить наши жестокие испытания. Все-таки, я боюсь, что смерть Полэна более, чем вероятна!
Мало-помалу, сон смежил усталые глаза пленников, и сам доктор успокоился вместе со своим красноречием, обессиленный сильнейшим изнеможением, которое овладело всеми европейцами.
Шум в городе тоже утих, и ослепительное сияние луны заливало улицы Урумтси, покрытые сплошь грудами сонных тел.
Время от времени проходили кучки всадников и пешеходов, сопровождаемые оханьем и проклятиями разбуженных людей, помятых и полурастоптанных новыми пришельцами.
Из пустыни и окружающих гор исходил глухой гул, подобный отдаленному грохоту океана, которого еще не видно, но который уже чувствуется где-то на расстоянии. И Меранд, душевная тревога которого переселила физическую усталость, и который очнулся от непродолжительной дремоты, печально прислушивался к этому неопределенному шуму, производимому не ветром и не океаном. С стесненным сердцем думал он о топоте миллионов ног, шагающих по дорогам Азии на запад.
Вдруг, в смутном свете, падавшем на лестницу, которая вела на террасу, он различил одинокую тень.
Прежде, чем офицер успел дать себе отчет— каким образом кто-либо мог сюда проникнуть, перед ним очутился человек и, бросившись на колена с протянутыми в мольбе руками, тихо воскликнул по-китайски:
— Молчи!.. Привет тебе!..
Готовый было ударить его, позвать на помощь, Меранд, понимавший по-китайски, овладел собою и сказал:
— Что тебе нужно здесь?
— Ты не хотел слушаться человека, которому приказано было проводить тебя на русскую границу! Я сейчас еще могу тебя спасти. Завтра уже будет поздно. У меня с собой есть одежда китайского солдата. Надень ее и следуй за мной. Я отвечаю за твою жизнь, не бойся ничего!
В то время, как этот новый странный освободитель говорил с ним тихим, но отчетливым голосом, Меранд разглядел, что это был китаец, слуга или солдат, и в нем возобновилось прежнее тревожное изумление по поводу этой вторичной таинственной попытки навязать ему спасение.
— Ты ручаешься за мою жизнь, — сказал он посланцу: — что же станется с моими товарищами?
Китаец качнул головой.
— Господин поступит с ними, как захочет.
Я должен спасти только тебя одного. У меня есть лошади. Монголы знают, кто я, и пропустят нас долиною Или, которая еще свободна, я провозку тебя до русских постов. Но поторопимся, так как через несколько дней здесь не будет больше русских, так как туда пройдет Господин!
— Ступай, скажи тому, кто тебя послал, что начальник не покидает вверенных ему товарищей, — с живостью ответил ему Меранд: —или спаси нас всех, или уходи прочь!
— Я не могу даже и пробовать спасти вас всех. Это значило бы погубить вас наверняка. Хочешь ли ты этого, или нет — твоя жизнь священна!
— Но кому, наконец, она так дорога моя жизнь? Кто приказал тебе меня спасти?
Но китаец избегнул ответа.
— Что тебе до этого? Поспеши и пойдем! Оставь своих товарищей. Останешься ли ты с ними, или нет — их участь от этого не изменится!
— Ступай же и скажи тому, кто тебя послал, что я не боюсь смерти. Ничто не заставит меня покинуть тех, которых я должен защищать, и вся надежда которых — на меня одного!
Китаец помолчал в раздумье и, наконец, просто и спокойно вымолвил:
— Я еще приду до утра. Подумай. Если я не сумею склонить тебя к спасению, мне приказано умереть!
Меранд вздрогнул.
Воспоминание о монголе, казненном во время столкновения у озера Эби-Нор, подтверждало правдоподобность заявления.
— Чье влияние бережет меня в этом трагическом приключении и почему так велико, что может располагать жизнью и смертью людей?
Перед его умственными очами промелькнул образ Капиадже, но связь, могущая существовать между молодой девушкой и совершающимися событиями — от него ускользала совершенно. Китаец исчез, и Меранду начало казаться, что он его видел во сне.
Он поднялся и вышел на террасу. Страж-монгол пропустил его.
С пустыни Гоби потянуло свежим ветерком. По-прежнему в ночной тиши разносился вокруг смутный, то стихающий, то усиливающийся гул, на фоне которого прорезывались отдельные крики, ржание коней, бряцанье оружия и даже далекие выстрелы.
На горизонте видны были огоньки, но Меранда особенно заинтересовало красноватое зарево, охватившее полнеба и напоминавшее ему светящуюся дымку, висящую по ночам над Парижем и видную на далеком расстоянии.
— Что бы это могло быть, — спрашивал он себя: — пожар или лагерь?
Но больше всего его занимала мысль об инциденте с китайцем.
— Предупредить ли мне моих друзей? К чему! Они будут настаивать, чтобы я уехал, но я этого ни за что не сделаю!
Облокотившись на парапет и устремив взор на багровый горизонт, он раздумывал о мрачной тайне, набросившей тень на их настоящее и будущее, и страстно желал проникнуть в неизвестное. Он принадлежал к той мужественной расе, которую опасность привлекает.
Неожиданно подхваченный ураганом, которому невозможно было противостоять, он испытывал острое желание ускорить события и, подобно капитану погибающего корабля, напрягал все свои усилия для борьбы, совершенно безнадежной уже с самого начала.
На его плечо тихо легла рука. Он быстро обернулся и увидел наклонившуюся к нему Ковалевскую.
— Что с вами, мой милый Меранд? Проснувшись, я вдруг увидела, что вас нет… Я так встревожилась… Если бы еще исчезли и вы — последняя наша надежда погибла бы!..
Меранд с силой сжал её руку.
— Дорогая Надя!.. Всех нас крепко-крепко связывает общая опасность. Ваши слова укрепили меня!..
— Разве вы отчаивались?.. Что вы хотите этим сказать?
— Вот уже второй раз являются меня спасти и заклинают меня сделать это, немедля!
— Неужели?
— Только-что был здесь второй посланец, как тогда, у озера Эби-Нор… На этот раз — китаец… И его направило ко мне то же самое лицо, что и первого… Это меня страшно интригует!.. Он хотел меня переодеть и… убедить бежать, оставя вас всех…
— Вы отказались?
— Безусловно!
— Как все это странно! Вы поступили героически, Меранд, но так и следовало! С вами — мы еще можем решиться на борьбу… Да и лучше умереть вместе, чем порознь! — прошептала молодая девушка возбужденно.
— Пойдем назад, чтобы наши друзья, проснувшись, не испугались нашего отсутствия. Представьте себе, если Боттерманс вдруг проснется и увидит, что место ваше опустело! — с улыбкой вымолвил Меранд.
— Мой бедный друг! Да, он меня любит, и я, в свою очередь, могла бы ему кой-что сообщить по этому поводу, но… не время теперь думать о любви, когда смерть, быть может, так не далека!
— Это весьма возможно, Надя!.. Будь я менее западным человеком, я бы вам все-таки сказал— наш долг не упустить ни одной минуты счастья, которым мы еще можем располагать!
И оба они тихонько вернулись на свои места.
Огромная усталость еще раз смежила сном их глаза. Перед зарею, китаец проник на вышку и, разбудив осторожным прикосновением руки Меранда, безмолвно ждал.
— Я с тобой не поеду. Бесполезно настаивать. Не согласишься ли ты увезти кого-нибудь другого, вместо меня?
Китаец сделал жест отрицания.
— Тогда ступай! Но я приказываю тебе не умереть. Ты должен сообщить, что я отказался бежать!
— Нет, мне приказано умереть! Я еще вчера должен был тебя спасти… У меня были с собой люди, которые должны были тебя похитить во время суматохи в улицах Урумтси. Но они ошиблись и приняли другого европейца за тебя!