– Эй, казаки! На струги! – крикнул Татаринов. – Стена взорвется под Ташканом-городом – лезьте!
А черный дым, с подожженных степей поднимался все выше и выше, надвигаясь стеной к Дону. Все степи в сторону Кубани и в сторону Тамани были подожжены казацкими ватагами, чтоб татары не могли прийти на помощь туркам. Жарко горели степи. Дымовая завеса закрывала все небо, и курганы, и всю прибрежную азовскую сторону.
В удушливом сером мареве всполошенно носились степные птицы. Они поднимались, тревожно кричали и наконец улетали по ветру за Донец, к Манычу… Степные звери вылезали из нор, визжа и воя, бежали прочь от грозившей гибели. По берегам Дона очумело прыгали зайцы, лисицы, суслики. Выползали степные змеи, и они искали спасения. Захваченные страшным огнем, ревущие татарские стада мчались в степь.
Походный атаман Татаринов стоял на берегу и ждал, когда Иван Арадов взорвет ташканскую стену под крепостью; но взрыва не было. Разведчики-добытчики Васильева в это время примчались и донесли:
– Все войско на правом берегу огнем погнало вспять. Не приступиться к крепости. Кони сами бегут!
С другой стороны добытчики атамана Ивана Каторжного доносили:
– Начался бой с татарами за речкой Кагальницкой. Иван побил двенадцать мурз, пашу Санканаима, сотни черкесов, пришедших с гор на выручку к Азову.
Татаринов выслушал добытчиков и сказал:
– Ждите, когда стена взорвется на Ташкане.
А дым несло на Дон, на атаманскую кибитку. Дым облизывал струги, и землю, и теплую воду. Удушливая гарь лезла в глаза и горло. Взрыва Ташкана все не было. Пробиться в Азов нельзя.
Татаринов все же принял решение: он поднял шлем – и струги поплыли к Азову-крепости!
На стенах крепости столпилась вся турецкая пехота и топчии с зажженными фитилями. Турки суетились возле пушек. Жерла их готовы были изрыгнуть смертельный огонь.
Атаманского коня свели на берег и привязали к кибитке. Татаринов поплыл с казаками к крепости на струге. С левого берега конные казаки полезли в воду… Со стен крепости ударили турецкие пушки. Над каменными башнями повисли облака. Когда дым немного рассеялся, на стенах крепости появились турецкие знаменщики. Вскоре начали в крепости бить в набат, трубить в рога, пищать и выть в цибизги. Жалобный вой их предвещал, что к крепости приближаются казаки. Раздался барабанный бой: за стенами выстраивались турецкие полки.
Шесть тысяч янычар вышли к воротам, к угловым и сторожевым башням, к пороховым казематам.
Тысяча казачьих стругов, покрыв течение Дона, плыла к крепости. Рулевые умело направляли свои струги к главным башням. Турецкие вопли достигали крайнего атаманского струга, на котором поблескивал шлемом Татаринов. Он все еще надеялся, что взрыв на Ташкане последует, и тогда все его войско выступит дружно. Но Иван Арадов не давал знать о себе…
«Не изменил ли Арадов?» – думали атаманы.
– Должно быть, изменил! – с горечью сказал старик Черкашенин. – На правом берегу войска пока не видно. На левом берегу войско полезло в воду. Причина есть!
Татаринов тихо спросил у Черкашенина:
– Какая же тому причина, дед?
– А вот гляди какая! Вся степь горит. А ветер гонит огонь на наше войско. И, видно, войско отступает. Гляди туда! – дед показал налево. – Вся степь Кипчакская горит. А перекати-поле – трава опасная: она горит, и огненные шары ее катятся по степи. Перед огнем степным все отступает, а ветер с моря не меняется, и прибыль в том татарам!.. Эко, пожар раздуло!
Дым со степей плыл все гуще и страшнее.
Черное марево расползалось над ближними и дальними курганами. Окутанная серыми и черными тучами земля гудела от жара. Красные всполохи жадно пожирали сухую траву и, не насытившись ею, подхваченные ветром, взметывались, а затем падали вниз и стремительно бежали по земле, сжигая под корень все, что попадалось на пути. Казалось, не травы в донской степи горели, а горели мать-земля и воздух… Буйные языки пламени, огромные и острые, как раскаленные пики, метались, бешено сталкивались между собой и густым дождевым потоком сыпали золотисто-кровавые искры к небу.
Перепуганные птицы тревожно кричали и носились в воздухе. Пролетая над морем огня, они падали безжизненными комочками. Даже коршуны, упав, словно подстреленные, тщетно пытались подняться, взмахивая обгорелыми крыльями. Степные ястребы жалобно и зловеще перекликались в небе. Мелкие и крупные звери, степные хищники нигде не находили убежища. Огненное бушующее море и черный клубящийся дым закрыли над степью ясное солнце и светлое небо.
И в эти часы, как бы в еще большее устрашение, турецкие пушки снова ударили. Каменные ядра полетели в воду и перевернули сразу четыре струга. Казаки упали в воду, но без крика перебрались в другие струги. Татаринов смотрел на это молча, потом сказал, повернувшись к последним стругам:
– Разденьтесь, казаки, все догола, камыш берите в зубы и подплывайте к крайней башне. Как только доберетесь, рвите стену: там наш подкоп!..
Шестнадцать смелых казаков разделись, забрали камышины в рты, подвязали на спины кожаные мешки, в которых находился порох, и бросились в воду. Поплыли к башне.
– Мешки бы не промокли с порохом! – предупреждал атаман.
Ватажка голых храбрецов нырнула в воду и потянула за собой заделанный со всех сторон, обсмоленный челнок, начиненный порохом. С этой ватажкой поплыл Федор Порошин. Турки заметили приближающихся пловцов и стали бить по ним из пушек. На ватажку храбрецов полетели огненные ядра. Секрет огненных ядер не был еще известен казакам в ту пору. Ядра полетели и на струги. Многие струги перевернулись и загорелись. Огонь перекидывало с одного места на другое. Загорелись другие струги. Турки выпустили тысячи стрел, отравленных смертельным ядом. Стрелы впивались в казачьи тела, и раненые корчились в муках… Татаринов все это видел, а войско ждало его команды. И вот он поднялся, окинул войско строгим взглядом и указал всем повелительно рукой на крепость… Горевшие струги он приказал топить. Раненых казаков велел перенести на дальние струги и высадить на берег. Остальным стругам Татаринов приказал держаться как можно дальше друг от друга. Гром пушек не прекращался – Дон покрылся кровью.
На правом берегу остановились четыре всадника.
– Гей-гей! – вскричали с берега. – Михайла нам зовите!.. Вести Наум дослал! Вести великие! Гей-гей!..
Татаринов помчался на струге к берегу. Добытчики доложили:
– Вести у нас, атаман, недобрые! Вся земля горит, все степи. Войско уходит вспять. Огонь все пожирает на пути. Огонь заходит с тыла. Войско Косого уже отошло.
Татаринов все слушал и молчал.
– Войско Петрова Осипа, – две тысячи, – не пересилив огня, все отошло. В огне сгорело двадцать коней и сто татарских арб, груженных рыбой…
Осип Петров настойчиво и долго пробивался к Ташкану. Ему не хотелось отходить назад, не выполнив дела, указанного ему атаманом Татариновым. Но не губить же напрасно в степном огне храброе войско!
Вдруг со стороны Азова раздался оглушительный раскатистый грохот: то казаки-смельчаки, пробравшиеся к крепости, взорвали часть стены. Лицо Татаринова просияло.
– Взорвали наконец! Вот молодцы! Теперь нам легче будет.
Добытчик же продолжал:
– У Тимофея Рази да у Ивана Разина взорвало арбы с порохом.
Татаринов встревожился.
– Кончайте поживее, – сказал он. – Твои побаски больно длинные. Не то мы дело проиграем… Еще добыли что? Какие вести худые?
– Тимошку Разю загнало огнем на островок. Кругом горит, а выйти никак не можно.
– Куда Петро Матьяш девался с войском?
– Отступает к берегу. Вдогонку им Джан-бек Гирей послал шесть тысяч войска… Один Гайша, храбрый воин, с верблюдами через огонь пробился. С полста верблюдов сгорело у Гайши.
– Гайша пройдет, – сказал Татаринов. – Но, знать, не дойдет до крепости. Ему-то не гораздо без помощи Петрова драться с татарами. Велите всем сбиваться к берегу. Пускай Косой Иван, Петро Матьяш, Осип Петров заманивают войско хана поближе к Дону. Ну, гей-гуляй!..
Добытчики помчались в гущу дыма. Другие добытчики вестей кричали с другого берега:
– Гей-гей! Казаки!.. Зовите атамана! Вести великие дослал Ванька Каторжный.
Татаринов на быстром струге повернул к другому берегу. Добытчик, посланный Каторжным, доносил:
– Через «Кафскую улицу» крымских татар перевалило на нашу сторону четыре тысячи. Рубятся казаки с татарами до смерти. Стоять Ивану Каторжному почти не можно. Но никакой подмоги Каторжный не просит от тебя, сказал – управится… Степь вся горит кругом, а польза от того не нам – татарам. На выручку татарам пришли другие басурманы. Всех будет тысяч восемь!
Татаринов обдумал все и сказал:
– Иван не устоит. Войска он имеет всего тысячу, а подмоги негде взять!
– Устоит! – сказал добытчик. – Две тысячи татар уже побито! Ватаги наши бьются доблестно.
Татаринов велел передать Ивану Каторжному: держись, Иван, доколе мочь есть. Над нами – небо, под нами – русская земля!
– Ну, гей-гуляй, добытчик добрый!.. Пора на крепость лезть!
Добытчики помчались в степь, а Татаринов направил быстрый струг под стены крепости. Со стен турки заметили медный шлем атамана и подняли звериный вой. В ответ казаки с яростью бросились на приступ: подставили драбины, полезли на высокие стены. Турки не переставали палить из пушек и ружей. Они пускали тучи смертоносных стрел, выволакивали на стены пленных казаков и сбрасывали их вниз, а многих пленных казаков привязывали к дулам пушек и так стреляли.
Есаул Федор Порошин добрался с голой ватагой до Ташкана и смело втащил смоляную лодку с порохом в подкоп. Подпалили ее и отбежали от стены. Лодка с порохом вскоре взорвалась. Стена качнулась, но не рассыпалась, а только как бы присела. Обозленные турки стали швырять с каменных стен отрубленные казачьи головы. Как позже узнали казаки, Калаш-паша велел зарубить пятьсот пленных, а головы их сбросить со стены.
Верблюжий полк Гайши не подоспел.